Deng Ming-Dao - ХРОНИКИ ДАО

– Слишком медленно! – снова крикнул Ван. Старый учитель, который иногда выскакивал на ринг, если действия ученика грозили уничтожить репутацию его школы, стремился к тому, чтобы на этом празднике все было само совершенство. Он занял место Сайхуна, произнеся: «Трех секунд вполне достаточно.»

Противник с кинжалами снова напал. В первую секунду атаки Ван сделал шаг в направлении противника. На второй секунде он нанес такой молниеносный удар двумя руками, что оба ножа упали на землю. На счет «три» Ван уже стоял в исходной позиции. При виде такого совершенства не только стадион взорвался возгласами восхищения и аплодисментами – сам Мао лично аплодировал Ваиу.

Выступления продолжались. Сайхун трезво рассуждал: некогда вершиной его устремлений было стать просто знатоком боевых искусств. Подрастая, он видел рыцарей бывшей империи, восхищался их героизмом. Однако современность, да и Вторая мировая война навсегда изменили смысл того, что значило быть воином. Огнестрельное оружие и регулярная армия стали более значимы, нежели умение и рыцарские качества. Теперь уже не было знатоков боевых искусств в исконном понимании этого выражения, а те, кто считали себя таковыми, на деле были лишь неисправимыми романтиками. От прошлого досталось лишь весьма своеобразное наследство, которое пытались сохранить сильные и суровые мужчины, подобные Вану или его инструктору из Шанхая. Теперь древнее искусство оказалось в поле зрения Мао и его правительства. Высочайшее совершенство, которое воины прошлого держали в тайне, теперь было открыто всем; его собирались эксплуатировать по политическим соображениям. Безусловно, не Сайхуну было принимать такое решение. Ван решил сотрудничать, а Сайхун должен был вернуться в Китай, повинуясь требованию своего учителя. Но в любом другом случае, он ни за что не продемонстрировал бы любопытным зевакам свое искусство. Его всегда учили держать умение в тайне до самого последнего момента. Но начиная с этого времени боевые искусства, которые всегда воплощали в себе принципиальность, честь, дисциплину и индивидуальность будут трансформироваться в показательные выступления и просто в спорт. Хранители вековечной мудрости отдавали драгоценное наследство в чужие руки.

Глава тридцать пятая  Остров неизвестности

Через два дня после выступления Сайхун сел в поезд, направлявшийся на запад. Пересекая просторы родины, он наблюдал за окном вагона черты нового Китая: какие-то фабрики, заводы, первую технику на полях. Китайский народ был на пороге индустриализации. Что ж, это будет полезно для экономики, для военных, для баланса в торговле. Теперь он видел, что люди, которые ранее были под гнетом представителей его родного аристократического класса, теперь получили шанс развиваться и двигаться вперед. Но вместе с уходом старого общественного порядка начала тускнеть и древняя классическая культура, которую Сайхун так высоко ценил. Императорские дворцы превратились в музеи; ученые теперь могли работать в архивах, только лишь если им очень повезет, – в противном случае их ждали сельскохозяйственные поля. На самом Хуашань жили лишь несколько монахов да монахинь (во времена Сайхуна среди жителей Хуашань никогда не было женщин), которых прислало туда правительство, чтобы они заботились о достопримечательностях для туристов.

На рассвете Сайхун сошел с поезда, в котором он трясся два дня. Он не торопясь прошел от станции к озеру; потом, ожидая лодочника, немного постоял на самом краю у воды – крохотная фигурка, почти незаметная на фоне разлившейся водной глади. Серые очертания холмов и голубоватые дики далеких гор едва проступали за густой облачностью.

Посреди озера темнел небольшой куполообразный остров. Издалека на нем ничего нельзя было рассмотреть, лишь редкие мазки каменных глыб и деревья, возвышающиеся над зеркалом воды. Сайхун знал, что там сейчас находится его учитель, – в сущности, он даже слегка ощущал это присутствие, – но в остальном никаких других признаков жизни вокруг озера не было.

Какое-то время он постоял на берегу. Стайка ласточек крошечными кинжалами пронеслась над бледно-голубой водой, вытворяя на лету акробатически изящные трюки. Сайхун задумался, может, они возвращаются из какого-то ночного путешествия? Или их воздушный танец – приветствие восходящему солнцу? Крошечные птахи с острыми, словно ножи, крыльями, захватывающей дух скоростью и удивительным, непостижимым разумом Неожиданно прервали свой эксцентричный полет и растаяли в вышине.  Сайхун прислушался к легкому шороху песка, к мягкому бульканью во-№. В Хуашань бесстрастные горы были воплощением совершенной неподвижности. Всякое движение скрывалось в наполненных жизнью горных пещерах и подземных потоках. На этом же озере присутствовала какая-то смесь нз неподвижности и движения. Тихая поверхность воды напоминала медитирующий разум; а поскольку вокруг ощущалось одиночество, существовала вероятность того, что ему, Сайхуну, здесь может явиться Дао.

