Том 18. Избранные письма 1842-1881 - Лев Толстой

И вам писать свою жизнь нельзя*. Вы не знаете, что хорошо, что дурно было в ней. А надо знать. Если вы умели ходить прежде когда-нибудь в детстве, если другие ходят, то вы должны ходить, а если не ходите, то вы пьяны, больны, надо отрезвиться, лечиться. По тому пути, по которому вы идете, вы ни к чему не можете прийти, кроме как к отчаянию, стало быть, дорога не та и надо вернуться назад.

В учении Христа я нашел одну особенную черту, отличающую его от всех учений. Он учит, толкует, почему смысл нашей жизни тот, который он дает ей. Но притом всегда говорит, что надо исполнять то, что он говорит, и тогда увидишь, правда ли то, что он говорит. Или: свет дан миру, но они полюбили тьму, потому что дела их злы. Или: кто верит в сына человеческого, тот и будет делать дела божьи. Тут метафизический узел. И он не развязывается разумом, но всей жизнью.

Верьте, перенесите центр тяжести в мир духовный, все цели вашей жизни, все желания ваши выходили бы из него, и тогда вы найдете покой в жизни. Делайте дела божий, исполняйте волю отца, и тогда вы увидите свет и поймете.

Признак истины не в разуме, а в истинности истины всей жизни. Переносите усиленно, сознательно свою жизнь на духовную, одну духовную сторону, и вы найдете покой душам вашим, и бремя пресыщения и перегрузка свалится с вас, и вам станет легко.

Должно быть, не помню это. Я очень занят работой для себя, которой никогда не напечатаю*.

Простите.

368. H. H. Страхову

1879 г. Ноября 22...23. Ясная Поляна.

Написал вам длинное письмо*, дорогой Николай Николаич, и не посылаю его. Я очень занят, очень взволнован своей работой. Работа не художественная и не для печати*. И ваше письмо очень опечалило и взволновало меня.

Письмо ваше нехорошо, и душевное состояние ваше нехорошо. И писать вам свою жизнь нельзя. Вы не знаете, что хорошо, что дурно.

Вы, живущий добро и для добра, тужите, что в вас нет страстей — зла. Дай вам бог пересилить всю наросшую ложь ваших представлений — я снял часть этой коры и знаю отчасти толщину ее — и полюбить себя, вашу жизнь добра саму в себе, которую я люблю в вас, в себе, в боге, и которую одну можно любить и в которой одной можно жить. Простите меня. От души люблю вас и надеюсь, что вы найдете иго, которое легко, и бремя, которое добро, и найдете покой душе вашей.

Ваш Л. Толстой.

369. H. H. Страхову

1879 г. Декабря 11…12. Ясная Поляна.

Дорогой Николай Николаич.

Письмо к вам затерял*, да оно не стоило того. Я лучше вам все скажу, когда бог даст свидеться. Милый Николай Николаич, я очень благодарен вам за ваше письмо — первое длинное*. Я дорожу вашим доверием ко мне. Я рад был заглянуть вам в душу так, как вы открыли; но меня огорчило то, что вы так несчастливы, неспокойны. Я не ожидал этого. И признаюсь, никак не могу помириться с мыслью, что вы не знаете, зачем вы живете и что́ хорошо и что́ дурно. Мне не только кажется, но я уверен, что вы все это на себя выдумываете. Вы не умели сказать то, что в вас, и вышло что-то непонятное. Нам виднее — нам, тем, которые знают и любят вас. Но писать свою жизнь вам нельзя. Вы не сумеете.

Радуюсь, что вы пишете свою статью*. Вот это вы умеете.

Я очень занят и очень напрягаюсь*. Все голова болит. Жена еще ходит. С дня на день жду родов.

Поблагодарите Стасова за Петровича и его милое письмо* и попросите извинения, если и теперь не отвечу, хотя хочу ответить.

Как он перенес смерть брата* и как судит об этом? Очень бы желал знать. Нагорный просил меня передать вам, что будет в Комитете требовать одобрение на новое издание «Азбуки» и книг. Пожалуйста, попросите, чтобы они поскорее пропустили, а то раз они задержали и наделали много хлопот.

Еще печатаю собрание сочинений и просил Нагорнова послать вам образец бумаги и шрифта*. Я в этом ничего не понимаю, так скажите, хорошо ли так.

Ваш Л. Толстой.

1880

370. А. А. Толстой

1880 г. Января 23? Петербург.

