Мой взрыв страстей - Алики Пирамида

Тут даже солдаты замерли. Лица их стали серьезны – сейчас будет смерть, это было понятно всем.

– Если Амина говорит, что там никого нет, – раздался голос из коридора, – то значит, там никого нет.

В покои герцога шагнул принц Тамино.

– Ниша пуста. Нет смысла рубить гобелен, – сказал он твердо.

Принц! Тамино! Хотелось воскликнуть мне, мне хотелось броситься к нему на шею и зарыдать. Неужели и его сиятельная голова, наконец, сообразила, что прекрасным девам нужны не только поэтичные признания в любви?

И король тут же опустил меч. Он сделал это подчеркнуто быстро, как бы говоря, что с собственным наследником ему спорить не о чем.

– Что ж, принц, вашего слова достаточно чтобы обелить честь любой дамы.

Но я не верила ему. Мне очень хотелось, чтобы этим все кончилось, чтобы король немедленно ушел вместе со всеми своими людьми, а Тамино увел меня отсюда – но я не верила во внезапное благородство короля. И не напрасно.

– Но если эта ниша пуста, – произнес король, уже не глядя на Тамино, – если там никого нет, – говорил он, приближаясь ко мне, – то ведь ничего и не случиться, если я ее замурую?

Он стоял уже чуть ли не вплотную, он – такой огромный, злой и физически сильный, – полностью меня подавил. И только пульсировавшая в моей голове мысль о том, что смерть – это даже в книге очень больно, заставила меня сказать:

– Я не Амина. Я совсем другой человек, я и Славик , Славик он не Лионель, мы совсем другие люди, вы должны отпустить нас.

Но король лишь рассмеялся.

– Камень! Раствор! И каменщиков, немедленно! На месте этого гобелена должна быть стена! А эту – он мотнул головой в мою сторону, – уведите!

Я уже не видела, чьи руки подхватили меня и потащили к выходу, я смотрела только на Тамино – но он отвернулся, он опустил глаза, как будто видеть все происходившее ему было слишком неприятно.

Портшез, в который меня затолкали, пах лавандой – и этот запах я потом долго ненавидела. Шторы его были задернуты не плотно, и через эти, распахивающиеся на ветру полотнища, мне был виден сапог короля, ехавшего верхом, было видно брюхо его коня, и острые шпоры, то и дело впивавшиеся в кожу животного. Король то уезжал вперед – и я чувствовала призрачное облегчение, то снова возвращался, чтобы бросать свою тяжелую тень на портшез, в котором меня везли.

– Остановите! – вдруг приказал он, и носильщики замерли, – Амина, выходи.

Мне было уже все равно. Я вышла. Я пошла туда, куда указывал мне король. Эта был пустынный и подернутый дымкой пейзаж – заря только занималась. Трава вся в росе холодила мне ноги, вдалеке чернел лес. Король шел, не оборачиваясь, и я шла вслед за ним.

– Наверное, день, когда я увидел тебя в на невольничьем рынке, можно считать самым несчастливым днем в моей жизни, – сказал король, останавливаясь на крутом берегу реки. Портшез, кони, солдаты слились вдали в одно серое пятно, – ты целых пять лет заставляешь меня мучится, ты поссорила меня с моим племянником, ты восстановила против меня моего самого преданного вассала. Ты… ты наверняка спала с Тамино, иначе с чего он тебя так защищает? Может, ты и к герцогу сама убежала?

Он явно пытался распалить в себе гнев. Несмотря на то, что оскорбленная любовь его давно сменила свой знак на минус, несмотря на все, что было, ему, все еще требовался гнев, что бы заставить себя учинить насилие над Аминой. Может, он в принципе не был насильником, а может сила личности настоящей Амины была такова, что просто так унизить ее он не мог даже сейчас.

– Ты не будешь мне отвечать? – спросил король, но мне сказать ему было нечего. Былое очарование его рассеялось как дым, человеком он для меня сейчас не был, и слов для него не было тоже.

– А Лионель этот убийца, – продолжил король, видимо, в подсознательной попытке смыть с себя кровь Славика, – ты хоть знаешь, насколько мерзкий это человек? Сколько людей он убил, в каких непотребствах был замешан?

И как в насмешку над его словами, над ним самим, над всем трагизмом этой сцены – на реке и в самом деле появился Лионель. Славик. На лодке. Он стоял, в руках у него было весло. Лодка плыла по течению. Он пел.

– В этот день родили меня на све-е-е-ет, в этот день с иголочки я оде-е-ет, мне сегодня тридцать ле-е-е-т.

И так далее. Король резко обернулся – у него, по-моему, даже позвонки хрустнули. Он застыл – и я его понимала. Славик, только что умерший, только что заложенный каменной стеной и задохнувшийся, плыл по реке и сиплым голосом орал песню Юры Хоя. Почему именно Хой? Почему в лодке? Над водой клубился легкий туман, и у меня в голове билась одна единственная мысль – что, переход в рай, по версии Лизы, выглядит именно так?

И тут Славик посмотрел на меня. Не знаю почему – но я вдруг осознала, что он точно жив. А осознав это, я поняла, что бежать надо быстро и прямо сейчас, и, пока король провожал изумленным взглядом лодку со Славиком я, что есть силы, рванула в ближайший лес.

Глава 11.

Нет, конечно, далеко я не убежала бы, даже самая романтическая проза не настолько попирает реализм, чтобы хилая современная девушка могла на своих двоих умчаться от тренированного средневекового воина. Но мне самой себя спасть и не пришлось.

Лес был рядом, и, частокола из молоденьких елей я достигла за полминуты, «Амина!» – понеслось мне вслед, и я решила что все, конец моему бегству – но это был не конец. За очередной елью меня ждал всадник, лицо которого скрывал капюшон. И понятно было, что кем бы он ни был (в этот момент я даже на герцога была согласна!), он был здесь для меня. Я протянула к нему руку, и он тут же поднял меня наверх, на коня. Усадив меня на луку седла он пришпорил – и мы понеслись вперед, обернувшись, я мельком увидела короля у тех самых елочек, среди которых я сама была секунду назад – но он не успел. И конь его был далеко.

– Пригнись! – сказал мне всадник, и я пригнула голову к самой шее лошади.

Всадник наклонился вслед за мной. Конь бежал, проворно огибая деревья, но о седоках своих он думать не умел, и то одна, то другая толстенная ветка проносилась над моей головой.

– Мы приехали, – произнес всадник после получаса такой бешенной скачки.

Лес кончился, и за ним я увидела пологое, уходящее вниз поле, на краю которого высился