Семь-три. Оператор - Валентина Седлова

Погода резко испортилась, и теперь сутки напролет моросил холодный дождь. Закончилось бабье лето, а жаль. Да и похолодало здорово. Без теплой куртки из дома уже не выйдешь, да и голову хочется чем-то прикрыть от пронизывающего ветра. Хотя в целом как время года осень Кристине всегда нравилась. Она находила удовольствие смотреть на то, как засыпает природа. Словно человек, переделавший кучу дел и со спокойной совестью отправляющийся на законный покой. Впрочем, определение, что осень — это частично смерть, Кристине тоже нравилось. Упавшие листья больше не позеленеют, пожухлая трава сгниет от дождя. Да, будет весна, и будут новые листья и трава, но не эти. В осознании этого факта крылось свое мрачное очарование. Вообще, тема осени, тема болезни со смертельным исходом уводило ее воображение в такие темные тайники души, из которых временами было трудно возвращаться. Песня Шевчука «Последняя осень» очень долго была любимой у Кристины, и все из-за слов: «Ах, Александр Сергеевич, милый, ну что же вы нам ничего не сказали о том, как держали, искали, любили, о том, что в последнюю осень вы знали». Кристина любила представлять себя смертельно раненой, умирающей, постепенно теряющей последние силы, но чувствующей приближение разгадки некой великой тайны. Конечность бытия ее не страшила, но волновала. В один из таких моментов она написала короткое четверостишие:

Когда-нибудь в сумрачный день упадешь,

Последние небо, акации, дождь.

И чуя, как кровь заструилась свинцом,

Подумаешь: смерть со счастливым концом.

В этом была вся Кристина. Помимо песни ДДТ, столь же сильные чувства у нее вызывал разве что фильм «Гамлет» со Смоктуновским в главной роли. Она была готова раз за разом смотреть его от начала до конца, и все ради одной фразы, которую произносит смертельно раненый Гамлет: «Дальнейшее — молчание».

Об этом Кристина тоже никому ничего не рассказывала. Да и кому, собственно говоря, это могло быть интересно? Разве что какому-нибудь психоаналитику в качестве готового клинического материала для диссертации. Она отнюдь не стремилась к смерти, как к таковой, и уж точно не собиралась вскрывать вены, глотать таблетки или прыгать под колеса грузовика. Зачем торопить события? Это от нее никуда не уйдет. Лучше заодно успеть насладиться жизнью. С другой стороны, момент умирания может произойти всего однажды, и кто гарантирует, что он не будет безнадежно испорчен суетой окружающих или тщетными попытками врачей. А заново и заново проигрывая его в воображении и пытаясь прочувствовать все нюансы, этот момент заочно можно прожить столько раз, сколько тебе хочется. Еще одно очко в пользу жизни. Вот такой парадокс.

Другой более безобидной манией Кристины было представлять, что она падает в обморок, и вокруг нее начинают бегать люди, пытаются привести ее в чувство. А она лежит, и все это чувствует и слышит. То есть обморок получается как бы понарошку. Особенно нравилось переживать момент, как кто-нибудь поднимает ее на руки и перекладывает на диван, или осторожно сажает в кресло. Кристина прекрасно отдавала себе отчет, что ей просто хочется испытать на себе заботу окружающих, удостовериться, что о ней беспокоятся, и внутренне она готова ради этого пойти даже на подлог. Но то, что творилось у нее внутри, практически никогда не выплескивалось наружу. Поэтому ее коллегам вряд ли грозило откачивать лишившуюся чувств Кристину. Богатая фантазия и здесь приходила на выручку, выступая в роли своеобразного предохранительного клапана.

Правда, в последнее время все чаще и чаще хотелось, чтобы в качестве ангела-хранителя в ее фантазиях выступал мужчина, и только мужчина. Она упорно не желала признаться себе в том, что ее тянет к противоположному полу, и отнюдь не в невинном смысле. Один раз даже приснилось, что она занимается любовью с мужчиной. И во сне ей это нравилось. Но Кристина не хотела зависеть от этого чувства. Она достаточно нагляделась на девчонок, чтобы сделать вывод, что когда женщина ищет своего мужчину и по каким-то причинам не может его найти, ее настроение резко падает, в жизни ее ничего не радует, и прочее, и прочее. А чувствовать себя мартовской кошкой, которую проигнорировали коты, — глупее этого трудно что-либо придумать. Зависеть от мужчины, пусть даже только эмоционально, это слишком большая роскошь.

Ленка двести сорок восьмая в принципе догадывалась о проблемах подруги, но даже не подозревала, насколько глубоко лежат их корни. На ее взгляд Кристине бы не мешало прекратить свое добровольное затворничество и открыться миру. Но именно этого Кристина и старалась избежать под всеми мыслимыми предлогами. Ей не нравилось, когда на улице или в транспорте с ней пытались завязать знакомство молодые люди, она терпеть не могла ощущать на себе пристальный взгляд чьих-то глаз, пусть даже и восхищенный. В такие моменты она чувствовала себя как человек, которого помимо его воли пытаются раздеть. А знакомиться с кем-либо сама не имела никакого желания. Да и не умела, честно говоря. Даже представить себе не могла, как это делается. Получается, словно навязываешься. Противно.

В этот день Фредди не сильно лютовал, хотя гадостей успели наслышаться все: и Инка, и Женька, и Ленка с Кристиной. А ближе часам к восьми утра он и вовсе пропал из эфира. Вот бы пораньше это сделал, цены бы ему не было, а то всю ночь нервы мотал.

Сегодня Кристина решила, что поедет домой на машине. Ее безудержно клонило в сон, и она мечтала оказаться в теплой постели так, как человек мечтает о глотке воды в пустыне. Инка уже вовсю объявляла в канале: «Господа корреспонденты, помогите транспортом нашим операторам, районы Сокольники, Новогиреево, Лианозово и Каширка». Если повезет, и кто-нибудь едет мимо Теремка в нужную тебе сторону, еще и до самого подъезда добросят. Причем за бесплатно. Если только подворачивалась такая возможность, корреспонденты всегда были готовы сделать для операторов что-нибудь приятное. Смену, которая дежурила восьмого марта, обычно заваливали цветами и конфетами, иногда девчонкам передавали «именные презенты». Все от чистого сердца и с добрыми пожеланиями.

Кристина только успела переобуться, как ей сказали бежать «с вещами на выход». Какой-то корреспондент уже стоит на улице и ждет ее, чтобы добросить до Новогиреево. Надо же, ведь и десяти минут не прошло!

Попрощавшись с девчонками, Кристина наспех влезла в куртку и, даже не застегнувшись как следует, выскочила на улицу. Действительно, какая-то темная машина, стоящая прямо напротив их крыльца, по виду старенький Жигуленок, завидев ее, гостеприимно распахнула дверцу. Кристина почти с разбега влетела на переднее сиденье, захлопнула дверцу и только собиралась поблагодарить корреспондента за то, что он согласился ее подвезти, как водитель повернулся к ней лицом, на которое была напялена безобразная шапка-маска с прорезями для глаз, как у боевиков или подразделений спецназа, и хорошо знакомым ей картонным голосом произнес: