Сатурн почти не виден - Василий Ардаматский

Возле больничного корпуса его встретил посланный Марковым другой боец. Они вдвоем понесли Колю в глубь больничного парка.

Резервная база была оборудована в подвале больничного морга не случайно. Гитлеровцы никогда не входили внутрь морга, обычно переполненного трупами. Кроме того, из той части подвала, где находилась резервная база, имелся подземный ход, который вел в подвал больничного корпуса для инфекционных больных. Этот корпус гитлеровцы тоже обходили стороной. А Марков и его люди в случае необходимости могли перейти в инфекционный корпус, где связанный с подпольем врач положит их на койки и выдаст за больных.

В низком, пропахшем карболкой подвале горела чахлая коптилка. Тени людей шарахались по косым стенам, блестевшим от влаги. Возле коптилки на полу сидел Марков. На руках у него умирал Коля. Все, очевидно, случилось так: сначала он был ранен в ногу. Мальчик отполз на край дорожки и, видимо, решил дорого отдать свою жизнь, но успел сделать только два выстрела из пистолета. А затем, когда Рычков уже нес его, вторая пуля попала Коле в шею возле позвонка. Сейчас он был без сознания. Поодаль Галя перевязывала Рычкову развороченное пулей плечо. Из-за его спины она то и дело посматривала на Колю, и по лицу ее текли слезы.

По подземному ходу из инфекционного корпуса прибежал врач — худой взлохмаченный старик. Словно устав вообще чему-нибудь удивляться, он с невозмутимым лицом осмотрел Колю и быстро сказал:

— Здесь все. Кто еще?

Ему показали на Рычкова.

Размотав сделанную Галей перевязку, он осмотрел рану.

— Забинтуй! — приказал он Гале и, вставая с колен, спросил: — Кто тут главный?

— Я, — глухо ответил Марков.

— Мальчика через час, не позже, поднимете в морг и положите на левую сторону. Там лежат дети. А этого, — он кивнул на Рычкова, — я завтра посмотрю еще. У него ничего страшного.

Не сказав больше ни слова, врач исчез в черной дыре подземного хода. В подвале было так тихо, что слышно было, как шипит фитиль коптилки. Коля уже не дышал; ощутимо твердеющий, он все еще лежал на руках у Маркова. Начала всхлипывать Галя Громова. Марков резко повернулся к ней:

— Радист Громова, рация установлена? Через пять минут вы должны слушать Москву.

Марков осторожно переложил Колю на пол и встал.

— Отнесите Колю в морг, — сказал он бойцам.

Ровно в пять часов утра в подвал глухо донесся раскатистый гром взрыва.

— Прежней базы нет, — тихо сказал Марков. — Последняя Колина работа…

Вскоре пришли бойцы, несшие вахту в овраге, и посланный за ними Лиднев. Возбужденные, перебивая друг друга, они рассказывали, что произошло в овраге.

Первая группа гитлеровцев появилась там, явно ничего не зная о секретной штольне. Они спустились по откосу метров на сто левее лаза и пошли по дну оврага. Но у них была собака, они ее спустили с поводка, она начала метаться возле лаза и лаять. Немцы подошли к ней и осветили фонариком замаскированный выход из штольни. Они поняли, что лаз ведет в какое-то укрытие, однако ни один из них в дыру не полез. Послали одного своего в город за подмогой, а те четверо, что остались, расположились возле лаза и ждали. Потом, то ли им что померещилось, то ли просто для острастки, они вдруг открыли стрельбу. Били трассирующими пулями прямо в лаз. Видевшие все это с другой стороны оврага бойцы охраны были уверены, что на базе уже объявлена тревога и принимаются необходимые меры, и поэтому огонь по немцам не открыли, это только усилило бы их подозрения. Но тут же к ним прибежал Лиднев, который сообщил, что наши с базы ушли. Бойцы решили сразу не уходить и посмотреть, что будет дальше.

Прибыл грузовик, доставивший не меньше двадцати солдат. Все они сгрудились возле лаза, светили вокруг фонариками, смотрели следы. Потом несколько солдат полезли в штольню. Тогда бойцы охраны через овраг дали по немцам несколько очередей из автоматов. Немцы загалдели, быстро рассыпались по склону и с разных точек, наугад начали стрелять через овраг. Бойцы охраны были хорошо укрыты в глиняном карьере. Заметив, откуда немцы ведут огонь, они переждали, пока стрельба с той стороны прекратилась, и затем обстреляли замеченные цели. Так завязалась перестрелка, которая длилась почти два часа, но затем приехала еще одна машина с солдатами. Немцы начали действовать по плану: одни держали под огнем овраг, а остальные полезли в штольню. Израсходовав почти все патроны, бойцы охраны покинули карьер. Базы они достигли без всяких приключений…

Двух бойцов Марков отправил нести дозор возле морга, а всем остальным приказал лечь спать. Коптилка погашена. Плотная темнота словно слилась с тишиной каменного погреба и, казалось, придавила людей. Галя Громова пыталась заснуть, облокотившись на ящик рации и накрывшись плащ-палаткой, но спать не могла. Она все время видела перед собой живого Колю, и стоило ей подумать, что сейчас он лежит в морге, среди мертвецов, ее охватывал такой ужас, что она готова была закричать. Ее душили слезы, но она боялась, что услышит Марков, и стискивала зубы до боли в висках. Марков казался ей сейчас человеком, у которого нет сердца.

