Сборник "Земное притяжение" - Борис Борин

Он встал из-за стола, седой и красивый. Крепко пожал мне руку, всматриваясь в лицо небольшими, зоркими глазами. Потом кивнул на один из стульев:

- Садитесь.

Я было взялся за спинку стула и вдруг вспомнил, что у него надломлена ножка и Градж все никак не соберется сказать, чтобы стул починили. Я улыбнулся этому первому испытанию памяти Старика и сел на соседний стул.

- Так,- сказал Градж.- Курите?..- Из стола вынырнул металлический штатив: две сигареты и ярко-красный огонек электрозажигалки. Я с удовлетворением затянулся крепким и ароматным дымом.

- Так,- вторично сказал Градж.- Значит, памятью Старика владеете свободно. Его привычки также перешли к вам. Рассказывайте. Не торопясь. По порядку.

Когда я закончил рассказ, а комнате синели сумерки, в которых светились два красноватых огонька сигарет. Градж зажег старомодную лампу под широким зеленым абажуром.

- Я считаю, что опыт был преждевременным. Старик поторопился. Вам, мальчик, придется туго. Если ваш интеллект достаточно силен и самостоятелен - грозит раздвоение личности. Понимаете, двое в одном. Это называется шизофренией. И вам придется лечиться. Если же интеллект Старика сильнее, вы будете жить его памятью и чувствами. А думаете, легко в двадцать два года обладать памятью старика?

- Но ведь не просто старика,- улыбнулся я,- а памятью Старика...

- Не хвались! - неожиданно крикнул профессор, ударив ладонью по столу.- Я же знаю, что ты сидишь в этом мальчишке. Все сам. Всегда сам. Желание облазить все планеты, сделать все открытия, прожить две жизни. Три! Десять!! Мне давно известны твои бредовые идеи бессмертия. Рано. Да и вряд ли нужно.

- Тише едешь - дальше будешь! -насмешливо перебил я. (Точнее не я, мне и в голову не могло прийти, что можно так разговаривать с Граджем. Я был просто рупором Старика).- Некогда! Понимаешь, некогда. У меня нет института, где бы я по крохам передавал ученикам свои знания. Я их отдал сразу.

- А кто тебе мешал работать на Земле? После истории с женщиной, которую ты любил и которую бросил, ты сокращал, как мог, свое пребывание на нашей планете. А ты бы хотел иметь все - и бродячую жизнь космонавта, и любовь, и науку, и учеников...

- Не смей говорить о Зейге! - заорал я.- Это в конце концов нечестно! Это никого, кроме меня, не касается!

- Извини,-тихо сказал Градж.-Я не хотел делать тебе больно.- Он опустил голову.

- Что ты будешь делать дальше? - спросил профессор.

- Работать. Продолжать опыты. У тебя в институте.

- Пожалуйста. Можешь опять занять квартиру, где жил между своими полетами.

- Это еще зачем? Я буду жить у родителей. Они ждут меня.

- У родителей? - удивленно поднял брови профессор.-Ах да...- Градж улыбнулся.- Судя по нашему разговору, Март, шизофрении можно не бояться. Старик вселился в вас цепко.

Он обошел стол и тяжело оперся рукой о мое плечо.

- Тебе будет нелегко, мальчик. Очень нелегко. Помни, двери этой комнаты всегда для тебя открыты. Не стесняйся, приходи. Всегда, когда нужно.

Градж нажал кнопку видиорации.

- Вертолет к четвертой площадке. Вас отвезут к родителям, Март...

V

Если бы вы знали, как чудесно просыпаться на своей кровати. Старой, знакомой кровати, которая не выгибается под вами, эластично повторяя любой поворот тела, а чуть-чуть сопротивляется, упругая, словно живая. Утро входит в комнату теплым прямоугольником солнечного света. Кружкой холодного молока. Ласковым голосом мамы.

Вечер кончается бубенчиками - позывными знакомой с детства телепередачи. Побпескиванием толстых отцовских очков над глянцем книжных страниц. Ароматом крепкого чая над расписными чашками.

Я отдыхал, отдыхал каждой клеточкой тела. Валялся на теплом песке у речки. Загорал до черноты, не вспоминая ни об облучении, ни о радиации-первой опасности при ярком свете любой звезды. Дни тянулись лениво и медленно, а проходили почему-то быстро.

Мама только всплеснула руками, впервые увидев у меня в зубах дымящуюся трубку. А потом я ненароком подслушал ее разговор с отцом.

- Оставь мальчика в покое,- говорил отец,- пусть курит, если уж привык к этому в космосе. Мы с тобой, мать, прожили жизнь на давно обжитой, удобной планете.

А сын не захотел наследовать нашу профессию - выращивать хлеб. И не удивительно. О чем ему с детства кричали телегазеты, радиокниги? Техника, дальние планеты, космос... Ты видишь, как он устал в последнем полете.

У него глаза бывают порой такие всезнающие, старческие... Помнишь, как Март любил книги? А теперь возьмет, полистает, усмехнется и ставит на место. Словно все уже давно знает.

- Может быть, мальчик неудачно влюбился? - испуганно спросила мама.

- "Ищите женщину?" - усмехнулся отец.- Может быть, но скорее всего, он просто устал. Очень устал...

На другое утро мама вошла в мою комнату, притворила за собой дверь. Я сидел на постели, окна были открыты, и глаза блаженно щурились от заливающего комнату солнечного света.

Мама села рядом со мной, обняла и, притянув мою голову к своему теплому и мягкому плечу, спросила:

- Что ты будешь делать после отдыха, Март?

Я видел близко-близко ее лицо, иссеченное лучиками мелких морщинок, встревоженные глаза. И мне почему-то захотелось заплакать, уткнувшись лицом, как в детстве, в ее добрые колени.

- Я буду работать в институте Граджа.

- Ты шутишь, мальчик,- улыбнулась мама.- У Граджа работают крупные ученые, а ты всего-навсего механик.

- Я буду работать у Граджа,- голос мой звучал почему-то высокомерно и нетерпеливо.

- Ты сделал важное открытие? - взволновалась мама.- И тебя пригласили в институт?

- Я буду работать у Граджа,- повторил я в третий раз.

Мама, вздохнув, ушла. А я почему-то заплакал, с силой вдавливая лицо в подушку. Откуда я знаю, что буду делать. Старик не мешал мне дома. Он словно отпустил меня на каникулы (очевидно, мои воспоминания детства оказались сильнее), но откуда я знаю, что будет дальше, когда я переступлю порог лаборатории?

VI

Когда я начал работать, пришлось поселиться при институте Граджа, в квартире Старика. Маленькая комната с жесткой, как стол, кроватью и длинным, как кровать, столом. Я ничего не менял здесь, только на голой стене повесил портрет Старика.

Старик стоял на плитах космодрома в скафандре, но без шлема. Ветер трепал его коротко остриженные волосы.

А из-за спины вставала, разрезая горизонт надвое, ракета.

Я расшифровывал записи Старика, наговоривая их на магнитофонную ленту. Во-первых, боялся, что память может преподнести неожиданный сюрприз и я потом не смогу прочесть беглые стенографические иероглифы. Во-вторых, когда я прослушивал эти записи, чужие мысли, произнесенные собственным голосом, казались почти моими.