Галaтeя - Мигель Сервантес

- Позвольте от лица всех пастухов выразить вам свою признательность за ваше лестное о нас мнение, - сказал Элисьо. - Должен, однако ж, заметить, что и наша деревенская жизнь полна превратностей и огорчений.

- Не могу с тобой согласиться, друг мой, - возразил Даринто. - Правда, все мы знаем, что земное наше существование - это война, но здесь она меньше чувствуется, нежели в городе, оттого что деревенская жизнь не в такой степени зависит от разных случайностей, волнующих дух и возмущающих покой.

Тут одна из дам, обратись к другой, молвила:

- Сдается мне, сеньора Нисида, что если мы желаем завтра же увидеть наших родителей, то нам пора в путь.

При этих словах Элисьо невольно подумал, что перед ним та самая Нисида, о которой столько рассказывал отшельник Силерьо; подобная же мысль одновременно мелькнула у Тирсиса, Дамона и Эрастро, и, дабы удостовериться в том, Элисьо, обратясь к Даринто, сказал:

- Сеньор Даринто! Имя, которое только что изволила произнести эта дама, знакомо и мне и другим пастухам, но тот, из чьих уст услышали мы его впервые, произносил его с глубоким волнением и со слезами на глазах.

- Верно, так зовут кого-нибудь из ваших пастушек? - осведомился Даринто.

- Нет, - отвечал Элисьо, - та, о которой я веду речь, возросла на далеких берегах славного Себето .

- Что ты говоришь, пастух? - вскричал первый кавальеро.

- То, что вы слышите, - отвечал Элисьо, - и вы можете услышать от меня еще больше, если разрешите мое сомнение.

- Поделись им со мной, - предложил кавальеро, - может статься, я и сумею его рассеять.

Тогда Элисор спросил:

- А вас, сеньор, не Тимбрио ли зовут?

- Ты угадал, - признался кавальеро, - точно, меня зовут Тимбрио, и хотя я предпочел бы до более благоприятного времени скрыть от тебя мое имя, однако желание знать, откуда оно тебе известно, велит мне открыть все, что ты желал бы знать обо мне.

- В таком случае, - продолжал Элисьо, - вы не станете также отрицать, что эту даму зовут Нисида, а другую, если не ошибаюсь, Бланка и что это родные сестры.

- Все это истинная правда, - подтвердил Тимбрио, - но коли я ответил на все твои вопросы, то ответь теперь и ты: по какой причине ты обратился с ними ко мне?

- Благородная эта причина к вящему вашему удовольствию скоро откроется, отвечал Элисьо.

Но тут не выдержал Дамон:

- Не томи ты Тимбрио, Элисьо, раз что можешь ты его порадовать доброю вестью!

- А я, - подхватил Эрастро, - поспешу к несчастному Силерьо с вестью о том, что Тимбрио отыскался.

- Благие небеса! Что я слышу! - воскликнул Тимбрио. - Что ты говоришь, пастух? Ужели это тот самый Силерьо - верный мой друг, сокровище души моей? Я так мечтаю с ним свидеться! Более страстной мечты у меня сейчас нет. Рассей же мое сомнение, ибо оно все растет, подобно как растут и множатся твои стада на зависть соседям!

- Не волнуйтесь, Тимбрио, - заметил Дамон, - ведь Силерьо, о котором толкует Элисьо, и есть тот Силерьо, о котором толкуете вы, тот, который думает не столько о собственном своем здоровье и благополучии, сколько о том, благополучно ли вы здравствуете на свете. Как он нам рассказывал, горечь разлуки с вами, а равно и другие утраты, которые он от нас также не утаил, столь сильно на него повлияли, что он поселился неподалеку отсюда, в небольшой пещере, и, ведя крайне суровую жизнь, мечтает ныне только о смерти, оттого что его жажда узнать о вас до сих пор не могла быть утолена. Все это доподлинно известно Тирсису, Элисьо, Эрастро и мне, ибо он сам рассказал нам о вашей дружбе и обо всем, что с вами обоими произошло вплоть до того дня, когда роковое стечение обстоятельств вас с ним разъединило, а его обрекло на столь строгое уединение, что вы диву дадитесь, как скоро его увидите.

- Увидеть его и тут же умереть! - подхватил Тимбрио. - Так вот, зная, сколь свойственна вам, милые пастухи, жалость к людям, я прошу вас: сжальтесь вы надо мной и скажите, где та пещера, в которой живет Силерьо!

- Лучше сказать, где он умирает, - поправил его Эрастро, - но появление ваше вернет ему жизнь, и коли вам не терпится порадовать его и себя, то вставайте, и мы вас проводим, с условием, однако ж, что по дороге вы расскажете нам обо всем, что с вами случилось после того, как вы уехали из Неаполя.

- Немногого же ты хочешь за такое великое одолжение! - заметил Тимбрио. Да я не только это, а все что угодно готов тебе рассказать!

Затем он обратился к своим спутницам:

- Итак, счастливый случай избавляет нас с вами, драгоценная Нисида, от необходимости скрываться под чужими именами, на радостях же от получения столь доброй вести я осмеливаюсь обратиться к вам обеим с просьбой: пойдемте скорее к Силерьо, - ведь мы с вами, сеньора Нисида, обязаны ему жизнью и нашим счастьем.

