Леопард - Ю Несбё

— Сигарету хочешь?

Она покачала головой и вытерла слезы:

— Сегодня звонил Микаэль, хотел, чтобы мы встретились.

— М-м-м…

Она положила голову ему на грудь.

— Тебе неинтересно, что я ответила?

— Только если ты сама хочешь рассказать.

— Я отказалась. Тогда он сказал, что я еще пожалею. Он сказал, что ты утянешь меня за собой. И что ты не первый раз так поступаешь с людьми.

— Ну что ж… Он прав.

Она подняла голову:

— Но это же ничего не значит, неужели ты не понимаешь? Я хочу быть с тобой там, куда ты поедешь. — По ее лицу вновь потекли слезы. — И если это на дне, то я и туда с тобой хочу.

— Но там ничего нет, — сказал Харри. — Да и меня не будет, я исчезну. Ты же видела меня в «Чункинг-мэншн». Будет так же, как после лавины. Останешься в той же хижине, только одна и брошенная.

— Но ты меня нашел и вытащил. И я могу сделать то же самое для тебя.

— А что, если я не хочу, чтобы меня вытаскивали? Ведь другого умирающего отца, ради которого имело бы смысл бороться, у меня не будет.

— Но ты любишь меня, Харри. Я же знаю, что любишь. Это достаточно веская причина, разве не так? Я— достаточно веская причина.

Харри погладил ее по волосам, по щекам, стер слезы со щек и, поднеся на пальцах к губам, поцеловал.

— Да, — сказал он и грустно улыбнулся. — Ты — веская причина.

Она взяла его руку и тоже поцеловала его пальцы.

— Нет, — прошептала она. — Не говори так. Не говори, что именно поэтому ты и уезжаешь. Потому что ты не хочешь тянуть меня вниз. Я хочу за тобой на край света, понимаешь?

Он привлек ее к себе. И почувствовал, как что-то в нем разжалось, какая-то дрожащая мышца, давным-давно пребывавшая в неосознанном напряжении. Он отпустил сам себя, сдался, дал себе упасть. И боль, которая так долго жила в нем, растаяла, превратилась во что-то теплое, что вместе с кровью разлилось по всему телу, смягчая и успокаивая. Ощущение свободного падения раскрепощало до кома в горле. И Харри знал, что часть его давно уже жаждала этого, еще там, в снежной пелене над каменной осыпью.

— На край света, — прошептала она и задышала быстрее.

Световые пятна скользили и скользили по потолку.

Глава 82

Кирпичный цвет

Было по-прежнему темно, когда Харри занял свое место у постели отца. Вошла медсестра с чашкой кофе, спросила, завтракал ли он, и сунула ему глянцевый журнал.

— Вам иногда нужно думать и о чем-то другом, — сказала она, наклонив голову набок, казалось, она даже хотела погладить его по щеке.

Харри добросовестно листал журнал, пока она занималась отцом. Но даже глянцевая пресса не позволяла ему забыться. Фотографии Лене Галтунг на премьерах, торжественных ужинах, в новом «порше». Под заголовком «Скучаю по Тони», — однако это заявление подкреплялось высказываниями не самой Лене, а ее светских друзей. Другие фотографии были сделаны у подъезда дома в Лондоне, но там Лене никто не видел. Во всяком случае, из тех, кто мог ее узнать. Еще имелся один нечеткий снимок, видимо сделанный издалека, — рыжеволосая женщина, стоящая перед штаб-квартирой «Credit Suisse» в Цюрихе; журнал утверждал, что это Лене Галтунг, на основании слов ее стилиста, которому, как полагал Харри, прилично за них заплатили: «Она попросила меня завить ей волосы и покрасить их в кирпичный цвет». О самом Тони писали, что он «подозревается», словно речь идет о светском скандале средних масштабов, а не о самой страшной серии убийств, когда-либо совершенной в стране.

Харри встал, прошел по коридору и позвонил Катрине Братт. Еще не было семи, но она уже не спала. Сегодня Катрина покидает больницу. И после выходных должна будет приступить к работе в Полицейском управлении Бергена. Харри надеялся, она не будет особо нервничать — хотя бы в начале разговора. Впрочем, трудно представить себе, чтобы Катрина Братт на что-то реагировала спокойно.

— Последнее задание, — сказал он.

— А потом? — спросила она.

— Потом я исчезну.

— Никто по тебе скучать не будет.

— …кроме меня?

— Там была точка, дорогой.

— Это касается банка «Credit Suisse» в Цюрихе. Может ли у Лене Галтунг быть там счет? Она могла получить некоторое количество денег в счет наследства. В швейцарских банках народ, конечно, упертый, тебе, вероятно, потребуется какое-то время.

