Чужой. Сердитый. Горячий (СИ) - Тиган Линетт

— Кофе, — в один голос говорю я, отец и брат.

Часть 17.2

В одиннадцать вечера Вадим уложил меня в кровать. Андрей наблюдал за этим из-под бровей и со сложенными руками на груди, презирая парня за каждое прикосновение ко мне, пока я старалась игнорировать такое явное недовольство.

— Спать, — очередной раз приказал Вадим, и мягко улыбнувшись, щекотливо поцеловал в нос.

Да я как бы не сопротивлялась, делать-то больше нечего! Все трое моих самых дорогих мужчин наотрез отказали мне участвовать в дежурстве или вообще выходить из дома.

— Да вали уже… — несдержанно фыркнул Андрей, подобравшись ближе. Вадим даже бровью не повел на его очередной выпад, зато мой взгляд оказался острее ножа.

Когда Волков скрывается за дверью, Андрей садится на край кровати.

— И долго ты будешь вести себя как самый последний осел? — недовольно спросила я, удобнее устраиваясь в кровати, повернувшись набок.

— Поверить не могу, что ты выбрала этого продажного ублюдка, — рычит он, заставляя меня прикрыть глаза от раздражения.

— Андрей, — укорила я брата, который недовольно засопел. — Прекрати так говорить, — надавила я, заставляя брата стушеваться. Он смотрит на меня и перехватывает ладонь, крепко сжав руку.

— Я восхищен тем, что ты с отцом смогла преодолеть трудности в отношениях. Впервые вижу, чтобы вы не ссорились на ровном месте. Позволишь? — я двигаюсь дальше к стене, уступая место брату, который ложится рядом.

— Вы говорили обо мне, когда я сбежала? — спрашиваю я Андрея, прижавшись к его плечу.

— Срывали голос криком, — хмыкает брат, — едва не подрались. Мама вовремя нас остановила.

— Я поступила паршиво, — припоминаю, как кричала слова о ненависти отцу в лицо и как разрисовала своё лицо. Андрей поглаживает мою спину в свитере, поцеловав в висок.

— Он волнуется за тебя, поэтому отец всегда такой взрывной, — отвечает брат. — Давай я тебе расскажу несколько моментов из вашей жизни, — Андрей поворачивается набок, чтобы ему было удобно смотреть в мои глаза.

— Я и без тебя знаю, насколько у нас сложные отношения, — пожала я плечами, посчитав ненужным слушать объяснения брата.

— Нет, Ярослава, тебе стоит это услышать, — его рука легла не моё предплечье. — Отец лелеял тебя с самого рождения, как тепличный цветочек. Когда тебе было три года, ты приболела обычной простудой, а я в первом классе подхватил ветрянку. Родители сразу решили отправить меня к бабушке, чтобы не усложнять твоё здоровье. Ты была очень слабенькая в детстве. Отец настрого запретил подходить к тебе, но перед отъездом я не удержался. Ты была такой забавной маленькой крошкой, что я пришел к тебе и поцеловал на прощание. Через сутки ты уже была в больнице с осложнениями, — он провел ладонью по моей щеке, видимо, сожалея о прошлом.

— А когда тебя должны были выписывать, ты подхватила ангину. Твой организм не выдержал такой нагрузки и болезнь ударила по сердцу. Отец устроил драку с главврачом, а после забрал тебя домой и выходил с частными врачами. Он не оставлял тебя ни на секунду, и у него начались проблемы на работе. Ему было глубоко плевать на всех и вся, кроме тебя. Тогда вы настолько были связаны, что ты могла заснуть только на его руках.

Облизываю пересохшие губы. Я такого не помню, и об этом никто мне не рассказывал…

— Когда тебе было семь, отец отпустил нас гулять вместе во дворе строго под мою ответственность. Я заигрался с ребятами, пока ты, разложив на проезжей части мелки, стала разрисовывать асфальт возле поворота. Я думаю, ты помнишь тот момент, когда машина выскочила из-за угла и едва успела сбавить скорость. Тебя откинуло на несколько метров. У тебя был перелом ноги, двойной перелом руки и сотрясение. Отец тогда был настолько зол, что впервые накричал на меня и сказал, чтобы я не смел приходить к тебе в больницу, потому это была только моя вина. Он был прав, я не уследил, а он сидел возле тебя изо дня в день, помогая пройти полную реабилитацию.