- Меня не нужно просить, сеньор Тимбрио, о том, чего я сама так жажду, тем более, что мне так легко будет это исполнить! - молвила Нисида. - Поспешим же! Право, мне каждое мгновение представляется вечностью.

С теми же словами обратилась к Тимбрио и сестра Нисиды Бланка, которую, видимо, особенно радовала предстоящая встреча с Силерьо. Дорогой влюбленного

Тимбрио и красавиц-сестер, Нисиду и Бланку, охватило такое страстное нетерпение, что быстрый их шаг казался им слишком медленным; Тирсис же и Дамон, видя, что Тимбрио теперь не до того, не напоминали ему его обещание рассказать по пути к пещере обо всем, что с ним приключилось после того, как он расстался с Силерьо.

Боясь взволновать отшельника неожиданным своим появлением, Тимбрио, Нисида и Бланка порешили к нему не входить. Опасения их были, однако ж, напрасны, ибо Тирсис и Дамон, заглянув в пещеру, с удивлением обнаружили, что там никого нет. Но в это самое время послышались звуки арфы, возвестившие им, что Силерьо должен быть где-то поблизости, и, пойдя на звон ее струн, они его вскоре увидели: сидя на срубленном оливковом дереве, в полном одиночестве, если не считать вечной его спутницы - арфы, он извлекал из нее столь нежные звуки, что, дабы упиться сладостною их гармонией, пастухи не стали его окликать, а тут еще, как нарочно, Силерьо чудным своим голосом запел эту песню:

Свои крылатые часы, о время,

Поторопи! Я изнемог от мук.

Ах, если мне ты хоть немного друг

Знай: жизнь мою пресечь настало время.

Мое дыханье оборви в то время,

Когда душе постыло все вокруг.

Не медли! Дни пройдут, и злой недуг

Меня отпустит, может быть, на время.

Не радостных часов прошу я, нет!

Пусть мимо пролетят, - они бессильны

Мне возвратить веселье прежних лет.

Мечтаю я сойти во мрак могильный,

И мне желанен только смертный час:

Он, он один от мук меня бы спас.

Пастухи, оставшись незамеченными, прослушали до конца всю песню и вернулись обратно с намерением предложить остальной компании нечто такое, о чем вы сейчас узнаете, а именно: сообщив, где находится Силерьо и где они его отыскали, Тирсис обратился к Тимбрио со следующей просьбой: пусть все незаметно подойдут поближе, а затем Тимбрио или Нисида что-нибудь споют. И все это Тирсис затеял, дабы продлить удовольствие, которое сулила отшельнику столь приятная встреча. Тимбрио согласился; Нисида, которой он передал просьбу Тирсиса, также изъявила согласие. И вот, когда они уже подошли так близко, что Силерьо мог их услышать, Тирсис подал прелестной Нисиде знак, и та начала петь:

Хоть благом обладаю я,

Что мне несчетных благ дороже,

Одно, утраченное, все же

Жестоко мучает меня.

Ко мне не ласков сын Венеры,

И рок - отъявленный мой враг:

Они дарят мне мало благ,

А беды сыплют полной мерой.

В любви, хотя б ее звезда

Счастливая сопровождала,

Утехе каждой бед немало

И мук сопутствует всегда.

Что тесный строй привычен мукам,

Кому изведать не пришлось?

Утехи же приходят врозь,

Они не связаны друг с другом.

О том, как дорога цена

Любого мига наслажденья,

Надежды скажут и мученья,

Которыми любовь полна.

Мои об этом скажут очи,

Чей блеск от скорби все бледней,

И муки памяти моей,

Которая и днем и ночью

О том мне шепчет, кто бы мог

Ее спасти от вечной муки,

Но с кем я в горестной разлуке,

К кому не нахожу дорог.

О ты, тому безмерно милый,

Кто столь же почитал своим

Тебя, сколь и себя твоим,

И с кем пребуду до могилы!

Своим присутствием укрась

Нечаянное наше счастье,

Не превращай его в несчастье,

Так долго вдалеке держась.

Мне тяжко думать, что безумен

Был ты когда-то, я же - нет,

А ныне я впадаю в бред,

Меж тем как ты вполне разумен.

Тому, чьей стала я навек,

Исполнивши твое желанье,

Что радости в завоеванье,

С которым твой совпал побег?

Тебя своей считал он частью,

И чрез тебя могла б сейчас,

Когда б ты не покинул нас,

Я полного достигнуть счастья.

Если чарующий голос прекрасной Нисиды наполнил негой сердца ее спутников, то какие же чувства должен был вызвать он у Силерьо, который, затаив дыханье, следил за всеми его переливами? Все это время ее голос пел в его душе, не умолкая, и вот теперь, придя в волнение и затрепетав от восторга при первых же его звуках, Силерьо мгновенно превратился в слух и забыл обо всем на свете. И, хотя то был явно голос Нисиды, он все никак не мог этому поверить, ибо не чаял уже встретиться с нею, да еще в таких пустынных местах. Но в это время по знаку Дамона Тимбрио запел тот сонет, который он сочинил в разгар своего увлечения Нисидой и который Силерьо знал не хуже его самого: