Гунны - Томас Костейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последний вопрос Аттила задал бесстрастным тоном. Он не хотел, чтобы кто-либо знал о тех чувствах, что вызывал у него человек, правящий Римом. Во всем мире верили, что он и Аэций — близкие друзья. Но Микка, доверявший только собственному мнению, придерживался иной точки зрения. Он знал, что Аттила ненавидит Аэция, ненавидит с той первой встречи при дворе Ругиласа.
Но отвечая, Микка ничем не показал, что ему известно истинное отношение Аттилы к римлянину.
— Император Валентиниан с каждым днем все более тяготится тем, что должен подчиняться воле генерала. Мать императора ненавидит его за то, что в борьбе за власть он убил ее фаворита. Однако положение Аэция крепко, и причина тому — ты, о рожденный небом.
Аттила кивнул.
— Естественно. У них нет лучшего полководца, а потому он им необходим в том случае, если я пойду на Рим. Но вот что я тебе скажу, Микка Медеский. Не стоит им так полагаться на военный гений Аэция. Он не Сципион Африканский и не Цезарь. Он даже не Помпей.
— Скоро тебе представится возможность самому оценить, каков он теперь. Он собирается приехать к тебе?
Это известие застало Аттилу врасплох. Он наклонился вперед, вгляделся в купца.
— Приехать сюда?
— Да, о король королей.
Аттила помолчал.
— Это странно. Разве он не понимает, что здесь я волен делать с ним все, что пожелаю.
— Аэций — незаурядная личность, — ответил Микка. Боги щедро одарили его. Но и у него есть одна слабость. Самовлюбленность. Скажи ему, что он не второй Цезарь, и тебя будут ненавидеть до конца твоих дней. О, непобедимый владыка земли и небес, позволишь ли ты бедному торговцу говорить откровенно?
Аттила кивнул.
— Я тебя слушаю.
— Аэций приедет к тебе, не ведая страха. Он абсолютно уверен, что сможет подчинить тебя своей воле, встретившись с тобой лицом к лицу. Он убежден, что сможет уговорить тебя отказаться от вторжения в Италию. Разумеется, он не сомневается, что таковы твои планы.
Повисла напряженная тишина. Аттила напоминал статую. Его глаза заволокла дымка. "Наверное, ему очень хочется узнать, каковы в действительности мои планы, — подумал гунн.
— Продолжай, — вымолвил он.
— Он приедет не с пустыми руками.
— И что же он привезет?
— Предложит тебе изменить направление удара. К примеру, захватить Северную Африку. Или оказать тебе помощь в борьбе с вандалами под предводительством Гейзериха. Он готов заключить с тобой союз. И признать, что Карфаген должен войти в твою империю.
— Он готов заплатить немалую цену.
— Да, могучий король. Карфаген вновь становится одним из крупнейших городов мира.
После долгой паузы Аттила начал задавать вопросы. Два часа он выспрашивал купца о подготовке римлян к отражению атаки. Велика ли армия Рима. Какую поддержку окажет им Константинополь? Где сосредоточены легионы? Когда будет закончена их перегруппировка? Микка отвечал на все вопросы. Подробно и обстоятельно. Аттила, наблюдая за ним, пришел к выводу, что купец говорит правду. Он ничего не записывал, полагаясь на память. Число легионов, имена их командиров, места расквартирования, Аттила ничего не упускал.
Сторонний наблюдатель заметил бы перемену в отношениях двух мужчин. Исчезли господин и слуга, правитель огромной империи и шпион. Поглощенные беседой, они забыли об условностях. Аттила задавал вопросы и комментировал ответы, его напрягшееся лицо выдавало острый интерес к получаемым от Микки сведениям. Иногда в голосе его слышалась злость, иногда — радость. Да и Микка не только отвечал на вопросы, но и изредка задавал их сам. Короче, разговор шел на равных.
Микка, однако, стоял все в той же согбенной позе, и облегченно вздохнул, когда Аттила объявил, что вопросов у него больше.
— Я очень устал, о могущественный король, — признался Микка. — С рассвета я в седле и за весь день не съел ни крошки.
Аттила поднялся. Вновь правитель, повелевающий жизнью и смертью миллионов. Он перебрал в уме услышанное от Микки. «Этот человек становится все более мне полезным, — подумал он. — Я должен использовать его, хотя у меня уже нет сомнений в том, что он работает и на Аэция. Возможно, он предает нас этим сибаритам из Константинополя, что ездят на золоченых колесницах, запряженными белыми мулами. Решился же он задавать мне вопросы, дабы потом подороже продать полученную информацию. Он стравливает нас друг с другом, получая деньги от каждого. Я бы с радостью обмазал его медом и посадил в муравейник».
Аттила пристально вглядывался в купца, лицо его закаменело.
«Эта смышленая крыса еще не раз появится у меня, — сказал он себе. — Причем последний приход будет лишним. Я и так буду знать все, что мне нужно. Вот тогда я выжгу ему глаза и отрежу уши. И пошлю к моему доброму другу Аэцию, доброму другу с детских лет, чтобы он рассказал римлянам обо всем, что он теперь видит и слышит».
Аттила улыбнулся. К тому времени Аэций умрет, и тело его будет гнить на поле брани среди убитых легионеров.
— Тебе отведут почетное место за моим столом, — порадовал он купца.
4
Лишь когда разговор с Миккой подходил к концу, Аттила осознал стремительный бег времени. И первые звезды уже засверкали на небе, когда за высоким купцом закрылась дверь. Аттила выглянул в окно.
— Все кончилось, — сказал он себе. — Имена названы и двое из них лишились голов.
Ни тени сомнения не возникло в его душе. Он верил в свою удачу, верил, что боги, которым он поклонялся, позаботятся о том, чтобы все закончилось как надо. Жребий не мог указать на Аталариха. Его шансы расценивались как пять к одному. Мог ли он желать лучшего?
— И моя маленькая Сванхильда выкажет мне свою благодарность, поскольку я сберег жизнь ее отцу, — промурлыкал Аттила. — Как радостно блеснут ее глаза! Сегодня она будет сидеть рядом со мной за столом, чтобы мое доблестные воины могли насладиться ее видом.
В прекрасном настроении, он обратил свой взор к Луне, поднявшейся над деревянной стеной, простер к ней руки.
— О, Луна, — заговорил он, — это Аттила, сын Тарды, который был сыном Мандзака… — далее он перечислил своих предков до двадцатого колена. — О, Луна, направляющая мой народ, когда он жил в холодных степях, наблюдающая за нами, идущими покорять мир, продолжай и впредь поддерживать нас, особенно теперь, когда перед нами стоит великая задача. О, Луна, холодная и ясная, древняя и мудрая, дай мне совет, укажи мне правильный путь. Проследи, чтобы я не споткнулся. Не дай мне проявить слабину. Сегодня это случилось. Я отступил от принятого решения. Так пусть же такое не повторится. Я должен стоять как скала.
Сделай это для меня, о Луна, и клянусь, что я не сожгу ни один город моих врагов до наступления темноты. И тогда ты, о Луна, успеешь подняться в небо, чтобы яркие языки пламени приветствовали тебя. Они докажут, что твой слуга изо всех сил старается прославить тебя.
Аттила говорил и говорил, голос его то гремел раскатами грома, то снижался до шепота. Наконец, руки его опустились и он вернулся к земным делам, обнаружив, что ужасно голоден.
Онегезий ждал его за дверью с факелом в руке, дабы осветить лестницу в обеденный зал. Аттила слышал доносящийся сверху гомон. Его военноначальники, возбужденные казнью, похоже, тоже проголодались.
— Все кончено, — констатировал Аттила, кивнул Онегезию.
— Да, о король королей, — последовал ответ. — Я строго следовал твоим указаниям. Собралась большая толпа. Люди приветствовали твое решение пощадить остальных.
— Кому не повезло?
В свете факела Аттила заметил, что Онегезий бледен и очень нервничает. Он шумно проглотил слюну, прежде чем ответить.
— Первым был Галата из Восточной Сарматии, — последовала пауза. — Он заверещал, когда было названо его имя. Стражникам пришлось тащить его к плахе.
— Он всегда доставлял мне много хлопот. Я рад, что ему отрубили голову. Кто второй?
— Аталарих из Тюрингии.
Глаза Аттилы грозно блеснули, но, прежде чем он успел произнести хоть слово, Онегезий продолжил.
— Тут что-то нечисто, о Великий. Я… я не подчинился тебе, потому что знал, что ты не хочешь смерти Аталариха. Я не опустил листок с его именем в ящик, из которого тянули жребий. Я оставил его при себе. Смотри, — он вытащил из-под пояса полоску пергамента с именем короля Тюрингии. — Но в числе двух, приговоренных к смерти, был назван Аталарих. Что я мог поделать? Я не мог заявить, что произошла ошибка, что он не должен умереть. Я не мог сказать, что кто-то подменил листок с именем. Оставалось лишь стоять и смотреть, как умирает Аталарик.
— Как такое могло случится? — голос Аттилы звенел от ярости. — Кто мог это сделать? — он повертел в руках полоску пергамента. — Кто желал смерти Аталариху? А может, это проявление воли богов? Свидетельство того, что мне нельзя брать в жены эту девушку? Неужели боги отвернулись от меня? Твой обман мог разозлить их.