Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: Воспоминания и документы - Павел Полян

[…] Однажды, возвращаясь с коммунистического ленинского субботника, 15 апреля 1972 г., на котором он работал на равных со своими рабочими, отец приехал ко мне домой и умер на моих глазах от инфаркта в возрасте 49 лет, не дожив месяц до пятидесяти лет. Он думал, что плохое уже позади и сейчас он только начнет жить…

Бейнес Менделевич Штейнгардт. Реабилитирован посмертно

Непростой путь в партизаны прошел капитан Штейнгардт. Он активный участник оборонительных боев на Днепре и в районе Рогачева.

«В конце июля 1942 г. части 21-й армии, где служил Бейнес, оказались в окружении, и он попал в плен (здесь он стал Николаем Никитиным). Через десять дней он бежал из лагеря военнопленных и добрался до Минска. Николаю Никитину удалось наладить связь с подпольным комитетом, который поручил ему объединить действовавшие в районе Минска отдельные партизанские группы. Никитин создает одну из первых партизанских бригад. Ее бойцы провели ряд успешных операций: подорвали три воинских эшелона, 32 автомашины, разгромили восемь важных объектов врага, уничтожили десятки гитлеровских солдат и офицеров. 14 июля 1942 г. бригада Никитина в течение дня вела ожесточенный бой с крупными силами эсэсовцев в Александровском лесу близ Узды. Отбив 21 атаку, партизаны нанесли врагу большие потери. В сентябре 1942 г. бригада Никитина разгромила немецкий гарнизон в Ушачах и очистила от оккупантов районный центр. Затем партизаны совершили беспримерный рейд по лесным просторам на север Белоруссии. Они прошли с боями более тысячи километров. В ноябре бригада Никитина вышла за линию фронта, где соединилась с частями 4-й ударной армии»[43].

Существенно уточняет детали биографии и дополняет рассказ о дальнейшей судьбе Н. Никитина его дочь в своем письме, присланном в Яд Вашем:

Мой отец, Штейнгардт Бейнес Менделевич, воспитывался в детском доме. Там ему дали фамилию Никитин Николай Михайлович. В начале войны мы жили в г. Замбров — Польша. Нам удалось бежать. А отец со своей дивизией, будучи командиром автобата 13-й стрелковой дивизии, отступил в сторону Белоруссии. Контуженным он попал в плен. Ему удалось бежать из плена, лесами пробраться в Минск, и здесь он стал одним из организаторов партизанского движения. Был командиром партизанской бригады, которая дала немцам первый серьезный бой на Долгом Озере в Александровском лесу Минской обл. Так как их партизанский отряд состоял в основном из бывших военных, бежавших из плена, они с боями прошли всю Белоруссию и вышли за линию фронта в районе г. Клин. Там отца арестовали, обвинив в измене родины. Он отсидел в Магадане 15 лет, умер в июне 1957 г., не дожив двух месяцев до реабилитации. В настоящее время его портрет находится в музее Великой Отечественной войны в Минске[44].

Михаил Пинхасович Ягудаев. «Власовец» Сафаров.[45]

Ягудаев Михаил Пинхасович родился в 1910 г. в Узбекистане. До войны жил в Ташкенте, ул. Кафанова, Карташевский тупик, д. 13. Был призван в Красную Армию 26 июня 1941 г.

В 1942 г. родители получили извещение о том, что Ягудаев пропал без вести в районе Смоленска.

В 1944 г. к родственникам Ягудаева обратился сотрудник органов безопасности и предъявил для опознания несколько фотографий, среди которых была фотография Михаила.

Оказалось, Михаил жив и просил обратиться к его сестре Раисе, проживавшей с двумя дочерьми — Тамарой и Соней — в Ташкенте. Михаилу была собрана посылка и передана через этого сотрудника, который рассказал историю Михаила.

Ягудаев М.П. попал в плен к фашистам и, чтобы скрыть свое еврейство, назвался татарином по имени Сафаров Мавлян. Под этим именем он оказался в армии Власова. В первом же бою Михаил сдался частям Красной Армии и был отправлен в лагерь.

Как сообщили родственникам, Михаил получил 25 лет лагерей.

Свидетельства очевидцев

Павел Андреев. Из книги «Война глазами солдата»[46]

<…>

Нас построили в шеренгу и стали пересчитывать. Из караульного помещения вышел офицер. На нем была красивая, черного цвета форма с красно-белой повязкой на рукаве и фашистской свастикой. В руках то ли трость, то ли плеть, я так и не понял. Действовал он ею, как учитель указкой. Переводчик сказал, чтобы все находящиеся в строю командиры и комиссары вышли на пять шагов вперед. Фашистский офицер говорил резко и угрожающе. В таком же тоне переводил переводчик: «Командиры и комиссары, не вышедшие из строя, будут расстреляны на месте». Вышедшим из строя приказали построиться в шеренгу около караульного помещения. Снять шинели и вещевые мешки. Офицер начал осматривать рукава гимнастерок, отыскивая политруков по нашитым на них звездочкам. У некоторых от звездочек остались лишь еле заметные следы. Попадая в плен, эти люди точно знали, что их ждет, поэтому пытались замаскироваться под рядовых бойцов. Но фашисты хорошо знали об этих уловках, поэтому осматривали подозреваемых пленных особенно тщательно.

<…>

Затем начался поиск евреев. Зная, что добровольно никто не сознается в своей принадлежности к этой национальности, эсэсовец проходил вдоль шеренги и направлял трость на того или иного человека, выкрикивая: «Юда». Заподозренных оказалось человек восемь. Не все среди них, конечно, были евреями, но фашистов это не волновало.

<…>

Петр Петрович Астахов. Из книги «Зигзаги судьбы. Записки советского военнопленного и советского ЗЭКа»[47]

<…>

Мы были первыми, кто переступил порог этого лагеря. Территория его была в квадрате сто на сто, обнесена колючей проволокой с вышками и прожекторами по углам. С левой стороны от входа крытое, похожее на склад помещение, высотою в два этажа. Несколько ворот были открыты днем и закрывались на ночь…

Для ежедневных проверок утром и вечером во дворе в центре отвели громадную площадь, где одновременно могли быть построены все пленные лагеря — 500–600 человек. После утренней проверки пленных отправляли на работу, после вечерней — запирали в барак.

В первый день всех военнопленных выстроили во дворе, пришло лагерное начальство, устроили «смотрины» прибывшим. Начальник лагеря в новой «с иголочки» форме был похож, как мне тогда показалось, на генерала. Шел в сопровождении переводчика и солдат охраны. На плохом русском языке переводчик от имени коменданта лагеря обратился к построенным пленным.