Заметки о японской литературе и театре. (часть) - Анна Глускина

И в то же время цикл песен "Гимн вину" Тао Цяня похож на "летопись жизни поэта. В них и воспоминания начиная с юности, и подтверждаемые многими примерами размышления о том, как должен жить человек" [35].

Между тем в песнях Табито заключено иное содержание и написаны оба эти цикла в разных ключах. Почвой для песен о вине Табито служила прежде всего окружающая его японская действительность. И в этом — полная самостоятельность и самобытность его песен о вине.

Говоря о стиле песен Табито, японские критики упрекают поэта в отсутствии художественности, в чрезмерной простоте и прямоте песен. Моримото, например, отмечает, что пел Табито "так, как звучал голос его сердца", и невозможно найти у него красоту тонкого искусства [36]. Этот стиль японские критики расценивали чаще всего как недостаток мастерства.

В самом деле, песни о вине Табито написаны удивительно просто. Здесь нет усложненных стилистических приемов, надуманной орнаментики. стиль этого песенного повествования почти разговорный, часто используются выражения из китайской и буддийской литературы, свидетельствующие о широкой эрудиции Табито. Настоящее мастерство поэта проявляется в этих песнях не в отточенности их формального рисунка, а в прямой непосредственной интонации и большой эмоциональной силе, заключенной в них, которую японские критики расценивают как "мужественный стиль".

Моримото высказывает предположение, что тоска Табито о родных местах, о столице Нара, звучащая в его песнях, по-видимому, отражала настроения чиновников того времени, заброшенных в глухие места [37]. Эти замечания до известной степени можно отнести и к циклу песен о вине, понимая в данном случае под "чиновниками, заброшенными в глухие места", всех неугодных двору поэтов и царедворцев, в наказание удаленных за пределы столицы.

О том, что Табито в своей тоске был не одинок, позволяет судить его последняя песня, из которой можно заключить, что он имел "собутыльников", "ронявших также слезы спьяна".

Выражая недовольство существующим положением вещей, Табито не предается отчаянию, не хочет уйти из жизни и не безразличен ко всему.

Табито любит жизнь, любит свою родину, он заявляет, что "хочет веселиться", но окружающая действительность не дает поводов для этого. Творивший на рубеже двух эпох — на закате древности и на ранней заре средневековья, Табито сохранил в себе жизнелюбие, характерное для жизнеутверждающей поэзии древности, но на его творчестве успела сказаться и печать новой эпохи — средневековья.

Во всяком случае, цикл "Гимн вину" — это не выражение эпикурейской философии и анакреонтических настроений, не слепое подражание китайским образцам, а действительно "голос собственного сердца"; это песни, вызванные к жизни прежде всего конкретными условиями, в которых жил Табито.

Как один из образованных представителей своей эпохи, Табито, естественно, тянулся к более развитой культуре Китая, но в то же время он не мог не противиться чрезмерным увлечениям иноземной культурой при дворе. Были здесь, вероятно, еще и другие причины конфликта с императорским двором, поскольку военный род Отомо на протяжении истории не раз оспаривал власть у царствующего дома.

Так или иначе, но в цикле "Гимн вину" Табито, по-видимому, осуждает, хотя и косвенно, внутреннюю политику двора, и по своему характеру и направленности песни цикла могут рассматриваться как первые зачатки сатиры в поэзии VIII в., т. е. раннего средневековья. Нельзя не отметить также, что поэзия вина Табито — явление именно средневековой поэзии, и в этом ее отличие от поэзии вина античного периода, отражающей гедонистические настроения. Печать эпохи в данном случае определила характер поэтического цикла "Гимн вину", построенном на приеме иносказания, т. е. характерном приеме средневековой поэзии, а конкретная ситуация определила ключ, в котором звучит эта поэзия и который может быть назван иронией, приближающейся по своему значению к сатире.

СТАРИННЫЕ ЯПОНСКИЕ ПРЕДАНИЯ

(Глускина А. Е. Заметки о японской литературе и театре. — М., 1979. — С. 184–192)