Не спал и Марков. Никто не знал, с какой болью он переживал гибель своего юного адъютанта. Более того, он считал себя виновником этой смерти. Сколько раз сообщал он Старкову о Коле, о том, что надо бы переправить его в Москву, и тут же словно забывал об этом. Он привык к тому, что в длинные часы одиночества рядом с ним всегда находилась эта чистая живая душа. Никто, кроме Коли, не знал, что Марков мог часами разговаривать с ним о самых неожиданных вещах, отвечать на десятки вопросов, волновавших мальчика. О том, есть ли у Гитлера совесть. Что находится в небе дальше самых далеких звезд?.. И вот юная, только начавшая расцветать жизнь оборвалась. И все планы, которые строил Марков насчет будущего Коли, о том, что он, наверно, станет хорошим художником, уже ни к чему. Вдруг Маркову вспомнилось, что где-то на прежней базе остался альбом с Колиными рисунками. Марков рывком поднялся с пола, точно собирался немедленно пойти за этим альбомом… Ничего, ничего не осталось от человека, только память о нем! В углу, где находилась Галя, послышались сдавленные рыдания. Марков, светя себе фонариком, подошел к Гале и сел возле нее.

— Не надо, Галя, не надо, — тихо сказал он и, найдя руку Гали, крепко сжал ее. — Не надо, прошу тебя.

— Почему он? Почему он? — хрипло всхлипнула Галя.

— Война, Галя, не выбирает. Это я виноват. Думал, что идти в конце цепочки ему безопасней.

— Почему он? Ну почему он?

Марков молчал.

— Боже мой, какая я несчастная! — тихо, с болью произнесла Галя.

— Ты, Галя, счастливая, — сказал ей Марков. — Очень счастливая. Ты так красиво начала свою жизнь, тебе могут позавидовать многие. Очень многие. Ты ведь еще девчонка, а здесь не каждый, мужчина выстоит. Ты, может, обижаешься, что я тебе доброго слова не сказал за всю твою работу? Извини. Но не думай, что я ничего не вижу, ничего не чувствую. Работа такая, что сердце больше приходится отдавать другим. Особенно тем, кто поближе нас к смерти ходит. Вот погиб Добрынин. И оторвался кусок сердца. А теперь вот Коля… Еще кусок. Прошу тебя, не плачь. Мне очень тяжело, Галя. Очень.

— Я не буду, — прошептала Галя. — Простите.

— Впрочем, плачь. Только тихо. Я знаю, от слез становится легче.

— Я однажды проплакала целую ночь, а легче не стало.

— Это когда тебя кто-то обманул? — тихо спросил Марков, чувствуя, как Галя потянула руку. — Мне Коля рассказал про это.

Галя высвободила руку.

— Вы говорите неправду.

— Он знал, что поступил плохо. Помнишь историю с твоим портретом? Я удивился, что ты на рисунке печальная. А он сказал, что ты такая, когда остаешься наедине со своими мыслями. И вот тут у него и вырвалось… Он ведь очень любил тебя. Не сердись на него… А того человека забудь. Он не стоит тебя.

— Разве можно на Колю сердиться? — сказала Галя и тяжело вздохнула.

Они долго молчали.

Несколько глухих ударов отрывистыми толчками отдались в подвале. С потолка посыпалась известка. Марков прислушался и сказал:

— Кажется, наши бомбят. Может, среди летчиков и твой отец. Вот у тебя, Галя, какое счастье. Ты на войне рядом с ним.

Галя снова вздохнула.

— Посветите, пожалуйста, который час? Пора слушать Москву…

Глава 55

Положение немецких войск на Центральном фронте становилось все более напряженным. И хотя Берлин по радио вопил о гранитной мощи группы центра, уже выяснилось, что гранит этот смахивает на глину. В первый летний месяц советские войска быстро сменяющимися ударами срезали неприятные для себя выступы фронта. Всем было ясно, что это еще не главное наступление, но уже явная к нему подготовка.

В это время гитлеровская пропаганда подозрительно перестала говорить, о втором фронте. Еще весной Геббельс в речи перед окружными уполномоченными гитлеровской партии, как только мог, издевался над импотентностью англосаксов, затеявших роман с Кремлем и теперь не знающих, как скрыться от его страстных притязаний на второй фронт. Речь передавалась по радио, и гогот нацистских бонз слушал весь мир.