Да, я помню, как мы весело проводили время с папой в больнице. У меня была своя палата, и поэтому мы делали всё, что душе угодно. Было очень здорово… Пока я не вернулась домой. Около полугода отец не давал мне гулять на улице. Водил на разные секции, чтобы у меня не было соблазна гулять на улице. Это были первые перемены в наших отношениях, когда я начала плакать и ссориться с неприступным отцом. Я скучала по своим друзьям.

— Когда он признал, что ты всё ещё ребенок, стал отпускать на улицу. Каждый раз отец выходил на балкон с книгой, приглядывая за тобой. Ты больше никогда не оставалась без его внимания.

— Помню, что все надо мной смеялись и называли папиной соплячкой, — покачала я головой. — Мне приходилось сбегать, чтобы погулять с кем-то, за что позже допоздна учила ненавистную биологию и физику.

— А разве тебе было легче получить по заднице ремнем? Вряд ли. Отец пытался справиться с тобой как мог… Вместе со мной, — договаривает Андрей, и я недоверчиво прищурилась.

— Не поняла?

— Твой выпускной. На самом деле это моя вина, что отец запретил тебе идти на вечеринку после официальной части, — Андрей поджимает губы, опустив глаза. — Помнишь Олега? Мой бывший одноклассник, твоя безответная первая любовь. Перед окончанием года он всем хвастался о том, как страстно ты целуешься за гаражами. Когда мы подрались, он пообещал, что на выпускном возьмет тебя в первом же попавшемся месте. Ты мне не поверила. Я очень за тебя волновался, поэтому рассказал всё отцу, и он проследил, чтобы после официальной части мы поехали в ресторан и посидели в кругу семьи. Даже тогда он не хотел тебя разочаровать, но ты устроила грандиозную истерику, — Андрей натянуто улыбнулся, очевидно вспоминая, как в ресторане я скинула тарелки со стола, стянув скатерть, протестуя запретам отца.

После вечеринки Олег больше ни разу не появился в моей жизни. Уехал учиться в другой город и даже сменил номер, одним сообщением расставшись со мной. Тогда только я поняла, что и Андрей, и отец оказались правы. Но не замечать правоту отца было проще, чем принять свои ошибки. Поэтому сразу после выпуска, я начала готовиться сбежать в Москву подальше от отца и его давления.

— Он всегда был рядом со мной, — шепчу я, впервые оценив поступки отца во взрослой жизни. Отец всегда был рядом и знал, какие школьные предметы я ненавижу, с какими одноклассниками ссорюсь и о чём мечтаю. — Мне всегда казалось, что он срывался на мне и отыгрывался после тяжелых рабочих дней… — выдохнула я.

— Никогда, — низкий, уверенный голос, который не принадлежит брату.

— Пап, — я растеряно привстала, осматривая отца, притаившегося у дверного проема. Он подходит ближе, тоскливо улыбнувшись. — Я вела себя ужасно, — признаюсь я, ощущая такую же тоску.

— Ты всегда была девочкой с характером. Вся в меня! — он садится на кровать. Тянусь к нему, крепко обнимая. — Но, если бы мне дали шанс что-то изменить в прошлом… Так и знай! Ничего бы не изменил! — по-доброму смеется отец. Андрей накрывает наши объятия своими, и я впервые чувствую себя самой важной частичкой семьи, которая безумно мной дорожит.

Из своей жизни выношу новые уроки, и теперь я понимаю, что без моих близких я никогда бы не справилась. Я чувствую себя нужной, и все, кто рядом со мной, готовы защищать до последнего вздоха.

***

Я пугаюсь, когда кто-то накрывает мой рот и до боли впивается пальцами в плечо.

— Это я, не шуми, — шепчет Вадим, заставив меня осмотреться. — Одевайся. К окнам не подходи, — говорит он и сонливость резко исчезает.

Замечаю, насколько сильно Вадим взволнован, и кажется, очень нервничает. Парень терпеливо ждёт, но поторапливает и помогает надеть курточку. Не мою, какую-то чужую, мужскую, с тяжелым запахом одеколона.

— Твоя слишком приметная, — говорит парень, указав на моё красное пальто.

Глаза немного колит от недосыпа и выплаканных слез за последнее время. На часах четвертый час утра.

— Гордеевы нас выследил? — шепчу я, и в ответ замечаю твердый кивок.