Верь мне - Елена Тодорова

Она как будто… Она меня любит? Любит? Все еще? Несмотря ни на что?

Моя броня стремительно идет трещинами. За грудиной срывается ураган. Я задыхаюсь и резко отвожу взгляд. По коже слетает колючая дрожь, которую я с огромным трудом переживаю, сохраняя неподвижность.

Сглатываю. Стопорю внутреннюю стихию, которая грозит моему организму не просто очередной, а, похоже, мать вашу, финальной катастрофой.

«…– Я никуда не уеду.

– Делай, как знаешь.

– А тебе типа пофиг?

– Нет. Не пофиг, конечно. Но я никогда не буду просить тебя остаться…»

За последнее время, с тех пор как очнулся, я, независимо от своих желаний, перебрал и в реале все воспоминания о НАС. От начала и до того самого проклятого «прощай». И сейчас я точно знаю, почему при новом контакте всплывает именно этот диалог… Соня транслирует похожие на тот период чувства.

После этого фрагмента очень много всего произошло. И, в конце концов, она перешагнула через это заявление – просила меня остаться. Плакала, умоляла… Когда я не мог!

А сейчас… Все, что я видел буквально десять дней назад, когда она выбежала за мной на продуваемую ветрами террасу, ушло. Ни непосильной печали, ни убийственного сострадания, ни какой-то глубинной обиды ее взгляд больше не выражает.

Кто-то что-то спрашивает. Я сухо по фактам отвечаю.

И рискую вновь посмотреть на Соню.

«Не может быть… Не может быть… Не может быть…» – стучит в висках, пока не впиваюсь в ее глаза и не получаю столь же уверенное подтверждение.

Вашу мать… Боже… Не показалось…

Она любит меня… Просто любит. Сохраняя достоинство, Соня Богданова, как и когда-то давно, не выпячивает это, но и скрывать не пытается.

Ну или я все-таки тронулся умом.

Да… Наверное, это более вероятно.

Я слишком много думал о ней. Я снова зациклился. Я сосредоточил на чувствах все свои силы, потому что больше не было на что их расходовать.

Это рецидив моей одержимости. Но я справлюсь. Должен справиться.

«Сегодня, когда ты, в угоду своей мести, взял в жены Владу Машталер, я поняла, что никогда с тобой быть не смогу. Даже в далеком будущем… Даже когда ты разведешься… Даже когда будешь снова свободным… Я больше не смогу быть с тобой, Саш… Как раньше уже не будет… Моя рана никогда не затянется, обида не утихнет, а злость не станет меньше…»

Умышленно напоминаю себе об этом. С остервенением конченого мазохиста медленно воскрешаю и впитываю каждое гребаное слово, пока от боли не лишаюсь возможности дышать.

Остановка сердца. Затяжная пауза. Однако с новым запуском мне не легче.

Напротив.

– У нас будет самая танцевальная свадьба, – выдыхает Тохина Маринка с очевидным предвкушением.

Свадьба, блядь… Снова свадьба… Снова не у НАС… У НАС ведь никогда ее не будет…

Мне, на хрен, срочно нужно убираться отсюда.

Но вместо этого… Смотрю на Соню и уже не могу отвести взгляда.

Никакой чертовой жалости. Нет ее. Нет!

Изумление, страх, тоска, надежда, любовь, восторг, трепет, притяжение… Все ее чувства, как и раньше, по незримым высоковольтным проводам летят ко мне. А я ведь… Роняю щит и принимаю. Мощнейший удар, и меня, к дьяволу, размазывает.

Боже… Блядь… Боже… Блядь…

Мое сердце… На него будто тысячи пчел налет совершают. Каждая из них жалит. И эта блядская, предательски чувствительная мышца, пульсируя от жгучей боли, адски разбухает и заполняет все пространство моей чертовой грудной клетки.

Ух-хух, ух-хух, ух-хух, ух-хух, ух-хух, ух-хух…

Еще никогда мое сердце не стучало так странно. Все силы на его работу уходят. И это при том, что оно не приносит моему организму никакой пользы. Оно приводит давление в моих венах и артериях к такому уровню, что кажется, меня, на хрен, вот-вот разорвет на куски. Физически, отнюдь не фигурально.

Уверен, что так бы и было, если бы в доме в какой-то момент не погас свет.

Я бурно выдыхаю. По сути, как огромный шар, сдуваюсь. За секунду до взрыва.

В попытках полностью прийти в себя цепенею. Но особых успехов эта уловка не приносит. Сердце немного уменьшается в размерах и слегка притормаживает с частотой сокращений, но общая степень безумия сохраняется.

Зажигаются свечи. Мы тотчас находим друг друга взглядами.

Удар. Резкий, звонкий, оглушающий. Будто по тарелкам барабанной установки кто-то засаживает. Но нет, конечно же, здесь никаких установок, кроме моих собственных – психологических. Они и разлетаются под моей черепной коробкой.

Соня, разрывая зрительный контакт, подскакивает с места и выходит из-за стола.

– Простите… На минуту отлучусь.

– Осторожно там… – кричит ей вдогонку Чарушин. – Возьми свечу.

– Окей, – бросает она на ходу.

Нам нужен этот тайм-аут. Согласен.

Только вот когда Соня покидает поле моего зрения, у меня, блядь, не получается упиваться облегчением. Я чувствую и, кажется, слышу, как мой сердечный ритм выравнивается в прямую смертельную линию. Все это настолько знакомо, что уже даже на инстинктах не пугает. Страшно становится, когда эта ебанутая мышца совершает рывок за рывком, самостоятельно себя откачивая, и принимается долбить мне в ребра, с явным намерением проломить путь наружу.

– Прошу прощения, – выдаю сипом, словно успел простыть. И якобы неспешно поднимаюсь. – Сделаю пару звонков, пока на телефоне остался заряд.

Еще до того, как я разворачиваюсь к выходу, Тоха с Чарой в синхрон хмыкают. Остальные Чарушины не издают ни звука, но именно их молчание сейчас значительнее любых комментариев. Оно ложится мне на плечи тяжестью. Должно бы остановить, наверное… Но… Ни хрена.

Целенаправленна ли моя ложь? Нет. У меня действительно есть необходимость связаться с несколькими сотрудниками. Кроме того, планирую прокурить мозги и охладить кровь.

Только вот с каждым шагом во мрак чистота моих помыслов мутнеет. За грудиной что-то раскалывается. Там становится горячо и больно настолько, что у меня увлажняются глаза и срывается дыхание. Когда все так рьяно бурлит, тяжело определить источник этих ощущений. Но даже если предположить, что расползлись раны, которые чуть больше трех недель назад так старательно латали хирурги, остановиться я уже не могу.

Я забываю о работе и чертовых сигаретах. Забываю о решении держать с Соней дистанцию. Забываю о том, что должен уважать ее чувства и выставленные границы.

Пересекая гостиную, я иду в комнату к Солнышку с прямым намерением спросить, реально ли то, что я увидел сегодня в ее глазах.

«Ты меня любишь?» –