Метро 2033: Чужими глазами - Сергей Семенов

Внутри у Аркадия будто что-то оборвалось, а уши неожиданно заложило. Беспалов еще добавил что-то к сказанному, скорбно склонил голову, но охотник уже не слушал. Слова майора будто поставили точку в конце параграфа.

– Меня, наверное, винишь, – спросил комендант, наблюдая за Арканом. Тот отрицательно помотал головой, набрал побольше воздуха. Говорить было тяжело.

– Можно Андрея Трегубова в отряд записать? – тихо попросил Аркадий. – Мне с ним сподручнее, много вместе отходили.

– Уже вписан, – ответил Беспалов, расправляя плечи. – Завтра в четыре часа к Богуславскому, остальное он расскажет. А теперь, Аркадий Игоревич, иди отдыхать.

Кивнув, Аркадий молчаливо поднялся со стула, тихо попрощался и прошагал к выходу. Майор проводил гостя внимательным взглядом, затем опустился в кресло. Беспалов любил дельных и полезных людей. Охотник приносил пользу – и за это Андрей Иванович уважал его. Глава Столицы привык оценивать людей с точки зрения их полезности. Черт с ним, пускай этот нелюдим жжет соляру и занимает никчемное убежище, до которого у коменданта так и не дошли руки, ведь Аркан – отличный проводник, к тому же с отменным чутьем на опасность. Однако теперь, пожалуй, охотник сдаст – слишком сильно любил сына. Беспалову не хотелось терять полезного человека, но любая игра требует жертв. Может быть, переживет, оклемается. А нет – значит, так надо, закон естественного отбора никто не отменял.

Через пару минут Андрей Иванович уже решал другие важные проблемы, напрочь забыв про несчастного отца-отшельника с его трагедией.

Столица готовилась ко сну.

Очередной день под сводами нижегородской подземки уходил в небытие, и жители неторопливо расходились по домам. Стихал привычный дневной гомон, и вечернее спокойствие разливалось по станции, заполняя туннели и переходы. Свет приглушили, и в дальних углах платформы залегли густые тени. Торговцы сгребали с прилавков всякие мелочи и нехитрую снедь. Иногда еще раздавались отдельные реплики, откуда-то долетел раздраженный крик матери, загоняющей непослушное чадо в тесную брезентовую «квартиру». У края платформы глухо застучали «берцы» караульных, лязгнуло железо. Смена караула прошла, и дозорные возвращались с крайнего рубежа. Изнуренные двенадцатичасовым дежурством, «хранители покоя» Столицы спешили добраться до кровати, чтобы упасть в объятия сна и хоть немного отдохнуть. Привычная вечерняя картина.

Охотник отказался идти в каморку Техника, сколько товарищ его ни уговаривал. В конце концов сталкер просто пожал плечами и ушел, пожелав доброй ночи. Оставшись наедине с собой, Аркан откинул полог тесной палатки, которую снял на ночь за три патрона, и неторопливо заполз внутрь. Скинул опостылевшие, натершие ноги ботинки и верхнюю одежду, рухнул на жесткие нары, застеленные продавленным матрасом и старым одеялом. Сунул свернутый комбинезон под голову и, наконец, облегченно выдохнул, приняв горизонтальное положение. Аркан чувствовал себя вымотанным и разбитым. Усталость физическая сплелась с душевными муками, и, если первую можно было излечить сном, то как избавиться от последних, охотник не знал. Не помогла даже кружка браги, лишь оставила во рту противное послевкусие. Охотник сглотнул горькую слюну и перевернулся на спину. Взгляд уперся в низкий брезентовый потолок.

День, сотканный из множества событий и приключений, подходил к концу. Аркан попытался смежить веки и немного расслабиться. Выходило плохо. Лезли в голову дурные мысли, грызли душу переживания. На душе было погано. За тонкими стенами его временной квартиры медленно утихал день. Где-то еще переговаривались дозорные, доносилось недовольное бормотание старухи. Привычная суета этих людей казалась охотнику чуждой. Его раздражали посторонние звуки, они мешали уснуть.

Что затеял Беспалов? В какую опасную игру он вновь втягивает метро? Живя бобылем, Аркан жил отдельно, ему были чужды эти стратегические игры. И не нужно ему чужое пространство – охотнику с лихвой хватало небольшого убежища. Да живи он здесь, ему хватило бы и шести квадратных метров, ограниченных стенками палатки. Охотник снова сел на кровати, глядя в никуда. Мысли хаотично носились в голове. Аркадию вдруг вспомнилась фраза коменданта. «Война есть война», – снова прозвучали в мозгу слова Беспалова. «А кто ее развязал, чертов ты ублюдок?» – Аркан неожиданно выбросил вперед руку и впечатал кулак в деревянную тумбу возле кровати. Дерево хрустнуло, охотник почувствовал, как по руке разливается ноющая боль. Тумбочка качнулась, и на пол плюхнулся небольшой сверток – вещи Антона, которые охотник забрал из казармы. Что-то тихо звякнуло.

