Эдемский Маг. ТОМ I - Игорь Швейц

— Саркис, ты же победил его? — скрипучим древним голосом спросил архимаг.

Маги падали на землю, бежали, отпихивая друг друга, лишь бы сиюминутно убраться с дороги эдемского мага. Вновь те же затемнённые места, те же деревянные скамейки с величавыми высокими спинками — а куда было ещё деться всем этим бедолагам?

Саркис смешливо смотрел в спины никчёмным трусам:

— Какие же они смешные. Пятки так и сверкают. — рассмеялся маг во всю свою пасть, в миг забыв ту духоту, что царила в знойной огромной пустыне, и то яркое солнце, что норовило проделать огромные дымящиеся дырки в теле любого, кто хотел бы пересечь необъятные песчаные площади…

— Ты меня вообще слушаешь? — прикрикнул архимаг, сделавший очередную попытку привлечь внимание. Старик успел и потопать ногами, и пощёлкать пальцами, прежде чем довольный богатырь повернул к нему свои жёлтые звериные глаза.

— Конечно слушаю, старый. Дон мёртв. Его тело можешь поискать погребённым в мягкий сыпучий песочек. — Саркис выглядел довольным, полным сил, будто не от его руки принял смерть человек. А ещё та стража… Разорванная на мелкие кусочки, она осталась покоится не только в пропасти под винтовой лестницей, но также и на её пыльных ступенях… Убийца воочию, весь счастливый, стоял перед стариком, и от этого мурашки целой гурьбой прошлись по его сгорбленной спине.

— Скажи мне… Почему тебе так всё равно на людские судьбы, на человеческую жизнь, на смерть? Быть настолько каменным, что статуя в парке, и в тоже самое время быть таким безумно-весёлым…

Богатырь молча подходил. Чёрные ботинки громко бряцали о пол, разбивая попадавшиеся камни на мелкие кусочки.

Стук. Стук. Как ранее живые тела тех стражей, падающих на холодный камень мёртвых тихих ступенек.

Стук. Стук. Как сердце старика, съёжившегося и наизготовку приготовившего свой деревянный посох — крепко сжатый в старческой руке магический артефакт.

Стук. Стук. Гордой походкой этот зверь шёл вперёд, сверля желтыми глазами маленького и совершенно не двигающегося бывшего архимага.

Пламя. Оно имеет свой запах. Специфичный. Особенный. Неповторимый. Никогда не выветривающийся из сознания и отныне никогда не забываемый.

Кулак пах, объятый переливающимся красным цветом. Не этот ли огонь горел в жёлтых глазах? Или они оттого и жёлтые, что горят всю свою долгую жизнь?

Архимаг сглотнул, не в силах воспротивиться и начать атаку. Нелюдимый зверь до сих пор держал кулак у старого морщинистого горла, готовый в любую секунду разорвать тело ещё недавнего союзника на куски. И Саркису точно было всё равно, чью плоть рвать…

— Скажи своё имя, старик. — спокойным голосом спросил Саркис, любуясь игривыми огненными кнутами.

Кап. Кап. Пот маленькими ягодками падал на пол.

Кап. Кап. Старые несчастные глаза лезли на лоб, стараясь не видеть зарево у собственного тощего горла.

— Меня… Меня зовут Авиад.

Взгляд этого зверя сверлил, а огненные кнуты были готовы схватиться за горло Авиада в любую секунду, обвивая его словно змеи и заковывая в свои нерушимые раскалённые цепи.

— Авиад, значит? Ты хочешь сказать, что я не человек, так? Каменный нелюдь, не способный понять чувства других и думающий лишь о себе?

Плечи старика совсем поникли, как и его уверенность в своих силах. Пламя собиралось в путы и было готово оплести Авиада в считанные секунды.

Саркис продолжал говорить своим обыденным голосом, который совершенно точно не передавал ни одну из известных эмоций. Скорее он был гладким и абсолютно пустым, будто бы безразличным и оттого несколько неуместным:

— Скажи мне, какая я мразь, насколько я плохой. Давай, скажи. — рука отпрянула от лица, заставив Авиада шумно выдохнуть.

Такая небывалая лёгкость. Архимаг никогда бы не подумал, что человек может душить не прикасаясь, лишь только держа кулак у горла…

Старик сделал два шага назад и с удивлением уставился на смеющегося богатыря, запрокинувшего голову назад. Будто это не он сейчас пытался угрожать, будто не о нём только что шёл серьёзный разговор. Создавалось такое ощущение, будто каждый из них поделился любимым вкусом мороженого и теперь их дружеские узы стали лишь сильнее и крепче.

— Ты такой забавный. — Саркис в миг посерьёзнел и обернул свой волчий взор к прячущимся магам. — Авиад, отныне ты — Глава Башни Флотлер, кем и был до заточения. И следующим нашим заданием станет установление власти над низшими адептами. Я помогу тебе, не трясись так!

Маги поняли, что их жизням приходит неотвратимый конец. Многие, осознав, что до поры до времени могут продлить свои жизни лишь только полностью подчиняясь сильнейшему, выскакивали на пути Саркиса и падали на блестящий мраморный пол, озарённый разноцветным светом. Маги тряслись, просили прощение, целовали пол, надеясь на благосклонность Саркиса. Богатырь, будто зверь, чувствующий своё превосходство, молча проходил мимо, лыбясь во все свои белёсые зубы.

Авиад плёлся за его могучей спиной, дрожаще оглядываясь по сторонам. Каждый раз он садился на корточки около очередного сгорбленного мага и клал свою костлявую руку ему на спину, тихо да тепло приговаривая:

— Не бойся, я не дам тебя в обиду. Всё будет хорошо. Под моим управлением будет только лучше. Даю слово!

После этого солдат, продолжая целовать гладкий пол, ревел пуще прежнего, чувствуя невероятные тепло с облегчением.

— Спасибо вам, Авиад. Я… я п-п-признателен в-вам!

Авиад затаенно улыбался, отлично понимая этот животный страх. Когда-то и он так унижался, целовал пол, и всё это ради чего? Предали и бросили в темницу. Грязную, тёмную и сырую. Эти мрази с правительства… Объединились, озлобились, заточили…

Авиад сжал кулаки и тонкий посох легонько треснул. Саркис… Как бы архимаг хотел его прихлопнуть, раздавить, как маленькое бесполезное насекомое. Железное, твёрдое, ничтожное… Без чувств и эмоций, появившееся из ниоткуда, но спасшее его, пытаясь извлечь из этого выгоду. Этот Саркис… Он напомнил старику о том преклонении и подчинении, что он испытывал последний раз много-много лет назад. И теперь… Посох смотрел в гордую богатырскую спину, такую статную, но от этого не менее жуткую и бесячую.

— Авиад, не думай, что ты справишься со мной. — спокойно произнёс эдемский маг, останавливаясь в самом конце огромного бесконечно тянувшегося зала. — Не ври себе, не