По прозвищу Китаец - Михаил Серегин

– Все действительно так плохо? – сочувственно спросила она.

– Ну, еще пару месяцев я, конечно, протяну…

– Я чем-то могу тебе помочь?

– Можешь, – кивнул Китаец и хитро улыбнулся, – если оставишь мне номер своего телефона.

– Конечно, – она вынула из сумочки визитку и протянула ему: – Я на работе до восьми утра, потом три дня отдыхаю.

– «Ковалева Елена Викторовна», – прочитал он. – Я обязательно позвоню, и мы сходим куда-нибудь, если ты не возражаешь.

– А ты дашь мне свой телефон?

– Само собой, – он протянул ей свою визитку, – только вот не уверен, что ты сразу найдешь меня. Моя секретарша пока не может ходить на работу.

– Она болеет?

– Просто ее жизни угрожает опасность, и я определил ее на время в укромное место.

– А тебе тоже угрожает опасность? – с тревогой спросила Елена.

– Нет, – честно глядя ей в глаза, соврал Китаец, – мне ничего не угрожает. А вот ты будь поосторожнее с Рудаковым. Швейцар видел нас вместе, но если тебя спросят обо мне, скажи, что «этот странный тип» спрашивал, где находится туалет.

– Все так серьезно?

– Достаточно серьезно.

– Ой, – Лена посмотрела на маленькие часики на запястье, – мне пора, перерыв кончается.

Выйдя из кафе, они вместе дошли до угла квартала. Елена направилась в сторону отеля, а Китаец к своему джипу.

Ни ответа, ни привета. Китаец принялся терпеливо ждать, памятуя о неспешной грации своего рассеянного приятеля, с которым его, кстати, познакомила Анна.

Прошло по крайней мере минуты три, прежде чем дверь с металлическим лязгом отворилась. На пороге стоял Игнат. На нем были джинсы и футболка, причем последняя была надета наизнанку. Выражение лица – растерянно-виноватое.

– Привет, я вам тут продуктов привез.

– А-а, – почесал затылок Игнат, застенчиво улыбаясь, – проходи. Мы как раз чай пьем.

– Я с радостью к вам присоединюсь, – Китаец снял пальто и прошел на кухню.

Облаченная в клетчатую рубашку Игната, Лиза сидела на миниатюрном кухонном диванчике и делала вид, что обеспокоена состоянием своих ногтей. Она рассматривала свои пальцы с не меньшим интересом и вниманием, нежели какой-нибудь поглощенный научными исследованиями биолог следит в микроскоп за таинственными превращениями инфузории-туфельки. Чайник стоял на подоконнике. Китаец молча выгрузил на стол продукты.

– Этак вам долго придется ждать, – Танин невозмутимо включил газ и поставил чайник на плиту. – Как дела?

Лиза оторвалась от своих ногтей и устремила на своего шефа ясный, как струя горного ручья, взгляд.

– Нормально.

Ее замкнутый вид говорил сам за себя. Китаец ожидал от Лизы флирта и провокации, но что так быстро она уложит Игната в постель – этого он предугадать не мог.

– Вижу, что не вовремя, – позволил себе сделать прозрачный намек Китаец.

– Отчего же, – с наигранной беззаботностью сказала Лиза.

– Игнат, ты куда пропал? – крикнул Танин.

– Иду, – донеслось из комнаты.

– Ты хоть бы майку правильно надел, зачем было так торопиться? – с усмешкой произнес Танин, нарезая сыр.

Появившийся было Игнат снова пошел в комнату и вскоре вернулся одетый comme il faut.

– Представляю, что ты сейчас думаешь, – недружелюбно сказала Лиза, когда Игнат отправился мыть фрукты в ванную, потому что раковина в кухне находилась в полном распоряжении Китайца – он мыл помидоры и огурцы.

– «…И клубок моих мыслей мне никак не распутать…» – иронично улыбнулся Китаец.

– Опять твой Юань, – вздохнула Лиза.

– Да вот, купил тебе «Упсу». Голова-то болит? – Китаец принялся делать салат. – Возьми в кармане.

Лиза поднялась с диванчика и, подойдя к Китайцу, неловко и несмело обняла его. Он деликатно похлопал ее по спине.

– Танин, что бы я без тебя делала!

– Послушай, – он взял ее за запястья и легонько отстранился, – твоя подруга действительно мертва.

Лиза метнулась к столу и зарыдала. Вошедший на кухню Игнат оторопел и бессмысленно завращал глазами.

– Это нервное, – объяснил Игнату Китаец, – пройдет.

Он подошел к Лизе и со спокойным достоинством падре опустил ей на голову свою тяжелую, хотя и довольно изящную руку.

– Ну-ну, – принялся он ее утешать, – ты же сама это установила. Ничего не поделаешь, ей теперь не поможешь, – он казался себе неуклюжим медведем, – мне нужно поговорить с тобой о ее друге.