Мужчина наклонился и поднял с пола нательный крестик, очевидно, выпавший из кармана комбинезона Антона. Почему он оказался здесь, ведь парень никогда не снимал его? Сын вроде и не верил в бога, но все равно упрямо носил крестик на шее – с ним ему было спокойнее. Охотник стиснул в руке маленькое распятие и снова уронил голову на подушку. По щеке скатилась одинокая слеза.

Ночь незаметно выползла из туннелей, окутала станцию, сменив яркий свет дневных ламп на аварийный, усмирила гвалт жителей Московской, принесла долгожданную тишину. Здесь не было привычного тарахтения дизеля за стенкой, мерного щелканья будильника, запаха лекарств, который не смог выветриться даже за десять лет жизни охотника в убежище. Лишь тихое дыхание туннелей и легкие сквозняки, гуляющие ночью по перегонам и станции. И неизбывная тоска – от нее Аркану теперь не укрыться нигде. Он сейчас хотел только одного – забыться.

И усталость, наконец, сжалилась над Арканом. Сон милосердно принял охотника в свои объятия. Губы мужчины беззвучно шевелились, а ладонь сжимала маленький крестик на тонком шнурке – единственное, что осталось от погибшего сына.

Глава 4

Из глубин памяти

Аркадий не всегда жил в убежище возле Сормовского парка. В тот день, когда все крупные города планеты обратились в руины, охотник в последний миг успел нырнуть в вентиляционную шахту и попасть в метро. Позже он слышал, что на Нижний Новгород сбросили две ядерных боеголовки: одна упала где-то на окраинах, за курортным поселком «Зеленый город», вторая – на трассе, ведущей на Москву. Сталкеры, дерзнувшие спустя несколько лет забраться так далеко от жилых кварталов, подтвердили слухи, лишь слегка скорректировав координаты «горячих точек».

Аркадий хорошо помнил первые дни, проведенные в тревоге и отчаянии, при тусклом тревожном свете аварийных ламп. Испуганные люди, шепчущие в темноте молитвы, и бьющиеся в истерике женщины. Мужчины с бледными лицами и плачущие дети, зовущие родителей. Люди начинали осознавать, что случилось с миром, но пока отказывались в это верить.

Первые дни оказались самыми тяжелыми. Худо-бедно полицейским из охраны станции и начальнику Московской Игорю Юрьевичу Платыгину удалось наладить порядок, провести собрание. Стало очевидно, что путь наверх теперь заказан – все хорошо помнили два сильнейших толчка и отголоски мощных взрывов. Нижнему Новгороду досталось хорошо – о том, что творилось на поверхности, пока только строили предположения. Уже в первые дни «гонцы», отправленные к «соседям», принесли добрые вести – на Канавинской, Бурнаковской и Чкаловской спасшиеся сбились в небольшие группы, назначили старших. Гермоворота успели запереть, и теперь людям хотя бы не грозила опасность умереть от радиации. Панику и отчаяние сумели немного обуздать и начали думать, как жить дальше.

Аркадий помнил, как в метромост угодила тактическая боевая ракета, уничтожив два средних пролета. А это означало, что нагорная часть города вместе с единственной станцией Горьковская теперь была отрезана от остального метро. Спасся ли там кто-то – жители Московской не знали. Зато на всех станциях Сормовской и Автозаводской веток успели укрыться люди – одни в момент ядерного удара ехали в вагонах, кто-то в последний миг нырнул в метро, другие просто не успели подняться на поверхность. Когда первые недели паники и отчаяния остались позади, и выяснилось, что шансы на жизнь еще остаются, люди на время вытерли слезы и успокоились, задумавшись о будущем. Сумели собрать кое-какие запасы еды, организовали общепит. Но постепенно становилось понятно – так, вразнобой, не выжить. Требовалось организовать общество, выбрать руководителя, решить вопросы с питанием и водой, медицинской помощью и многим другим. Предстояло создать новое государство, и все начинать с нуля.

Небо склонилось низко над городом, словно старая просевшая крыша, грозящая в любой момент рухнуть на голову. Ветер поднимал клубы пыли, гнал их по пустынной улице, стонал в вышине. Аркадию казалось, что это тоскливо плачут души тех, кто не успел в тот роковой день спуститься под землю.

Минуло несколько дней с тех пор, как ленинские закрыли герму в перегоне Чкаловская – Ленинская. На телефонные звонки руководство Ленинской отвечало, что не желает подвергать опасности своих людей. На Московской уже неделю свирепствовала неизвестная болезнь, потихоньку расползаясь по станциям-придаткам: Канавинской, Бурнаковской и Чкаловской. Никто не мог толком сказать, откуда она взялась. Грешили на сталкеров, злые языки трепались, что те притащили заразу с поверхности, подло обвиняя людей, которые, рискуя жизнями, ходили наверх за самым необходимым. Семерых уже похоронили. Маленький госпиталь, устроенный в одном из подсобных помещений станции, давно переполнился, но заболевшие прибывали с каждым днем.