Появился лодочник. Немного поторговавшись, он согласился перевезти Сайхуна на остров. Укладывая чемоданы в лодку, он интересовался, не коммерсант ли Сайхун. В ответ тот лишь рассмеялся, сообщив лодочнику, что он просто родственник, который приехал увидеться с близким человеком. Сам себе он, однако, казался блудным сыном, который возвращается домой в не совсем здравом рассудке. С собой Сайхун привез множество подарков: цветов, фруктов, конических караваев белого хлеба, орехов, квашеных и пряных овощей, сушеную тофу, лапшу… Он намеренно старался захватить всего побольше, и теперь подарки заполнили почти все пространство лодки.

Через некоторое время Сайхун с радостью заметил двух служек: они стояли в фиолетовой тени ивы рядом с крохотным причалом. У обоих были длинные, завернутые в узел волосы и одежды даосских монахов. Сайхун поприветствовал их поклоном и начал поспешно передавать им свои подарки. На какую-то секунду он почувствовал себя немного неуклюжим, даже смутившимся.

Журчание Чистой Воды тут же ответил ему подчеркнуто церемонными приветственными жестами, но потом не выдержал и хихикнул. Сайхун выпрямился, смутившись и растерявшись.

– Ну и вид у тебя, – служка ткнул в американскую одежду Сайхуна.

– Да не дразни ты его, – произнес Туман В Ущелье с преувеличенной заботой в голосе. – Он ведь у нас по миру путешествует.

Тут Сайхун вконец смешался: он не знал, что делать. Если бы он был простым человеком из Питтсбурга, то, пожалуй, пожал бы им руки – но такой жест был незнаком в Китае. Если бы он все еще оставался монахом, то поклонился бы им, а после приступил к сложному ритуалу приветствия. Наконец, если бы он оставался ребенком, которым оба служки его безусловно считали, он бы просто постарался их ударить.

– Такой сейчас стиль, – защищаясь, бросил Сайхун. – Мне нужно нормально выглядеть, как все.

Но в душе он решил, что два его старых друга – обыкновенные неотесанные крестьяне.

– Видали даоса, который о стиле печется! – неожиданно рявкнул Туман В Ущелье, с такой силой тряхнув головой, что его завязанные в узел волосы едва не распустились. – Да, вижу, что ты действительно делаешь успехи в самосовершенствовании.

Тут Сайхун совершенно потерял терпение и уже был готов схватиться с обоими – но вдруг вся троица заметила, что на вершине пригорка стоит Великий Мастер. Служки и Сайхун переглянулись друг с другом, выдавив на лице глуповатую ухмылку. Потом служки подхватили вещи Сайхуна и направились вверх по холму.

Островок оказался меньше обычного городского квартала. Почти всю площадь занимали плакучие ивы и сосны. Правда, с него открывался отличный вид на берега озера; можно было увидеть и несколько горных цепей вдалеке. Великий Мастер и его служки отбывали здесь ссылку, в которую их направило правительство. Сюда не приходили молиться и здесь не было ни одного ученика, которому можно было передать свои знания.

Ходили слухи, что это святилище некогда оборудовал сам Чжоу Эньлай; но при этом укромное убежище служило и тюрьмой. Великий Мастер был слишком известной личностью, чтобы его можно было безнаказанно убить; но правительственные чиновники все же хотели убедиться в том, что старый даос не займется пропагандой религии в массах. Несмотря на то что Великий Мастер был отшельником, его слава заставляла бояться его популярности. Так что было лучше изолировать старика в далеком, никому неизвестном храме.

Сам храм оказался единственным строением на островке; он возвышался на самой вершине холма. Главные ворота открывались на север – традиционная ориентация для большинства храмов. Большинство помещений были разрушены, а то и вовсе уничтожены. Оставались пригодными к использованию буквально несколько помещений: главный молельный зал и несколько небольших, прилегавших к нему келий. Кирпичные стены были покрыты гипсовой штукатуркой и побелены известкой, а крыша была выложена глиняной черепицей пепельного цвета. Когда-то покрашенные карнизы теперь были голыми и побитыми непогодой; мох и трава постепенно начали завоевывать выбоины в камнях. Обычно в храмах над входом крепилась табличка, на которой было указано название; здесь же такой таблички не было.