Эрнестин (сборник) - Елена Федорова

Размахнулся Симон, ударил по сучку. Тот отскочил от дерева, упал на землю. Симон поднял его, повертел в руках, воскликнул:

– Вот так чудо! Срез такой, словно кто искусным резцом рисунок сделал, да потом еще и заполировал. Вот бы и нам такое мастерство освоить. Мы бы с братьями из древесины кружева вырубали. Прославилась бы наша земля русская.

Симон посмотрел на сову, спросил:

– Скажи, матушка Сова, где такому делу можно научиться?

– В селе Аргуново, – ответила она.

– Быть не может! – воскликнул Симон. – Нет в нашем селе таких мастеров. И никогда не было.

– Не было, ты прав, – сказала сова. – Зато с завтрашнего дня будут.

– Как так? – удивился Симон. – Неужели к нам в село кружевных дел мастер придет?

– Никто к вам в село не придет, – ответила сова. – Кружевных дел мастером ты, Симон, станешь. Ты научишь братьев топором кружева из дерева вырезать. Только помни, что дело не в золотом топоре, а в руках твоих золотых и в сердце твоем добром. Иди домой, заждались тебя родные, – сова расправила крылья, собираясь взлететь.

– Постой, матушка Сова, как же я с золотым топором домой приду? – воскликнул Симон.

– Никто кроме тебя не узнает, что топор золотой, – ответила сова. – Все будут думать, что это и есть твой потерянный топор, потому что так оно и есть.

Сова улетела. Симон прижал топор к груди, сказал:

– Господи, спасибо Тебе. Ты не только мою молитву услышал, но еще и наградил меня особым даром.

С тех пор мастеров села Аргуново стали называть аргунами. Нигде больше не было таких искусных резчиков по дереву. Никто не мог соперничать с ними в мастерстве.

Узнав об аргунах, граф Шереметьев решил проверить, такие ли они замечательные мастера, или молва приукрасила их способности. Пригласил граф аргунов в свою усадьбу, велел им сделать пол, похожий на цветочную поляну. Справились мастера с этой работой. Такой прекрасный пол получился, что не стыдно было его императрице показать.

Увидела Екатерина Вторая это чудо и решила в своем дворце сделать деревянную комнату, похожую на райский сад. Аргуны и с этим делом справились, – Передольский улыбнулся. – Кстати, аргуны и по сей день живут и здравствуют и передают свое мастерство от отца к сыну. Быть аргуном – большая честь. И вы, Маруся, при желании можете полюбоваться их работой в доме графа Шереметьева. Паркет потрясающий. Не верится, что сделан он топорами, но, тем ни менее, это так.

– Спасибо вам, Павел Степанович, за удивительную прогулку и за сказку, – проговорила Маруся, протянув Передольскому руку для рукопожатия.

– До завтра, – сказал он и поцеловал кончики ее пальцев.

Она растерялась. А он еще раз сказал: «До завтра!» и ушел.

Маруся ждала новой встречи с особым трепетом. На большой перемене она побежала в кабинет Передольского, но ей сказали, что профессор захворал. На ее вопрос, можно ли навестить профессора, в деканате ответили:

– И без вас навещалыников хватает. Готовьтесь лучше к экзаменам, Оболенская.

Павел Степанович появился в своем двести пятом кабинете через месяц. Маруся решительно потребовала у него домашний адрес и телефон. Он улыбнулся:

– Я думал о вас, Маруся. Очень хотел, чтобы вы пришли. А потом решил, что вам незачем приходить к больному старику. Приходите лучше к профессору Передольскому завтра или в выходные. Записывайте адрес и телефон.

– Я приду завтра в шесть, – пообещала она, записав в блокнот заветные цифры и буквы.

– Значит, до завтра…

С тех пор они стали изредка встречаться в его небольшой квартире, напоминавшей книгохранилище. Павел Степанович читал Марусе стихи Вячеслава Иванова. Она слушала с особым вниманием, воображая, что это сам поэт читает ей свои стихи:

– «Наш первый хмель, преступный хмель свободы могильный Колизей благословил…»

И тем печальнее потом ей было услышать, что в 1924 году Вячеслав Иванов уехал в Рим умирать.

