Юг там, где солнце - Виталий Каплан

Я вышел на безлюдную, заросшую лопухами улочку, ну совершенно деревенского вида, не хватало для полноты картины лишь гуляющих кур да визжащего где-нибудь на задворках поросёнка. Вместо этого подобрался ко мне рыжий, ободранный в боях кот, не спеша обнюхал мой ботинок и разочарованно удалился прочь.

Вот она, Малая Аллея. Десятилетней давности картинки — своим чередом, а ориентироваться я не забывал, это получалось автоматически. Если не вспоминать, как долго вбивали в меня сей автоматизм, то впору и возгордиться. Ай да Лёша, ай да сукин сын!

На покосившемся штакетнике, в пяти шагах от меня, красовался изрядно облупившийся номер. Четырнадцать! То, что доктор прописал. Ну ладно, пора поздороваться с бабулей.

Та не замедлила появиться. Скрипнула дверь терасски, и возникла она — вооружённая коромыслом и вёдрами — разумеется, пустыми. Хорошо всё же, что я не страдаю грехом суеверия.

Бабуля оказалась не такой уж и развалиной, как рисовалось моему воображению. Было ей на вид не больше семидесяти, и, конечно, имелись на загорелом, цвета морёного дуба лице морщины, но не в таком уж фантастическом количестве. Седые волосы, выбиваясь из-под серого платка, почему-то наводили мысли об огненных языках, что лижут растопку — свернувшуюся в трубочку берёзовую кору.

— День добрый, хозяйка, — поприветствовал я её, облокотившись о столб, на котором была укреплена видавшая виды калитка.

— Ну, чего тебе? — осведомилась старуха, глядя на меня выцветшими, лишёнными всякого выражения глазами.

— Да вот, интересуюсь насчёт жилья, мне бы на пару дней, до поезда на Заозёрск. Может, договорились бы?

— Ступай, ступай, — бабка не замедлила охладить мой пыл. — Не сдаю я. Вот, может, у Семёновны с Авиаторов, у неё комната пустует, а у меня негде.

— Ну зачем так уж сразу, бабуля, — изобразил я хамоватую настырность. Или настырную хамоватость. — Пенсия у тебя, ясное дело, маленькая, а расходы большие, так что интерес тебе самый что ни есть тот. Да и жилище, я гляжу, не мелкое, уж как-нибудь разместились бы.

— Я ж тебе, малый, ясным языком сказала — ступай, — насупилась бабка. — Некогда мне с тобой лясы точить.

И вновь вспомнился мне Гоголь. Ну точь-в-точь сцена на степном хуторке, не хватает лишь чумацких возов. И нет рядом верных сподвижников — богослова Халявы да ритора Тиберия Горобца. Но я бабушке всё равно на себе кататься не позволю. Не те времена, не та сказка.

— Плохо, плохо, — грустно покачал я головой. — Негостеприимна ты, бабуля, сурова с молодёжью. А я-то надеялся, получится у нас с тобой интересный и даже захватывающий разговор…

— Это с какой же такой радости мне с тобой разговоры говорить? — поджав узкие губы, буркнула бабка.

— Ну как же, Елена Кузьминична, — усмехнулся я. — Радость всегда найти можно. Оглянись вокруг — а её, радости, штабелями лежит. Навалом. Бери — не хочу…

— Ты откуда меня знаешь? — немедленно обеспокоилась старуха. — Или сказал кто?

— Ну зачем же так, Елена Кузьминична? — вновь изобразил я заокеанского образца улыбку. — Вы — человек известный. В узких, правда, кругах, но всё же. Да я, кстати, и сам оттуда же. Из кругов и прочих эллипсов. Вот, полюбопытствуйте, раз уж интересуетесь, — я вытащил синюю книжечку и протянул бабусе.

Та молча приняла документ и долго-долго изучала его, пришёптывая губами и зачем-то причмокивая. Наконец вернула мне ксиву и покивала.

— Так бы сразу, а то нервы тянете из старухи…

— Сразу, Елена Кузьминична, нельзя, — сообщил я. — Спешка хороша когда? Правильно, при ловле блох. Приглядеться надо к человеку. Тем более, вопрос у нас с вами важный, тонкий, второпях такие не обсуждают. Ну что, может, пройдём в помещение? Не на пороге же беседовать.

— Ох да, конечно, — засуетилась бабка и бросилась отворять калитку. — Проходите, проходите, — повлекла она меня в запутанные недра дома. — Покушать не желаете? Я мигом, — торопливо проговорила она уже в комнате, видимо, в гостинной, если уж пользоваться светскими аналогиями.

— Нет, Елена Кузьминична, спасибо на добром слове, но сие ни к чему, — вежливо помотал я головой, внутренне содрогаясь. Ещё остатки завтрака беспокоили мой пищевод, а вытерпеть старухины явства было выше всяческих сил. Да плюс к тому же и жара. Здесь, в доме, она особо не чувствуется, но тем не менее…

— Ну, тогда чайку, — решительно произнесла старуха. — И не спорьте. Чайку, оно сейчас — в самый раз.

