Русуданиани - Без автора

Это завещание, сын мой, оставляю я из любви к тебе; то, что покажется тебе пригодным, запомни и поступай так. Напоследок скажу: мир со всеми обращается так, как со мной. Знавал я величие и блеск, обладал крепостями и городами, наслаждался порядком, подданным моим не было числа. Всем была бы хороша моя жизнь, если бы я надеялся прожить еще!

Кончил я читать, приложился к изображению царя Гостама, отсчитал тому человеку тысячу плури и вышел из дворца, стеная и жалуясь на этот мир. Пришел я к мастеру, наставнику моему, и сказал: «О ты, кто слаще мне, чем отец, и любимее, чем родной брат! Раз так коротка жизнь и не откупиться в ней богатому, не умилостивить ее нищему, не запугать ее сильному, не пристыдить ее старцу, не вызвать в ней жалости юноше, не след так долго оставаться в чужой стране. Отпусти меня домой, повидаюсь я с родителями своими, порадую их, встреча с ними развеет мою тоску». По-отечески ласково проводил меня [мой учитель].

Давно уж вернулся я домой. Но лучше бы умер я в той чужой стране, чем видеть ваши светлые лица купающимися в слезах! Таков этот мир! Не было и до нас никого, кто бы не знал горя и не встречал испытаний, не будет таких и после нас. Так зачем же убиваться нам понапрасну и бога гневить, уподобляясь язычникам!

Сказал десятый брат [по имени] Пиран: «Был я свидетелем удивительных приключений одного богатейшего государя. Я не думаю, чтобы кто-нибудь, даже более сведущий и мудрый, чем я, слыхал о подобных испытаниях или видел таковые своими глазами, с тех пор как стоит земля. Но не один я слышал все это от самого государя, многие другие чужеземцы внимали ему вместе с его соотечественниками — жителями страны Шам».

ГЛАВА 10. ЗДЕСЬ СКАЗ О ЦАРЕ СТРАНЫ ШАМ БАРНАОЗЕ

Ведомо и вам, что я большую часть своих дней провел в стране Шам[75] и видел такое богатство и мощь тамошних царей, что богаче их не может быть на земле. Перечислить всех трудно, ибо из-за чрезмерных притеснений и несправедливости их царствование было коротким: кто три года правил, кто — четыре, больше никто на престоле не удерживался.

Воцарился в царстве Шам новый царь Барнаоз. Вот уже сорок лет, как он сидит на троне. Он пожелал больше, чем все его предшественники, и превзошел всех. О нем говорили: «За время своего царствования он не касался ногой земли и ноги не просовывал в стремя, солнце не палило его, и дождь не мочил». Я своими глазами видел, как, отправляясь на охоту, или на смотр войска, или в баню, он восседал на троне под балдахином и его бережно несли тавады и дидебулы. От царского дворца до дверей бани вела аллея; деревья так тесно переплелись ветвями, что, если бы даже тысячу лет подряд шел дождь, сквозь них не просочилось бы ни капли, и густую листву никогда не пронизывали солнечные лучи. Если нужно бывало ему отправиться куда-нибудь, его несли в паланкине, украшенном самоцветами и жемчугами, в который ни капли дождя, ни солнце не проникали. Сажали его в паланкин, и вельможи носили его.

И еще видел я собственными глазами, что все кони, мулы и верблюды в том царстве были подкованы золотыми подковами. Если же эта подкова изнашивалась или лошадь теряла ее, то никто не смел ее касаться! Кто находил, должен был принести в царскую казну. Хранились старые и сломанные подковы в высокой, до неба, башне, и никогда не зарились на это золото бедняки, и не смели просить его богачи. Слышал я из уст самого царя: «Если сам господь пожалует ко мне, я с ним рассчитаюсь этими золотыми подковами». И никто не смел роптать: «Негоже-де говорить так, государь». Прожил царь Барнаоз таким образом тридцать лет. И как прошло тридцать лет, однажды велел он по обыкновению отнести себя в баню. Помылся и вышел. И свершилось тут чудо. Велел он разломать свой трон и венец, позвал нищих и раздал им драгоценные обломки. Я сам присутствовал при этом. Удивлялись все придворные — жалко было ломать столь роскошный престол и раздавать нищим. Говорили они друг другу: «Если он хотел одарить бедняков, неужели не нашел ничего другого, кроме таких драгоценностей!» Но никто не смел перечить царю, и ни один человек не промолвил ни слова.

Тем временем увидели мы одного нищего, который лежал у дверей бани, голова его казалась свежевыбритой, у него был вид человека, только что вышедшего из бани; был он в одной набедренной повязке, более ничего не было ни на его теле, ни на голове. Ни царь, ни вельможи не протянули ему ни монеты, и никто не сказал: «Раз уж мы собрали тут убогих со всего света и раздали столько сокровищ, давайте одарим и этого горемыку».

Потребовал царь коня. В то же мгновение конь стоял перед ним. Вышел он из бани, сел на коня и приказал: «Немедленно вырубите эти деревья, довольно с меня этой аллеи!» Затрепетали подданные и с корнем выкорчевали те дивные деревья так, что даже следа не

осталось там, где они росли. Издал Барнаоз приказ, чтобы отныне не выпроваживали из города нищих, пусть ходят где хотят. Стал с того дня царь Барнаоз щедр, милостив, справедлив, другого такого в его царстве не видели и не слышали о таком. Я премного дивился ему, и все, конечно, дивились также.

Прожил такой жизнью царь Барнаоз семь лет. А тот нищий, который лежал у бани, оставался все таким же голым и босым. Никто не протянул ему куска хлеба, ничем не одарил его. А ко двору царскому его и вовсе не допускали! Валялся он на площади и зимой и летом, не было никого несчастнее его! Царь Барнаоз пировал, тешился, праздновал, охотился, играл в мяч, одаривал богачей и бедняков. Не только опустошил башню с золотыми подковами, но и многие другие башни и дворцы. Паланкин свой отдал божьим людям, чтобы те принесли его в жертву; больше не заставлял он себя носить, не венчал свою главу венцом. Облачался по-царски только тогда, когда прибывали иноземные гости или когда сидел на пиру. Вникал он во все дела своего царства и карал за беззаконие и непорядок. Садился на своего коня, объезжал город, следил, чтобы никто не притеснял бедняков, чтобы не было меж горожанами тяжб и раздоров. Таким сделал царь Барнаоз свое царство, что, если какой-нибудь бедняк с подносом, полным драгоценностей, весь город обойдет, никто ему слова не скажет, не то что силой отнимет хоть одну монету. Один человек, даже невольно, не мог другого, спящего, разбудить. Когда я покидал страну Шам, царили там мир и покой, коза с волком паслись вместе. Только удивляло всех невнимание царя к тому несчастному нищему.

Побывал я в царстве Шам в позапрошлом году вместе со знакомыми мужами. Узнав о моем прибытии, прислал царь ко мне человека: «Приятно мне, что посетил ты мое царство, приди повидай меня». Отправился я к нему, встретил он меня ласково и радушно, оказал мне всяческие почести, посадил возле себя еще ближе, чем прежде. Устроил он пиршество на площади, в радости привечал своих подданных, и меня с ними. Одарил он всех, а те благодарили его, как подобало. Затем устроили игрища и торжества. Вдруг взял царь Барнаоз свое бирюзовое блюдо с едой и велел одному из рабов: «Отнеси это тому нагому нищему». Понес раб блюдо и не стал ждать, пока нищий сядет и хоть один кусок проглотит или опорожнит блюдо; взял он и опрокинул все несчастному на голову, а блюдо принес обратно. Поразились мы все и стали переговариваться друг с другом: «Наверное, этот убогий — великий грешник! Или перед богом он согрешил, или перед нашим царем. Все бедные в этой стране разбогатели, все узники получили свободу, а этим даже раб пренебрегает!»

С того дня ни одна живая душа не видела того нищего.

Провел я у царя Барнаоза пять месяцев, наблюдая за справедливым и милостивым его правлением. Когда собрался я домой, молвил мне царь: «Сегодня останься пировать со мной, а завтра отправишься, и пусть господь пошлет тебе мирный путь». Поклонился я и, разумеется, остался. В мою честь царь устроил пиршество на площади и пригласил всех достойных разделять с ним трапезу. Когда все расселись, пришли двое нищих какого-то чужого племени. Царь велел облачить их в одежды и дал им столько, сколько они могли унести. Засмеялись визири и сказали так: «Этим нищим повезло больше, чем тому несчастному». — «В чем вы можете меня попрекнуть? — спросил царь. — Не раз я вас просил говорить, если я в чем не прав. Я не обижусь, а буду благодарен, если вы скажете правду».

Услышав такие речи царя, встал старший визирь и молвил: «Многое позволяю себе, государь, в вашем присутствии, но таиться не могу, ибо есть на то ваша воля. От вашей жестокости содрогалась земля, но — безжалостный правитель — в бане ты научился такой кротости и доброте, о которых не слышали мы даже от мудрецов, а сами и вовсе никогда не видели. Так отчего же никогда ты не справился о том голом и босом нищем, не допустил сочувствия к нему в своем сердце? Может, провинился он пред тобой или осталась в тебе жестокость от прежних лет? Только однажды послал ты ему еду, и ту опрокинули ему на голову. Хоть бы он поел и не покидал бы твоего двора без подаяния! Кто знает, может, несчастный умер, зверь ли сожрал его, птица ли, не знаем — с того дня никто его не видел».