От вас я пошел в театр. Ужасный воздух, ужасная музыка, ужасная публика так подействовали на меня, что я вернулся больной. И не спал половину ночи. Волнение разговоров с вами — главная причина. Я не приду к вам и уеду нынче. Пожалуйста, простите меня, если я вас оскорбил, но если я сделал вам больно, то за это не прошу прощенья. Нельзя не чувствовать боль, когда начинаешь чувствовать, что надо оторваться от лжи привычной и покойной. Я знаю, что требую от вас почти невозможного — признания того прямого смысла учения, который отрицает всю ту среду, в которой вы прожили жизнь и положили все свое сердце, но не могу говорить с вами не вовсю, как с другими, мне кажется, что у вас есть истинная любовь к богу, к добру и что не можете не понять, где он*.

За мою раздражительность, грубость, низменность простите и прощайте, старый милый друг, до следующего письма и свиданья, если даст бог.

Ваш Л. Толстой.

371. H. H. Страхову

1880 г. Февраля 2? Ясная Поляна.

Дорогой Николай Николаич.

Чувствую, что я был очень дурен перед вами в Петербурге*. Но ваше пристрастие ко мне, надеюсь, преодолеет дурное впечатление. Пожалуйста, сделайте, чтоб это так было. Я и всегда-то неловок в обращении с людьми, а заеду в Петербург, то уж совсем ошалею. Ну будет жалобить вас. Я, слава богу, здоров, дома хорошо и хорошо работал, но жизнь ужасно коротка и осталось ее, я знаю, немного. Издание продал Салаеву*. Поездка моя в Петербург и за этими гадкими денежными делами и вся эта суета испортила меня значительно нравственно, но поверите ли, этот упадок нравственный облегчил меня. Кроме того, во время моей поездки я, чтобы поддерживать свои силы, много ел, пил вино и, вернувшись, продолжал тот же образ жизни, и мне стало лучше во всех отношениях.

Работа* моя очень утомляет меня. Я все переделываю — не изменяю, — а поправляю сначала и боюсь, что много пишу лишнего, и каждый день думаю о вашем суде. Что вы делаете? Напишите мне также про себя. А главное, любите меня по-прежнему и изредка пишите.

Любящий вас Толстой.

372. В. В. Стасову

1880 г. Февраля 4? Ясная Поляна.

Владимир Васильевич.

Сейчас получил от Верещагина* письмо. В письме его выражено враждебное ко мне чувство. Мне это было очень больно и теперь больно. Я бы написал ему, но не помню его имени-отчества, да и боюсь, как бы чем-нибудь в письме не усилить еще в нем этого ужасно больного мне чувства враждебности. Скажите ему, пожалуйста, что на меня сердиться нельзя, потому что у меня теперь одно желание в жизни — это никого не огорчить, не оскорбить, никому — палачу, ростовщику не сделать неприятного, а постараться полюбить их и заставить себя полюбить, а что его я люблю без усилия и потому не мог сделать ему неприятного. Но, видно, я отрицательно нечаянно сделал ему больно тем, что не пришел и не написал, и прошу его простить меня не на словах только, а так, чтобы и не иметь ко мне никакого неприязненного чувства*.

Очень благодарен вам за статью об Иванове и книгу*. Я прочел ее. Очень трогательно.

Не сердитесь ли и вы на меня за то, что я грубо затронул тогда* ваши задушевные чувства? Пожалуйста, не сердитесь. Что ж делать, если мне перестали быть интересны мысли людские, а занимательно только сердце; а у вас я видел, что оно есть и что-то там много всякого добра, и я не мог удержаться от желания толконуться к нему. Может, грубо. Простите.

Ваш Л. Толстой.

Вам, петербуржцу, может быть, непонятно мое состояние в вашем городе. Я именно как угорелый в угарной комнате. Как бы сделать, что нужно, и бежать*.

373. H. H. Страхову

1880 г. Мая 4. Ясная Поляна.

Получил вчера ваши книги*, дорогой Николай Николаич. Кажется, это то самое, что мне и нужно. Очень вам благодарен. От нас только что уехал нынче Тургенев*. Я три дня не садился за работу и чувствую себя совсем другим человеком — очень легко. Погода, весна чудесная. Приезжайте поскорее.

С Тургеневым много было разговоров интересных. До сих пор, простите за самонадеянность, все, слава богу, случается со мной так: «Что это Толстой какими-то глупостями занимается. Надо ему сказать и показать, чтобы он этих глупостей не делал». И всякий раз случается так, что советчикам станет стыдно и страшно за себя. Так, мне кажется, было и с Тургеневым. Мне было с ним и тяжело, и утешительно. И мы расстались дружелюбно. Так приезжайте поскорее. Как я буду рад.