— Ладно, я уже наловчилась.

— Хорошо. И еще я хочу попросить тебя проверить перемещения одной женщины.

— Лене Галтунг?

— Нет.

— Ладно. И как ее зовут?

Харри продиктовал имя по буквам.

В восемь пятнадцать Харри припарковал машину в Воксенколлене перед королевской усадьбой из народной сказки. Там было припарковано еще несколько машин, и за каплями дождя на окне Харри мог разглядеть усталые лица и длинные фотообъективы папарацци. Похоже, ребята провели тут всю ночь. Харри позвонил в ворота и вошел.

Женщина с бирюзовыми глазами стояла в дверях, поджидая его.

— Лене нет, — сказала она.

— А где она?

— Там, где они ее не найдут, — сказала она и кивком показала на автомобили за воротами. — А вы обещали оставить ее в покое после последнего допроса. Он длился три часа.

— Я знаю, — солгал Харри. — Но я хотел поговорить с вами.

— Со мной?

— Можно войти?

Он прошел за ней на кухню. Она кивнула ему на стул, повернулась спиной и налила кофе из кофеварки на кухонном столе.

— Что скажете насчет этой истории? — спросил Харри.

— Какой истории?

— Что вы — мать Лене.

Кофейная чашка упала на пол, разбившись на тысячи осколков. Женщина оперлась на стол, и он видел, как ее плечи поднимаются и опускаются. Харри секунду помедлил, но потом собрался с духом и сказал то, что собирался сказать:

— Мы сделали анализ на ДНК.

Она повернулась в ярости:

— Как это? Вы же не… — И вдруг замолчала.

Глаза Харри встретились с ее бирюзовыми глазами. Она попалась на удочку. Ему стало неловко. А может быть, стыдно. Потом, правда, прошло.

— Убирайтесь! — сказала она сипло.

— К ним? — спросил Харри и кивнул в сторону папарацци. — Я собираюсь завершить карьеру полицейского, буду путешествовать. И мне нужен небольшой капитал. Если уж стилисту платят двадцать тысяч крон за то, чтобы он рассказал, какой цвет волос выбрала Лене, сколько, по-вашему, заплатят тому, кто сообщит им, кто ее настоящая мать?

Женщина шагнула вперед и занесла было руку, словно для удара, но тут на глаза ей навернулись слезы и потушили в них яростный огонь. Она просто без сил опустилась на стул у обеденного стола. Харри ругнулся про себя, он мог бы действовать и помягче. Но деликатничать времени уже не было.

— Простите, — сказал он. — Я просто пытаюсь спасти вашу дочь. И для этого мне нужна ваша помощь. Понимаете?

Он накрыл рукой ее руку, но она ее отняла.

— Он — убийца, — сказал Харри. — Но Лене это не волнует, не так ли? Она все равно хочет это сделать.

— Что сделать? — всхлипнула женщина.

— Последовать за ним на край света.

Она не отвечала, только качала головой и тихо плакала.

Харри ждал. Встал, налил кофе в чашку, оторвал бумажное полотенце от рулона, положил его перед женщиной, сел и стал ждать. Сделал глоток. И подождал еще.

— Я говорила, что она не должна повторять моих ошибок, — сказала она и опять всхлипнула. — Не должна влюбляться в мужчину только потому… потому, что он позволяет ей чувствовать себя красивой. Красивее, чем она есть на самом деле. Ты думаешь, это благословение, но на самом деле это проклятие.

Харри ждал.

— Стоит хотя бы раз увидеть, как становишься красивой в его глазах, — и все, это как… колдовство. Ты уже не можешь от него уйти. Потому что жаждешь увидеть это еще раз.

Харри ждал.

— Я выросла в фургоне. Мы всё ездили и ездили повсюду, я даже в школу не могла пойти. И когда мне было восемь, пришли из инспекции по делам несовершеннолетних и забрали меня. Когда мне исполнилось шестнадцать, я стала работать уборщицей в компании Галтунга. Когда я забеременела от Андерса, он был помолвлен. Деньги были не его, а ее. А он как раз сделал крупные вложения на рынке, но акции упали, и у него не осталось выбора. Он отослал меня. Но она все узнала. И именно она решила, что я должна родить ребенка, что я буду продолжать работать прислугой, а моя девочка будет воспитываться как хозяйская дочка. Сама она не могла иметь детей, так что Лене стала в какой-то степени приемышем. Они забрали ее у меня. Спросили, что я могу дать Лене, — я, мать-одиночка, без образования, без родных, неужели у меня хватит совести лишить моего ребенка возможности жить хорошо? Я была молодая и запуганная, и подумала, что они правы, так будет лучше.