– Литературоведы утверждают, что он не принял советский режим, но я думаю, это не главная причина, – сказал Павел Степанович – Потеряв свою земную любовь Лидию Зиновьевну Аннибал, поэт пустился на поиски вселенской любви. А найти ее можно было только в Риме, где вопросы души и духовности перестают быть абстрактными. В этом вечном городе их можно задать себе, другим, Богу. Ответы на них можно найти повсюду. Они в каждой улочке, в каждом здании, в каждом скульптурном творении. Их можно услышать, ощутить и даже потрогать, – улыбнулся, заметив растерянный взгляд Маруси. – Вот мы с вами и до запретных Библейских тем добрались. Вечная книга мудрости сейчас не в чести, но я верю, что пробьет час, и Библия станет настольной книгой каждого человека. Я вам заявляю это с полной ответственностью. Не зря же я ношу почетное звание профессора естествознания. Вы сами, милая Маруся, скоро поймете, что пласты времени напоминают веер, то захлопывающийся, то раскрывающийся перед мысленным взором человека. Тот, кто пытается отыскать истину, идет верным путем и со временем увидит целостную картину этого самого веера истории. Когда-нибудь вы, Маруся, побываете в Риме и вспомните все наши беседы, я в этом уверен…

Много лет спустя Мария Львовна поехала на конференцию в Рим. Волновалась ужасно, словно от этой поездки зависела вся ее дальнейшая жизнь. От встречи с Римом она ждала чего-то особенного, а город предстал перед ней серым, неблестящим, невзрачным. Рим играл с ней в какую-то лишь ему понятную игру: вдруг из-за серых с пятнами домов выставляя напоказ старинную арку или колонну, мраморный карниз, вделанный в стену, фонтан или скульптурную композицию.

Все в Риме было совершенно непохожим на то, к чему привыкла Мария Львовна. Сама жизнь была здесь другой: размеренной, ленивой, спокойной. Даже тень, которую отбрасывали деревья, двигалась медленно, словно и у нее наступало время сиесты. Теплый воздух чуть подрагивал в полуденном мареве, редкие прохожие ныряли в лабиринты узких улочек и там бесследно исчезали, чтобы не нарушать своим присутствием молчаливое величие вечного города.

О своем желании посетить кладбище Тестаччо Мария Львовна сказала сразу же по приезде. Организаторы конференции пообещали выполнить ее просьбу. За пару дней до отъезда к ней подошел угрюмый немногословный человек в сером костюме и застегнутой наглухо серой рубашке. Его наряд совсем не вписывался в яркую палитру лета. А его недовольное лицо не предвещало ничего хорошего. Мария Львовна насторожилась, боясь услышать дурную весть. Но, когда серый человек сказал, что готов проводить ее на Авентинский холм, она увидела в нем друга и долго трясла его руку. Они условились о времени.

День выдался на редкость жарким. Мария Львовна надела легкое платье, а проводник пришел в своем сером костюме. На ее приветствие он отреагировал очень сухо. Она поняла, что вопросы задавать не нужно и все свои эмоции лучше оставить при себе. Другом этот серый человек ей никогда не будет. Он приехал сюда по приказу вышестоящего руководства, которое велело ему проводить советскую гражданку на кладбище. И он выполняет это не совсем приятное задание.

Он идет впереди, сильно размахивая руками, и делает такие громадные шаги, что Мария Львовна едва за ним поспевает. К ее просьбам – сбавить темп, он остается глух. Он не желает растягивать время, отведенное на эту прогулку. Их главная цель – кладбище Тестаччо, спрятанное за высокой каменной стеной, увитой плющом.

– Когда-то здесь была свалка амфор из-под оливкового масла, – сказал проводник, остановившись в спасительной тени.

– Тестаччо – свалка амфор! – воскликнула Мария Львовна. – Интересно, кому и когда пришло на ум превратить это место в кладбище?

– Кому пришла такая мысль, сказать затрудняюсь, а вот о том, что хоронить иностранцев здесь стали в начале девятнадцатого века, я знаю наверняка, – ответил проводник, разглядывая Марусю. – В то время умерших иностранцев хоронили ночью при свете факелов. Процессию обычно сопровождал конный эскорт. Крестов на могилы не ставили, эпитафий не писали. Боялись фанатиков, которые не желали, чтобы рядом с католиками лежали неверные. Надгробные плиты и памятники появились позднее. Вы кого хотите навестить?

– Марусю Оболенскую, – ответила она, стерев со лба испарину.

– Марусю, – он оживился. – Идемте. Я люблю эту скульптуру. Говорят, что ее сделал Марк Антакольский. Должен вас предупредить: девушка, сидящая у склепа, выглядит плохо. Корарский мрамор, из которого она сделана, имеет свойство со временем превращаться в известняк. Неизвестно, сколько эта статуя еще продержится… А вот и ваша Маруся, вечно размышляющая о бренности всего живого. Оставлю вас с ней наедине.

Мария Львовна была ему благодарна за такую неожиданную услугу. Она подошла к скульптуре, погладила ее потрескавшуюся спину, вложила розочку в скрещенные на коленях руки, сказала:

– Спасибо тебе, милая Маруся, за все, за все. Я рада, что познакомилась с тобой. Рада, что прикоснулась к истории.