Ухватив расписанный васильками чайник, Кузьминична удалилась в сени, и я обречённо оглядел гостинную.

Ну что ж, почище, конечно, чем у Никитича, да и побогаче, явно не бедствует старушка. Что само по себе наводит на размышления. Иконы на полочке стоят, как положено, лампадка теплится, одним словом, примерная прихожанка. Ну, это понятно, церковнослужительница. Проще говоря, уборщица в храме. Я тогда перед выездом не поленился, сходил в информационный отдел, поглядел по компьютеру данные на бабушку. Так, на всякий случай. Тем более, что папочка, вручённая мне начальником, оказалась подозрительно тощей. Кроме старухиного сигнала да кое-какой статистики по Барсову в ней ничего и не было.

— Сейчас закипит, — обнадёжила меня прошмыгнувшая в дверь Кузьминична. — Я пока конфеточек положу, угощайтесь. Давно приехали?

— Второй день, — честно признался я, тоскливо глядя на блюдечко с конфетами. Нет, перетопчется бабка, только её сладостей мне для полного счастья и не хватало.

— Где остановились-то? — продолжала допрос старуха, вытаскивая меж тем какие-то позапрошлогоднего вида варенья из пузатого буфета.

— У хороших людей, — светски улыбнулся я, уже понимая, что лёгкого разговора не получится, и лучше скорее перейти к делу.

— У нас вообще народ душевный, — ласково закивала бабушка. — Не знаю уж, как у вас в столицах, а у нас всё попросту. С открытым сердцем.

— Ну, наверное, не так уж всё просто? — хмыкнул я, автоматически крутя в пальцах чайную ложечку. — Бывают, наверно, и кое-какие сложности. Не случайно же сигналили в Управление? Не шутки же шутили, надо полагать?

— Нет, я и говорю, — бойко откликнулась старуха. — Душевный народ, но и то дело, что всякие случаи нет-нет, да и бывают.

— Так что же стряслось в городе Барсове, что столичных работников с места срывают, да ещё в разгар отпуска? — приврал я невзначай. В нашем деле оно иногда полезно.

— Да есть тут такое… Уж не знаю, как и сказать, — подобралась вдруг бабка и неуловимо как-то осерьёзнилась. — Я, может, чего и сама не понимаю, может, зря и шум подняла, прости Господи меня, грешную. Женщина я простая, образования семь классов, всю жизнь работаю, сама себя кормлю. Муж, покойник, тоже от дела не бегал, слесарил Василий Палыч мой, неплохие деньги зарабатывал, было время. Сейчас-то не то, пенсия маленькая, одно слово, огород выручает, но уж и потрудиться приходится, а сердце никуда не годится, и радикулит опять же…

— Елена Кузьминична, давайте про ваш радикулит в другой раз как-нибудь, ближе к делу давайте, — напомнил я увлёкшейся своими болезнями бабке.

— Вот и я про то же, — ничуть не смутилась та, — это просто к слову, чтобы, значит, если я чего напутала, с вашей стороны обиды на меня не было. Ну, в общем, не чисто у нас кое-где. Есть тут один такой… Видать, с бесами знается, — понизила она вдруг голос. — Он мастак гадать на потерянное. Как чего случилось, к нему идут, он там в сарае что-то делает такое — и ясно становится, где искать. Ну, не задаром, само собой.

— Интересно, — зевнул я, откровенно поглядывая на часы. — И это всё, что вы можете нам сообщить?

— Нет, я, понятное дело, с подробностями, — с достоинством откликнулась старушка. — Я ж их семью давным-давно знаю, мы с Веркиной матерью ещё в школе вместе учились, да и потом на суконном комбинате сколько лет оттрубили…

— Конкретнее, — попросил я. — Без лишних деталей. Итак, имя гадальщика?

— Да Мишка же это, пострел, Веркин сын, — зачастила бабуся. — Он, значит, и ворожит, а Верка-то к нему людей с их просьбами и приводит, и деньги с их берёт.

— Что? — поперхнувшись чаем, спросил я. — Сколько же ему лет, этому Мишке?

— Да тринадцать весной вроде как было, он же в тот самый год родился, когда старик мой, Василий Палыч, на пенсию вышел.

— Вы хотите сказать, что гадатель — ребёнок? — подался я вперёд. — Вы уверены в этом? Может, всё-таки мать?

Ну вот, только этого ещё не хватало. Я им что, детская комната? Впрочем, бабка могла и напутать.

— Я пока что ещё кое-что понимаю, — малость обиделась Кузьминична. — Не такая уж и старая я. Что знаю, то и говорю. Он, Мишка, гадает. Уже полтора года как. Да полгорода об этом знает, молчат только, кому охота связываться?

— Это с кем, с нами, что ли? — уточнил я. — С Управлением?

Старуха кивнула.