– Но я уже тебе все сказала, – с новой силой зарыдала Лиза.

– Возможно, ты что-то упустила. Вытри слезы.

Китаец уселся за стол и стал терпеливо увещевать свою расстроенную секретаршу.

Глава 5

«Массо» плавно тронулся с места и, выехав со двора, направился в сторону центра. Затормозив у светофора, Китаец вынул из кармана пачку сигарет и закурил. Как только светофор моргнул зеленым глазом, Китаец включил первую скорость и надавил на педаль акселератора. Сигарета осталась в углу рта. Танин сощурился от дыма. Вечерние улицы приветливо светились рыжими и желтыми огоньками. Вечером он чувствовал себя лучше, особенно зимой. Мягко мерцая, лежащий на тротуарах и дорогах снег рассеивал сумерки, освещал путь и навевал прохладные новогодние сны.

Днем же снег слепил, сиял с какой-то, как казалось Китайцу, излишней помпой, оглушал своей жестокой мощью. Китайцу приходилось жмуриться, надевать темные очки, но и они не спасали от снежного наваждения, преследовавшего Танина на протяжении всей его жизни.

А все началось с того, что отец рассказал ему о Цюй Юане, сановнике царства Чу, изгнанном из своей страны. Юань доверился вероломным правителям Ци и потерял родину. Он был конфуцианцем, хотя и не ортодоксальным. Но главным было другое. Юань был гениальным поэтом, сочинявшим фу и гэши. И опять-таки это обстоятельство само по себе не так бы затронуло Китайца, если бы судьба изгнанника, к тому же жителя Юго-Запада, откуда Владимир был родом, не была судьбой поэта, который сам по себе, будь он древним китайцем или современным французом, по своей сути всегда – изгой.

Жребий Цюй Юаня, долгие годы его странничества по чужим землям, его мучительная тоска по родине и то глубинное чувство бытийственной покинутости и заброшенности, которое с особой силой и остротой пронзает сердце поэта, спрессовались для Танина в картину прощания Юаня с родным краем. От этого образа веяло невыносимой печалью, и Танин, такой сдержанный и равнодушный на людях, испытывал что-то похожее на горькую усладу, когда стоящий на холме в окружении своих немногочисленных соратников и друзей Цюй Юань вместе с запорошенной снегом равниной и канвой дальнего сосняка поднимался из глубин его души.

Даль покрыта туманом,

Где предел наших странствий?

О, деревья отчизны,

Долгим вздохом прощаюсь…

Танин невольно отождествлял свою судьбу с судьбой Цюй Юаня. Это был, выражаясь современным издевательски клишированным языком, его пунктик. Поэтому ему тяжело было смотреть на сверкающий под полуденным солнцем снег. Он привык держать свои чувства под контролем и старался как можно реже вызывать дух Цюй Юаня, хотя и часто цитировал его стихи. Потому что стихи поэта редко оживали в воображении Китайца картиной прощания Юаня. Они были максимально самодостаточны и универсальны. А вот снег почти всегда будил в Китайце образ отправляющегося в изгнание поэта.

Припарковав джип, Танин спокойным шагом направился ко входу в бизнес-центр. Он находился в правом крыле здания, принадлежащего СП «Виктория». Охранник в камуфляже преградил ему дорогу. Танин невозмутимо предъявил ему лицензию и доверительным тоном сообщил, что направляется к директору. Охранник флегматично изучил документ, скользнул по Китайцу не особо внимательным взглядом и занял свое место рядом с огромной пальмой в кадке.

Холл бизнес-центра поражал своей роскошью. Китаец ступил на красный ковер, застилавший пространство пола от входа до лестницы. Мраморная отделка интерьера, заглушавшие шаги и мысли ковровые дорожки, хрустальные люстры и бра, тускло-оранжевые лучи которых бесшумными ручейками разливались по зеркальной поверхности стен и бархатисто переливались на ворсе ковров, больше подошли бы столичному особняку какого-нибудь стародавнего графа.

Поднявшись на второй этаж, Китаец дошел по коридору до высокой, обитой дубом двери с надписью: «Управляющий. Часы приема. Секретарь» – и легонько постучался. В эту минуту мимо него прошла средних лет женщина в темно-красном костюме, обдав Китайца волной терпкого аромата.

– Войдите, – раздалось за дверью.

Китаец толкнул дверь и очутился в просторной комнате с высокими потолками и бежевыми стенами. В приемной, кроме секретарши, молоденькой пухленькой блондинки в сером костюме, никого не было. Блондинка сидела за большим столом, заваленным бумагами. Еще один стол был придвинут к окну. В углу – неизменная пальма в деревянной кадке. Два компьютера, один из которых стоял перед блондинкой, были включены. Стеллажи ломились под грудами разноцветных папок. На одной стене висел рекламный плакат, на котором интерьеры номеров гостиницы «Виктория» являли взору Китайца свой тяжеловесный шик.