Тень ветра - Питер Нейл

Они посмотрели друг на друга. Потом тот, что посмелее, вошел в камеру. Поскольку огромный киммериец не обращал на него никакого внимания, он собрал всю отвагу, проскользнул вдоль стены к отброшенному копью и подобрал его. Потом он вернулся к дверям и тихо переговорил с остальными. Трое из них сложили в коридоре свое оружие и потихоньку, чтобы не привлечь внимание Конана, пробрались к своему избитому товарищу.

Когда они уже были в дверях, киммериец поднял голову и совершенно спокойно проронил:

— Хотелось бы, чтобы в следующий раз вы принесли мне еду получше и в лучшей посудине. Вы могли бы хотя бы вымыть ее. А кроме того, я хочу пить. И хочу получить питье сейчас же! — рявкнул он по-хозяйски.

Двое солдат так испугались, что уронили своего бесчувственного товарища, и его лысая голова загудела, ударившись об пол. Третий, державший одну его ногу и руку, пошатнулся и чуть не упал.

— Поднимите его, трусы, — заорал он, приняв снова устойчивое положение, — не потащу же я его один.

— И правильно, — ухмыльнулся Конан. — На вашем месте я бы на него плюнул.

— А ты не вмешивайся не в свое дело, — пролаял солдат. — Пленные здесь имеют право только молчать, и то не всегда!

— Да-да, — покивал головой Конан, — ваш друг тоже так думал. Кром побери, не все в камерах падают в обморок, но если с кем-то такое случается, пусть лучше поищет себе другую работенку.

Солдаты молча вышли, и сильный хлопок дверью ясно свидетельствовал о том, как они относятся к таким заключенным, как Конан.

Киммериец продолжал трапезу и криво улыбался, вспоминая, как еще недавно он объедался великолепными кушаньями на службе у короля или даже в трактире перед своей неудачной попыткой отъезда.

Он со злостью отбросил ногой искореженное ведро, уже не содержащее ничего съестного, и оно с грохотом покатилось к двери, которую тюремщики уже снова крепко заперли на массивный запор.

— Надо бы чем-нибудь запить, — проворчал он недовольно и принялся внимательно оглядывать темную камеру.

Он напрягал слух, стараясь уловить звук капающей воды, но и в этом не преуспел. Зато он услышал тихие шаги, приближающиеся к его темнице. Что-то легонько проскрипело, и в нижней части возник светлый прямоугольник.

«Там есть маленькая дверца», — промелькнуло в голове у удивленного Конана.

В свете, проникающем извне, возникла женская рука, просунувшая внутрь глиняный кувшин. Она просунула его так далеко, как только могла. Шершавый иол не позволял кувшину скользить. Его движение сопровождалось плеском жидкости внутри. Для Конана это звучало как самая прекрасная музыка, которую он когда-либо слышал. Правда, он никогда не был слишком большим поклонником этого вида искусства, если, конечно, дело не касалось военных маршей, и обычно любил музыку не больше зубной боли. Хотя он сам никогда еще ее не испытывал, но уже неоднократно видел, во что зубная боль может превратить даже самых лучших воинов.

Послышался стук и дверца захлопнулась.

Свет исчез. Конан закрыл глаза, чтобы они быстрее привыкли к темноте. Он стал осторожно передвигаться по полу в сторону двери, так как не хотел перевернуть кувшин и разбить или разлить его. И то и другое привело бы к печальным последствиям, он лишился бы напитка. Резкий рывок остановил его движение. Это заявила о себе цепь, которая все еще приковывала одну его руку к стене.

Конан лег на землю и распластался, как лягушка. Свободной рукой он тщательно ощупывал те места, где, по его предположению, мог стоять кувшин.

Пусто. Его рука не находила желанный сосуд. Киммериец начал бешено ругаться на всех языках, которые он только знал. Когда закончился воздух, он встал и по цепи дотянулся до металлической скобы, вбитой в каменную стену. Он тряс ею с все нарастающей силой, но скоба держалась крепко. Он обмотал цепь вокруг рук, оперся ногами о стену и начал изо всех сил натягивать цепь.

В темноте раздавался скрип растягиваемого железа и сопение великана, прикладывающего всю свою недюжинную силу. Через некоторое время ему пришлось ослабить усилия и передохнуть.

Со свойственным ему упрямством он опять принялся за скобу. Он сел, приподнял ноги и уперся ими в стену рядом со скобой. Не спеша приготовившись, он подключил к силе рук еще всю силу мышц в ногах и спине. Он был выгнут, как лук, и казалось, что мышцы па руках лопнут. В момент самого страшного напряжения он, затаив дыхание, услышал желанный звук. Звук посыпавшихся камешков, выпадающих из стены. Он еще раз напрягся и, дернув цепь со всей оставшейся силой, оказался на полу в трех шагах от стены. Падение на иол на мгновение лишило его дыхания, но что это было по сравнению с радостным чувством свободы. Он свободен. Правда, только в пределах камеры, но он уже мог передвигаться, как хотел.

Он сразу же пошел за кувшином и, забывшись от радости, чуть не опрокинул его. Еще большую радость неизвестный благодетель доставил ему тем, что налил в кувшин не воду, а вполне сносное вино. Конан сделал добрый глоток, облизал губы и только после этого не спеша, осторожными шажками вернулся назад к своей охапке соломы.

Он сел и принялся наслаждаться остатками напитка. Через минуту, опорожнив его, он пожалел, что кувшин не был больше.

Соланна сидела на каменном подоконнике в своей комнате. Место было не очень удобное, окно было маленькое и ей приходилось прижиматься коленями к подбородку. Но ширина каменной степы, которая в этом замке достигала почти человеческого роста, позволяла уединиться в уголке, где девушка любила отдыхать или просто сидеть и думать, глядя при этом на небо.

Ночное небо, полное звезд, сияло ярче, чем весь город Термезан, который лежал у ее ног. Она бросила взгляд песочные часы, стоявшие на столе в комнате.

«Надо идти», — подумала она, но сегодня ей почему-то не хотелось идти навещать Конана в подземелье. Она ходила туда каждый день с той ночи, когда он попал в плен. Благодаря простому заклинанию, которому она научилась от своего отца, чародея Сунт-Аграма, стражники никогда не замечали ее. Киммериец способствовал сохранению тайны ее посещений тем, что кувшин, который она наполняла вином с лечебными травами, опустошив всегда прятал в охапку соломы, на которой он спал.

Она встала и взяла с кресла темный плащ. Закутавшись в него, она тщательно застегнула темную пряжку, которая закрепляла плащ на груди. Даже сам плащ, без колдовства, вероятно, избавил бы ее от внимания туповатых сторожей в тюрьме, где Сунт-Аграм — часто без ведома старого короля — держал многих своих врагов. Однако сейчас эта часть тюрьмы благодаря недавно проснувшемуся в чародее азарту игрока была практически пустой.