Ловушка для «Осьминога» - Станислав Гагарин

– Зайдете? – Старший лейтенант Звягин показал рукою на здание заставы. Напротив входа высился постамент с бюстом Петра Игнатенко, работы ленинградского скульптора Виктора Пронина.

– Потом, – ответил Колмаков. – Сначала обойдем границу. – Он смущенно улыбнулся: – Давно здесь не был. Тянет на родные места.

Но по дороге все же заглянули на скотный двор – посмотрели коров, телят, свиней, кур, кроликов. Все здесь было как у самого хорошего деревенского хозяина. Зашли и в собачий питомник.

В крайнем вольере сидел огромный черный кобель.

– Ремиз? – спросил Колмаков, вспомнив другого черного Ремиза, погибшего на боевом посту в одну ночь с Петром Игнатенко.

– Да, – ответил Звягин. – Внук того Ремиза. И уже есть щенок от него, тоже черного цвета. Наш Никита Авдеевич строго следит за традицией – на первой заставе всегда должен быть черный пес по клич­ке Ремиз.

Услышав свою кличку, Ремиз поднялся, подошел к решетке, внимательно (посмотрел на Звягина, затем вопросительно глянул на новых людей и сразу отнес их к категории своих, ибо не уловил у начальника за­ставы и прапорщика чувства настороженности и беспокойства.

– Хороший пес, – похвалил Колмаков и пошел прочь от питомника.

Колов остался на заставе, а Звягин, Колмаков и Логинов вышли из ворот и оказались за линией контрольно-следовой полосы. Впереди была уже только сама граница – воображаемая разделительная линия, обозначенная с двух сторон столбами, отступившими от собственно границы на пять метров. Красно-зеленые столбики – наши, сине-голубые – финские… Тут уже не было сплошной заградительной системы, но в отдельных опасных с точки зрения возможного нарушения границы местах устанавливались и особая проволока, попав в которую, нарушитель запутывался и терял время, и спираль Бруно, и незаметные непривыч­ному глазу ниточки-паутинки, обрыв которых вызывал на заставе тревогу.

– Пойдем на вышку, – предложил Логинов.

– Помнишь наше первое с тобой бдение там?

– Помню, – ответил Колмаков. – Баня у вдовы Карьялайнен на том же месте?

– А что ей сделается, бане? Стоит… Девчонки вдовы повырастали, повыходили замуж. По выходным приезжают. Уже собственных девчонок привозят.

– У старшей дочери два сына, – вежливо поправил Логинова начальник заставы. – Я подниматься не буду. Слишком много нас будет. С той стороны видно…

– Правильно, – одобрил Логинов. – Ждите внизу.

С двадцатиметровой вышки граница была как на ладони. Колмаков даже невооруженным глазом видел две линии столбиков, отсюда они казались игрушечными, домики финнов, живущих вдоль границы, – особой зоны на сопредельной стороне не было. Не имели соседи и контрольно-следовой полосы. Пограничная охрана у них только на одну треть состояла из солдат срочной службы, остальные были пограничниками-профессионалами, охранявшими границу по контракту. Пограничные функции были возложены и на финских егерей, живущих вблизи от разделительной линии. Государство предоставляло им льготы, выделяло участки для ферм, пахотную землю, покосы. За это егеря должны были наблюдать за порядком на границе, сообщать о подозрительных лицах в ее зоне, обнаруженных следах, принимать участие в операциях, проводимых штатными пограничниками.

С наблюдательной вышки виднелись девять строений, обозначенных у советских пограничников номерами: от первого – домика вдовы Херты Карьялайнен до девятого – коттеджа егеря Яакко Юлли. Объект номер восемь – замок Хельяс, высившийся на леси­стом холме.

Двое пограничников вели наблюдение в мощный бинокуляр. Старший наряда ефрейтор Юрий Гвозди­ков доложил Логинову, что на обозреваемом участке все в порядке, изменений в обстановке не зафиксировано. Только вот два часа назад на вышку соседей поднимались двое в штатском в сопровождении финского офицера-пограничника.

– А у нас только один штатский, – пошутил Логинов. – Понаблюдаем? – И он жестом пригласил Колмакова к окулярам.

Колмаков наклонился, и дом вдовы Карьялайнен разом приблизился к нему. Николай словно перенесся во двор этого дома.

Во дворе стояли две машины с хельсинскими номерами. Возле одной из них возился высокий светловолосый парень в красной футболке с белыми буквами «РО» на груди и в линялы джинсах. На крыльцо вышла женщина в розовом платье и о чем-то спросила парня. Тот отрицательно покачал головой. Потом к нему подбежала выскочившая из кустов девочка, он провел рукой по ее золотистым волосам…

Николай Колмаков вспомнил, что когда-то дочери вдовы Карьялайнен были такими же, разве что чуть постарше, чем эта девочка. И сам он был другим, и Артем Логинов… Только вот Петр Игнатенко никогда уже не переменится, всегда останется таким, каким его помнят близкие и друзья, каким запечатлел его в бронзе скульптор Пронин.

Вот уже второй час парились они в бане, хлестали друг друга березовым веником, выходили отдышаться в предбанник, потом снова шли в парную, сидели, широко раскрыв рты, на полке у самого подволока.

Когда не торопясь одевались – разморенные тела требовали неспешных замедленных движений, – Колмаков спросил друга:

– Ты чем-то обеспокоен, Артем…

– Еще бы, – ответил Логинов. – Такие ЧП свалились на отряд. Обеспокоишься…

– Да нет, – возразил Колмаков. – Я о другом. Дома-то как у тебя?

– Ты же видел… Все нормально.

– А Настя?

– Что Настя? Ты же знаешь, Коля, мою беду… Нашу с Настей беду… Сколько лет уже с нею вместе, Аленке пятнадцать в августе будет, а назвать ее своей женой не могу. Не забывает она его…

– Мы все о нем помним, Артем.

– Да не в том смысле. Не понимаешь ты… Она продолжает считать себя женой Петра. Его женой! А не моей… – Логинов достал из кармана форменной тужурки сигареты, руки у него дрожали, прикурил только от третьей спички.

– Ну ладно, когда на нее накатывает, едет на за­ставу, возится с цветами у могилы, а потом всю ночь сидит рядом. Это ее долг – вечное поклонение его праху. Но ведь она не память о нем хранит, она любит его, как живого!

– А ты? – спросил Николай. – Ты кто для нее?

– Не знаю, – потерянно сказал Логинов. – До сих пор не знаю. Представляешь, каково мне… Ведь я-то люблю ее, Настю… И сына ее люблю, как родного. Ее же сын. Такие вот, друг Коля, дела.

«Наверное, не надо было тебе жениться на ней, Артем, – подумал Колмаков. – И он, и все мы на­деялись, что горечь утраты притупится у Насти и она будет вновь счастлива в новом браке. Ан вот как повернулось… А что тут поделаешь?»

Колмаков понимал, что тут бесполезны какие-либо слова, и глубоко вздохнул.

Вечером Колмаков и Логинов побывали на боевом расчете, поужинали у начальника заставы, где был и прапорщик Колов с женою, Дарьей Антоновной, посидели с часок у телевизора, погуляли перед сном от одних ворот заставы до других, потом выпили у себя, в комнате для приезжих, чаю. Спать улеглись около полуночи.

А в половине второго Колмакова разбудил топот сапог над головой. Поначалу Николай не понял спросонья, где он и что с ним, потом прорубилась мысль: «Я ведь на заставе… И надо мною казарма. Бойцов подняли по тревоге…»

– Артем! – позвал он Логинова. – Ты слышишь?

– Слышу, – отозвался Артем. – Сработала система… Или еще что. Поднимаемся!

Быстро, но без суеты одеваясь, Николай вдруг подумал, что именно так начались события той самой трагической ночи.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I

Сэмюэль Ларкин, заместитель директора ЦРУ и член Совета национальной безопасности Соединенных Штатов, прилетел из Мюнхена в Ухгуилласун на стра­тегическом бомбардировщике американских ВВС, переоборудованном в комфортабельную летающую резиденцию специальной службы.

Раскрашенный под пассажирский лайнер гражданской авиакомпании «Америка – Эйр», которая существовала на самом деле и являлась негласной собственностью ЦРУ, самолет сел в международном аэропорту Хассельбанкен, но подруливать к зданию вокзала не стал, свернув на запасную стоянку.

Автомобиль уже ждал высокого гостя, и едва к огромному Б-52 подали трап, прямо к нижним ступеням подкатил черный «мерседес» Вильяма Сандерса. Поодаль остановилась вторая машина. Это был темно-синий «олдсмобил», из которого вышли Стив Фергюссон и Майкл Джимлин. Четверо парней из охраны, подъехавшие на несколько минут раньше, заняли вокруг самолета позиции.

И вот на трапе появился Сэмюэль Ларкин. Его сопровождали двое рослых телохранителей. Один из них ступил на площадку трапа первым, осмотрелся, сделал знак идущему следом шефу, что все спокойно, и пошел вниз впереди него. Второй прикрывал шефа сзади.

– Как долетели, Сэм? – приветливо спросил Вильям Сандерс и, зная, что мистер Ларкин любит простецкое обращение, обнял его, похлопал по спине руками.

– Спасибо, мой дорогой, все обошлось, – отвечал Сэмюэль Ларкин. – Пересекли океан и эту балтийскую лужу и, представь себе, ни разу не упали в воду…