Герои, творцы и хранители японской старины - А Мещеряков

И встреч наедине, и просто встреч

Уже не будет больше никогда!

Вставайте и плывите, облака,

Ко мне сюда из дальней Исикава,

Глядя на вас, о нем я буду вспоминать!

No 225, пер. А. Е. Глускиной

Ответ Хитомаро был написан за него неким Тадзихи:

Хочу, чтоб кто-нибудь мог передать тебе

О том, чтоб жемчуг драгоценный,

Что к берегам прибьет бушующей волной,

Ты клада в изголовье, зная,

Что это я, любимая, с тобой!

No 226, пер. А. Е. Глускиной

Неудивительно, что при таком отношении к личности поэта нам так мало известно о его жизни. "Я" стихов "Манъёсю" зачастую не имеет никакого отношения к "я" реальному. Поэты того времени еще не умели взглянуть на другого человека со стороны и сказать о нем "он", поэтому-то они и говорили "я" от его имени. Каков был сам поэт, такими в его произведениях представали и другие; каковы были другие, таков был и сам поэт.

Итак, мы знаем, что Хитомаро был придворным поэтом при дворе государыни Дзито. Судя по топонимам, встречающимся в его любовных стихах, у Хитомаро было три жены - две в земле Ямато и одна в Ивами (полигамия у придворных считалась делом обычным). Когда Дзито в 697 г. отреклась от престола и государем стал Момму, в придворной жизни постепенно стал доминировать род Фудзивара. Лишившись покровительницы, Хитомаро оставил столицу и дни свои окончил чиновником в провинции. Он скончался в земле Ивами.

Хитомаро - сын эпохи, уходящей в прошлое, в котором синтоизм как основа мировидения господствовал безраздельно. Эту религию не интересует личность, и именно поэтому синтоизм оказался не в состоянии создать собственную биографическо-житийную традицию. Однако имя Хитомаро, последнего значительного представителя поэзии, истоки которой лежат в фольклоре, стало известно нам, хотя, по существу, многие его стихи носят анонимный характер. А. Е. Глускина совершенно справедливо утверждает, что применительно к "Манъёсю" нельзя говорить, что "вся анонимная поэзия является поэзией народной, вся авторская поэзия - литературной поэзией, а песни, подписанные именами императоров, принцев и придворных чиновников,придворной поэзией" [Глускина, 1979, с. 72].

Взаимоподменяемость литературы и фольклора в творчестве ранних поэтов "Манъёсю", включая Хитомаро (практически одни и те же стихи представляются составителями "Манъёсю" то как анонимные, то как авторские), с несомненностью свидетельствует о неустоявшихся оценках вклада коллективного и личного в динамику поэтического творчества. При этом наличие прозаических вступлений и примечаний в тексте "Манъёсю" говорит о том, что составители антологии ставили своей задачей определение автора той или иной песни важное доказательство общей установки эпохи на авторское творчество, хотя трансляции текста по-прежнему уделялось большое внимание: автор зачастую указывается вместе с исполнителем, со слов которого записана песня,- в сознании современников они являлись соавторами.

Исследователи раннеяпонской поэзии Брауэр и Майнер отмечали, что до "Манъёсю" "стихотворение и поэт могли выжить лишь опосредованно - за счет приписывания (стихотворения.- А. М.) императору, божественному или мифологическому персонажу... Теперь такая атрибуция проводится по отношению к исторической фигуре, которая не обладает высоким общественным статусом... только потому, что она является превосходным поэтом" [Брауэр и Майнер, 1962, с. 95]. "Настоящий" фольклорный исполнитель может вносить изменения в текст исполняемого произведения, но делает это неосознанно, полагая, что он лишь воспроизводит текст, доставшийся ему от предков. "Бывают случаи, когда исполнитель что-то меняет в произведении, но удивлен и опечален, если собиратель указывает ему на изменения" [Богатырев, 1958, с. 236-237]. В эпоху "Манъёсю" мы наблюдаем обратное явление: даже при точном воспроизведении фольклорного текста его исполнителю приписываются авторские функции.

Остановимся на примечаниях к стихам, заголовках, предисловиях и послесловиях, в изобилии имеющихся в тексте памятника. Проза является чрезвычайно значимым элементом стихотворения, несмотря на ее внешне подчиненную функцию. В дополнениях (назовем их так для краткости) к стихам может уточняться авторство и датировка, приводятся эмоциональные и житейские обстоятельства создания стихотворения. Из дополнений мы узнаем также некоторые подробности биографии поэта, хотя не личность создателя стоит в центре их внимания. Дополнения представляют собой прежде всего "биографию стихотворения", и в условиях незначительной дифференцированности стилевых различий между произведениями разных авторов они служат мощным средством индивидуализации поэзии. Не случайно поэтому, что таких дополнений к стихам Хитомаро имеется намного меньше, чем к произведениям поэтов, чье творчество несет больший отпечаток их личности (мы имеем в виду, в частности, Яманоуэ Окура и Отомо Якамоти, речь о которых еще впереди). Позднее достаточно обширные прозаические вставки станут общепринятыми, их "сцепление" с поэзией - более прочным, а соотношение поэтического и прозаического текстов - более равноправным. В результате в X в. окончательно выявляется очень "японский" литературный жанр - "ута моногатари" ("рассказы о стихах" (см., например, [Исэ моногатари, 1979; Ямато моногатари, 1982]), в которых прозаические повествования описывают обстоятельства создания того или иного стихотворения.

В эпоху, о которой мы говорим, шло активное формирование средневековой интеллигенции. К ней относились две многочисленные группы грамотного населения: буддийские монахи и чиновничество. Большинство поэтов "Манъёсю" служили. Стихи, которые, по ставшему общепринятым определению Ки-но Цураюки (конец IX - X в.), "произрастают из сердца человеческого, словно из семени", не являлись в то время средством достижения материального благополучия. Японские чиновники слагали песни и получали за свою службу зерно и одежду. К числу таких чиновников принадлежал и Яманоуэ Окура. Для профессиональных поэтов время еще не настало.

Яманоуэ Окура родился в Корее в 660 г. и был по происхождению корейцем. В это время участившихся контактов с материком японское государство имело там и "особые интересы". В 661-668 гг. на Корейский полуостров переправились три экспедиционных корпуса для помощи войскам Пэкче в их борьбе против вторжения объединенных армий Силла и Тан. Хотя численность японских войск была довольно значительной (в 661 г.- 5 тыс., а в 663 г.- 27 тыс. человек), после серии поражений корпус вернулся на родину, не снискав воинских лавров. Начиная с этого времени японские правители оставляют всякие попытки повлиять на события, происходящие на материке.

После этого жестокого поражения выходец из Пэкче Окуни вместе со своим сыном Окура очутились в Японии. Классическое китайское образование, полученное Окура в семье, сослужило ему добрую службу в административной карьере - японское государство остро нуждалось в образованных кадрах для управления страной. Окура было суждено еще раз переплыть Восточно-Китайское море: в 701 г. он получил назначение в состав посольства, отправлявшегося в танский Китай. Однако к этому времени Окура сохранял с материком лишь литературные связи, а все помыслы его устремлялись к Ямато:

Итак, друзья, скорей в страну Ямато,

Туда, где сосны ждут на берегу!

В заливе Мицу,

Где я жил когда-то,

О нас, наверно, память берегут!

No 63, пер. А. Е. Глускиной

После двухлетнего пребывания в Китае Окура возвратился на свою вторую родину и участвовал в важнейшем государственном деле - составлении официальной исторической хроники "Нихон сёки", законченной в 720 г. К этому времени Окура уже довольно далеко продвинулся по службе. В 714 г. ему был присвоен 5-й ранг - немаловажное достижение для японца в первом поколении.

К VIII в. чиновничество уже весьма недвусмысленно отделяется от других социальных групп, обладая немалыми привилегиями, главнейшей из которых было освобождение от податей. Причем если чиновники с 8-го до 6-й ранг освобождались от податей только сами, то для чиновников более высоких рангов в категорию населения, не облагавшегося налогом, входили их отцы и сыновья (5-й и 4-й ранги), деды, отцы, братья, сыновья и внуки (3-й, 2-й и 1-й ранги). Словом, чиновничество было ясно маркировано как социальная группа, ответственная за сбор налогов, а не за их уплату.

В Японии, как и в Китае, для того чтобы стать чиновником, требовалось сдать государственные экзамены. Однако в действительности эта система носила в Японии ограниченный характер, фактически распространяясь лишь на низшие ранги. А для чиновников начиная с 4-го ранга и выше существовала система "теневых рангов" ("онъи"), согласно которой их потомкам по достижении 21 года присваивались установленные ранги вне зависимости от их реальных знаний и заслуг. Так, скажем, сыновьям и внукам сановника 1-го ранга сразу жаловался 5-й ранг, что при ограниченности мест на государственной службе делало практически невозможным достижение сколько-нибудь значительных должностей для выходцев из низших общественных страт. Как показывают исследования японских ученых, для сыновей чиновника рангом ниже шестого было невозможно подняться выше 4-го ранга и соответствующих ему должностей.