Хранитель Ардена - Софи Анри (российский автор)

– Я попрощался со всеми вчера.

– И все же. Я решил проводить тебя хотя бы до городских ворот.

– Не надо утруждать себя, Маттео.

– Ты спас мою дочь, многому обучил моего сына. Думаю, у меня достаточно причин, чтобы продлить наше общение еще на часок. – Маттео улыбнулся, и они продолжили путь вдвоем.

Маритас еще не очнулся ото сна, но с разных концов города доносились крики петухов, встречающих рассвет. Когда они проходили мимо молочной лавки, где Наила часто покупала вкуснейшие сыры, на них зарычал сторожевой пес, который сидел на привязи рядом и охранял товар от воров. На нем был толстый ошейник, и Рэндалл инстинктивно провел рукой по шее, на которой остались шрамы от мозолей после длительного ношения железного ошейника в бойцовой арене.

Маттео это заметил.

– Надеюсь, со временем ты сможешь забыть годы, проведенные в том аду.

Перед глазами Рэндалла всплыл образ истекающего кровью Ахиги. Он никогда не сможет простить себя за смерть друга.

– Вряд ли такое забудется даже через десятки лет, – угрюмо ответил Рэндалл.

Между ними воцарилось неловкое молчание, но Маттео первым прервал его:

– Рэндалл, я должен тебе кое-что рассказать.

Он повернул голову к мужчине и увидел на его лице чувство вины. Это озадачило Рэндалла.

– Когда выкупил тебя, я хотел забрать в Имфиа еще одного раба. Твоего товарища Ахигу.

Услышав знакомое имя, которое он не осмеливался произнести вслух, Рэндалл вздрогнул. Он прочистил горло и едва слышно сказал:

– Ахига жаждал свободы. Если бы он выжил на решающей бойне, Джованни даровал бы ее ему. Наверное…

– Даже если бы Джованни отказался выполнить обещание, я бы выкупил Ахигу, чтобы освободить и отправить домой к семье. Ведь он, насколько мне известно, был прекрасным человеком.

– Был… – Рэндалл отвернулся, чтобы Маттео не видел выражения его лица. – Но Ахига погиб. По моей вине.

– Об этом я и хотел с тобой поговорить. Рэндалл, Ахига жив.

По телу Рэндалла стремительно пронеслась дрожь. Он замер.

– Что? – переспросил он, не веря своим ушам. – Ахига был серьезно ранен. Даже самый сильный боец не выжил бы на бойне с таким ранением.

Маттео покачал головой.

– Он не участвовал в бойне. Я выкупил его так же, как и тебя, нанял для него лекаря, выходил и отправил домой.

– Почему ты не рассказал мне? Почему молчал все это время? – начал злиться Рэндалл.

– Потому что Джованни продал вас с условием, что я сохраню это в тайне.

Рэндалл с горькой усмешкой покачал головой.

– В твоей истории что-то не сходится. Ты ратуешь за отмену рабства, помогаешь людям выбраться из него, а обездоленным даешь кров и пропитание. Но в то же время якшаешься с безжалостным подонком, который заставляет рабов убивать друг друга на потеху публике, и даешь ему какие-то обещания. Я не верю тебе.

Маттео тяжело вздохнул.

– Хорошо. Я расскажу тебе одну историю, и тогда, возможно, ты все поймешь. Бойцовой арене, которой заправляет Джованни, почти сто лет. Ее основал его прадед – Лука Хамьер. То было страшное место для всех рабов, но оно приносило семье Хамьер огромные доходы, сделав ее одной из самых влиятельных в Турготе. Когда Лука погиб, его место занял дедушка Джованни, Рафаэль. Но доброму и мягкому Рафаэлю были чужды эти ужасы. Он отменил смертельные бои, был первым в Турготе, кто попытался добиться закона о Вольной для рабов. Вот только, в отличие от тебя, Рэндалл, он не имел такой смекалки и хватки и не знал, как удержать внимание зрителей без жестокого кровопролития. Он едва не разорился. Семья Хамьер погрязла в долгах, пока ареной не начал управлять сын Рафаэля, Хамос. Увидев, к чему привела мягкость отца, он ожесточился, и при нем арена снова начала процветать. Он был тем, кто придумал новое развлечение для богатых господ Тургота – кровавые бойни. Своих сыновей он воспитывал в такой же жестокости, учил презирать мягкость и сострадание. Поэтому его старший сын Джованни стал таким.

Рэндалл слушал его, не перебивая, но когда Маттео замолчал, то не смог удержаться от вопроса:

– Что ты хотел этим сказать? Какое отношение это имеет к тебе? К Ахиге?

Маттео грустно улыбнулся.

– У Хамоса Хамьера было двое сыновей. Младший сын Хамоса стал разочарованием семьи, избрав путь деда. Однако Джованни, несмотря на всю жестокость, очень любил брата. Пусть их пути и разошлись по разные стороны.

Рэндалл в изумлении смотрел на Маттео.

– Подожди, твоя фамилия Аверо. Ты же не хочешь сказать…

– Аверо – фамилия моей покойной жены. Я взял ее по молодости, думая, что никогда не вернусь в Тургот и не буду общаться с членами своей семьи. Но, как видишь, с братом я все-таки помирился. Я очень долго пытался убедить его отменить хотя бы кровавые бойни, но у меня ничего не получалось. Представь мое изумление, когда я услышал, что какой-то юнец уговорил его не только отменить эти бои, но и принес ему огромный доход. Однако я слишком хорошо знаю своего брата. И понимал, что он никогда в жизни не отпустит на волю рабов, которые приносят ему деньги. Поэтому я приехал перед вашей последней бойней и уговорил его освободить выживших рабов. Он согласился, но с условием, что я заплачу за каждого по сотне золотых. – Маттео грустно усмехнулся. – Я был бы только рад, если бы Джованни проявил благородство и выполнил обещание по собственному желанию. Но одно то, что он отменил смертельные бои, уже большая радость и победа для меня.

– Джованни – твой родной брат? – ошарашенно переспросил Рэндалл.

– Да, он мой брат. Несмотря на жестокость, он уважал тебя за хитрость, ум и целеустремленность. Но накануне последней битвы ты разочаровал его мягкостью и состраданием к той рабыне. Как понимаешь, в семье Хамьер сострадание – это порок. Я говорю чистую правду, Рэндалл. Твой друг жив, и сейчас он со своей семьей.

На глаза Рэндалла навернулись слезы. Он представил Ахигу, как он ступает по мягкой сочной траве Вамира навстречу своему дому, где его ждут любимая жена и дети.

– Он жив, – прошептал Рэндалл, и воспоминание об истекающем кровью друге сменилось другим, в котором Ахига смеялся и весело подшучивал над королевскими замашками Рэндалла.

Чувство вины, неподъемным грузом давившее на грудь, исчезло. Он улыбнулся – широко и искренне. Крохотное и несмелое чувство надежды переросло в большой шар с синим свечением. Таким же, как в его перстне.

И этот свет указывал ему путь домой.

Корабль прибыл в