Помещенные ниже японские народные предания относятся к глубокой старине. Как и всякие произведения народного творчества, они не имеют точной даты создания. Записи их сохранились в известном японском литературном памятнике VIII в. "Манъёсю", в особом разделе XVI книги, где собраны "песни, связанные с преданиями" (ёси ару ута). В преданиях рассказывается о происхождении старинных японских песен. Истоки преданий различны: в основу одних легли легенды, сказки, в основу других — действительные события. Несмотря на указанное различие, все они в одинаково простой и правдивой форме знакомят читателя с бытом и нравами древней Японии. Первое предание, посвященное девушке по имени Сакураноко и двум отважным юношам, беззаветно преданным ей, является одним из наиболее популярных в Японии. Сюжет этот в разных вариантах неоднократно встречается в старых поэтических японских произведениях. Он лег в основу и второго по порядку предания — о девушке Кадзураноко и трех отважных юношах. Позднее этот сюжет можно встретить и в классической японской литературе, питавшейся из богатых источников устного народного творчества [38]. Следует также особо выделить предание о находчивой унэмэ [39], в основу которого лег известный эпизод, имевший место в действительности. Песня, о которой говорится в этом предании, оценивается известным поэтом и критиком X в. Ки-но Цураюки как родоначальница песен [40] — этим подчеркивается ее древнее происхождение и значение для истории классической японской поэзии. Несколько отличен по теме сюжет о листьях лотоса. в основе его лежит глубокая восторженная любовь к красоте природы, являющаяся одной из характерных черт японской поэзии. Остальные предания посвящены теме любви и верности в разных ситуациях, характерных для быта и обычаев того времени. Все эти предания представляют ценный материал для изучения истории японской литературы и для знакомства со старой культурой Японии. Тот факт, что они являются источником заимствования для классических произведений японской литературы, свидетельствует о глубокой связи классической литературы с фольклором. Они положили также начало особому песенно-повествовательному жанру японской литературы, получившему впоследствии, в своем законченном виде, специальное наименование — ута-моногатари. Обычно короткий заголовок песен представлен здесь в форме особого повествования, иногда в виде предисловия, иногда в виде послесловия или обрамления, которое составляет вместе с песней органически связанное, единое художественное целое. Дальнейшее развитие этой повествовательной части, в которую вплетены поэтические фрагменты, и создало жанр ута-моногатари. В песнях преданий, написанных в форме танка, представлены многие черты этого любимого народом жанра японской поэзии, специфические для него приемы и образы. Для песен характерно употребление постоянных эпитетов, сравнений, метафор, а также использование уже готовых образов и целых выражений. Эта черта навсегда осталась специфической особенностью поэзии танка, и ее следует рассматривать как наследие народнопесенной традиции. Встречаются в песнях и другие распространенные приемы японской поэзии — иносказание (аллегория) и игра слов. Песни обладают разной степенью известности. Наибольшей славой пользуется, как уже было сказано, песня и предание о находчивой унэмэ. Необходимо отметить некоторые особенности в понимании и оценке этих песен. Следует помнить, что сочинять стихи, в частности короткое пятистишие — танка, в Японии умел едва ли не каждый, поэзия была подлинно народным искусством. Сочиняли по всякому поводу, о чем как нельзя лучше свидетельствуют песни преданий. Поэзия была глубоко и органически связана с бытом: это свойство танка сохранилось до последнего времени. Поэтому оценить достоинства той или иной песни полностью можно, лишь учитывая, в какой мере она выразила настроения и чувства, вызванные данной конкретной обстановкой. Местом рождения песен и преданий, судя по отдельным названиям местностей, упомянутых в них, является в основном Юго-Западная Япония, т. е. провинция Ямато (ныне префектура Нара) и провинция Сэтцу (ныне префектура Осака). Даже предание о находчивой унэмэ, связанное с северо-восточными провинциями Муцу (ныне префектура Аомори) и Ивасиро (ныне префектура Фукусима), по языку своей песни относится также к Юго-Западной Японии; недаром в этом предании указывается, что красавица, сочинившая песню, в прошлом жила в столице, т. е. в Ямато.

Предание о девушке Сакураноко и двух юношах

В старину жила одна девушка. Звали ее Сакураноко — "Дитя вишни", или "Вишенка". И жили в ту пору двое отважных юношей. Оба они хотели взять ее себе в жены. И вот затеяли они спор между собой не на жизнь, а на смерть и вызвали друг друга на смертный бой. Опечалилась тогда девушка и сказала себе: "Ни в старину, ни теперь, никогда еще не слыхали, никогда еще не видали, чтобы одна девушка была невестою в двух домах. Но трудно смирить сердца этих отважных юношей. А стоит мне умереть, и вражда их, наверное, исчезнет навеки". Подумала она так и вскоре ушла в лес и повесилась там на дереве [41]. А двое отважных юношей, не в силах сдержать своего горя, лили кровавые слезы. И каждый из них сложил песню и излил в ней все, что было у него на сердце. Вот эти две песни: