Пражская ночь - Павел Пепперштейн

Внезапно лицо его совершенно похолодело.

— Меня каждый раз коробит, когда Элли развлекается с болтунами и заумными еврейчиками, но вы — другое дело. Наконец-то она клюнула на парня, который занимается истинно мужским делом. Да и голодранцем вас не назовешь. Вы человек обеспеченный, практичный. Буду рад, если у моей дочери появится такой друг. Я все про вас знаю, мистер Короленко, — он просиял улыбкой.

— Второй раз за сегодняшний день я слышу эту фразу, — сказал я. — А я к таким фразам как-то не привык.

— Не скромничайте. Вы — убийца. Профи. Уважаю. Заказ на Орлова вы получили из кругов, близких к российскому правительству. Но эти круги похожи на рукава шубы, куда всегда можно просунуть руки. Я иногда просовываю свои руки в эти рукава — погреться. Это я сделал так, что вам заказали Орлова. Орлов сделался неадекватен, это шлак, который следовало смыть. Это следовало совершить, к тому же я хотел посмотреть вас в деле. Вы хорошо работаете. У меня к вам новое предложение.

Он щелкнул выключателем, и зажегся стеклянный шар над огромным черным письменным столом, выхватив его из тьмы. На просторной поверхности стола возвышался превосходно сделанный макет собора Святого Витта. Взгляд мой сразу же упал на крошечную боковую дверцу. Дверца в соборе была открыта, и возле нее на столе лежал маленький серебряный ключ.

— Я внимательно вас слушаю, — сказал я.

— Хочу предложить вам руку моей дочери. А? Согласен? Ха-ха, пошутил. Мы в Америке любим простую шутку. Она not from your polja jagoda, как они говорят в России… Но я все равно предлагаю тебе породниться со мной. Ты мне нравишься, парень, у тебя внимательный взгляд. Хочу, чтобы ты стал для меня таким же важным человеком, как мои мать с отцом. Для меня и для моей жены Дуллы. Как ты насчет секса втроем? Не прочь поразмяться со старичками? Ха-ха-ха, снова шутка. У меня сегодня удачный день. Но в сторону юмор: поговорим о бизнесе. Ты же профессионал, парень. Мне нужно хорошее убийство. Вы человек древней мужской профессии, за вами будущее, Короленко. Мальчикам всегда будет казаться недостаточно длинным их хобот, даже если он будет торчать, как Пизанская башня. Они всегда будут продлевать его машинами, небоскребами, ракетами, пушками, снайперскими винтовками, лазерными лучами; мальчишки всегда будут трахать миры. Ебать войной, деньгами, скоростью, оснащенностью, сверхэффективностью. А иначе мы не мальчики, а говно. Девочки для вида пускают слюни, но на самом деле подначивают мальчишек, им нужны новые ситуации — они ведь стареют, стареют с пеленок. Мы, люди, всегда будем мстить за то, что созданы смертными. А когда мы победим смерть, тогда-то и начнется настоящий ад. А? Тот самый ад, о котором всегда мечтало трахнутое человечество: бесконечное, но зато бесконечно разнообразное страдание. Там будет весело, в этом аду. Древний ужас пискнет, как цыпленок, перед ужасом будущего. A? Indeed. Вечный беспредельный парк аттракционов. Я шучу. Servus, как говорят чехи, — он выпил.

— Эта молодая антиглобалистская дурь скоро вылетит у нее из головы, — снова заговорил он. — Прогресс не остановить. Мальчики и девочки всегда будут хотеть новые штучки. А? Или нет? Мальчики всегда будут убивать и делать дела, чтобы быть мужчинами. Индусы, китаезы и еврейчики всегда будут придумывать страшные игрушки, они всегда будут превращать в реальность наши самые заветные кошмары. Чернокожие всегда будут танцевать, а все шишки будут всегда сыпаться на нас, белых парней. Потому что только мы понимаем, что такое ответственность. А? Ответственность — это горькая штука. Прага уже была два раза столицей Европы — при императорах Карле и Рудольфе, в четырнадцатом и шестнадцатом веках. Я сделаю ее столицей своей коммерческой империи. Прага — это порог между Востоком и Западом, ключ к господству на евразийских просторах. А? В моих жилах тоже течет славянская кровь — мой дед был русин или серб по фамилии Врбич. Со стороны матери струятся крови шведская и ирландская. Мне ли не чувствовать Европу?

— Кого же вы хотите заказать? — спросил я.

Он посмотрел на меня. В полумраке его лицо разгладилось, помолодело, гроздья мертвых индюшат на его шее заплелись сумраком в подобие шкиперской бородки, в лице проступил как бы морячок средних лет, невозмутимо стоящий в своей точке большого корабля, идущего по курсу. Зло исчезло в этом лице, на миг смытое словно морской волной или равнодушием морячка, стоящего на своем посту.

— Себя, — сказал он, шевельнув своими обветренными морщинистыми губами. — Себя и свою супругу Дуллу. У меня огромные дела с Россией, а я еще не бывал ни разу в вашей стране — стыдно, не правда ли? Я решил, что первый и последний наш визит в Москву будет сугубо частным, без шумихи и официальных встреч. Дата визита еще не назначена: в течение этого года, я думаю. Частный визит дня на три, не больше, — осмотр достопримечательностей, общение с друзьями… Но вот какая штука: во время этого визита в Москве нас должны убить. И я хочу, чтобы это сделал ты. Это не подстава. Все будет честно, деньги вперед, сумма гонорара тебя обрадует.

— Ваша супруга знакома с этим проектом?

— Безусловно. Я могу вызвать ее сюда, и она подтвердит свое согласие.

— Почему вы обратились ко мне?

— Нам нужно, чтобы это сделал русский человек. К политике это отношения не имеет. Не провокация. Дело надо сделать гладко, виртуозно. Нам рекомендовали вас. Не сомневайтесь, я не подставлю вас. Вам будут предоставлены убедительные гарантии вашей личной безопасности.

— Ваше убийство в Москве — это будет скандал. Почти исторический, возможно, скандал. Хотя вы и не президент Кеннеди, но все же… Вы предлагаете мне судьбу Ли Харви Освальда?

— А вы никогда не мечтали о судьбе Ли Харви Освальда?

— Мечтал, — ответил я после паузы. — Мечтал, конечно. Всегда мечтал. Я принимаю заказ. Гарантии безопасности мне не нужны — я сам об этом позабочусь.

— У вас ясное сердце! — сказал он, как мне показалось, со слезой в голосе. — Мы с Дуллой свое пожили. Рук сложа не сидели. Нам не за что стыдиться. Теперь нас надо убить — именно так. Так нужно. Вам незачем знать, почему и зачем.

— Незачем, — кивнул я, но он все не унимался:

— Дело продолжит Крис — он отличный парень, деловой, хваткий, светлая голова. Я в нем не сомневаюсь. Монти, может быть, умнее, но он крейзи, у него в сердце ненависть, изощренная осатаневшая злоба, страшно допускать его к делам и деньгам. Пускай лучше дрочит на свои камеры слежения. Пусть кончает на параноидальный экран. Правильно? Вот так. Элли, быть может, тоже возьмется за дело. Я верю в это. Молодые заскоки пройдут. Кто знает, возможно, вы станете ее постоянным другом, а потом — мужем? Кто знает? Тебе бы я доверил свою империю, парень, вы бы хорошо справились с делом втроем: Крис, Элли и ты. Но опасайтесь Монти! Бойтесь Монти! — он погрозил мне сухим пальцем.

— Я никого не боюсь, — сказал я.

Он заржал.

— Ну, пошутил, пошутил! Монти безобиден как ангел. Да и вообще, видеться с Элли тебе больше не следует, сам понимаешь.

— Полегче, это касается только ее и меня.

— Конечно, конечно. Пошутил. — Он вспыхнул улыбкой. — Встречайтесь, развлекайтесь… Бог в помощь. А Монти — просто извращенный урод. Я своих детей хорошо воспитал, я не виноват, что один вышел уродом. Издержка процесса. Я никогда не одобрял его садистических штучек. Зато Крис и Элли — моя гордость и радость. Помни: когда вы с Крисом и Элли втроем возглавите мою империю, вас никто не спасет от Монти, кроме Яромира.

— Who is Яромир? — поинтересовался я.

— Вы еще не знакомы? А вот он. Спит. — Уорбис щелкнул магическим выключателем, и в кабинете зажегся еще один шар, многоцветный, огромный и величественный. Это был пыльный светящийся глобус, на котором все моря и континенты выложили из пестрых кусочков стекла. Шар осветил дальний угол пещерного кабинета: он висел прямо над черным креслом, в котором спал некий парень.

В кармане Уорбиса заверещал мобильный телефон. Уорбис прижал его к уху и стал что-то орать в него на каком-то отвратительном американском жаргоне, которого я не понимал: смесь из выспренних, пошло зашифрованных фраз, которые он подцепил где-нибудь в Лиге плюща, и оборотов речи, которыми пользуются бруклинские подонки. Разговаривая, Уорбис быстро ходил взад и вперед, вертляво огибая предметы — несмотря на возраст, его плотное старое тело было быстрым, и двигался он легко, как мальчик. Его ботинки, безусловно, заслужили бы крупный план, если бы дело происходило в кинофильме.

— Разбудите Яромира, пусть он выведет вас отсюда. К гостям не возвращайтесь. Я скоро позвоню вам. — Уорбис вышел.

Я остался в кабинете наедине со спящим Яромиром. На вид — обычный долговязый парень с льняными волосами, стриженными под горшок, с яблочным круглощеким лицом. Спал он, судя по всему, крепко, доверчиво приоткрыв рот, словно спал в стогу среди ясного славянского поля, а не в кабинете одного из крупнейших монстров современного мира.