Благословение святого Патрика - Вера Колочкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она читала. Запоем. У нее даже игра такая была – сунуть руку под кровать, какую книгу пальцы ухватят, не глядя, ту и читать. Пусть хоть по пятому разу, хоть по десятому, все равно. Под кроватью-то они все любимые пылились, с детства уже перечитанные. Достаешь, например, третий том из собрания Чехова, открываешь наугад… Ага, на повесть «Три года» попала. Вот здорово! Да чего там! Любая чеховская вещь – такая радость для души! Теперь только лампу включить над головой, соорудить кусок черного хлеба с солью и можно смело уплыть в удовольствие… Да, странное это было сочетание – вкус черного хлеба с солью и чеховский текст. Необыкновенно изысканное. Ее собственное, между прочим, изобретение. Интимное чувство гармонии, не поддающееся стороннему пониманию. Да и зачем оно ей? Окрестили ее уже «девушкой с приветом», и довольно.
Правда, иногда ее прямо в процессе чтения тоска настигала, шевелилась упреком в душе – как же ты мечту о филфаке на медицинский хлебушек променяла… Вот же оно, все твое. Чехов, Булгаков, Куприн… Еще под кроватью томик Ахматовой есть… Лежат, как неприкаянные, в ссылке.
И тут же вздыхала с тоскою – нет, пять лет на филфаке – это долго. Тетка права. Но можно ведь было и на вечерний поступить, а днем работать… Да, оно так, конечно. Работать можно, а жить где? Да и пока эту работу найдешь… Времени-то искать не было, слишком скоропостижно ее из квартиры выписали. Как получилось, так получилось, и все, и нечего тосковать. Наоборот, все удачно сложилось. Да и куда бы она подалась после филфака? Учительницей словесности в школу? Так разница не такая уж и существенная – людей лечить или детей учить. А в материальном смысле вообще одинаково бесперспективная.
Два года пробежали незаметно, замаячил впереди выпуск в самостоятельную жизнь. Для нее – пугающе самостоятельную. Правда, открылась одна перспектива – заявка пришла на два места в хорошую ведомственную больницу, с проживанием в общежитии. Но и желающих туда попасть тоже было – хоть отбавляй. Она дважды ходила к директору, кукожась от неловкости, объясняла свою ситуацию, но он лишь плечами пожимал, отвечал устало и равнодушно – хорошо, мол, мы примем к сведению…
Потом извелась страхами в ожидании той перспективы. Перестала спать, есть, даже читать перестала. Все ей представлялось, как она выселяется из общежития со своими книгами… в никуда. Можно было, конечно, обнаглеть и к тетке поехать… Но это был уж самый последний вариант, и вовсе не хотелось о нем думать.
– Да что ты вся извелась, Лизка, ей-богу! – глядя на ее переживания, качала головой соседка по комнате, хорошенькая беленькая Катя, круглая и гладкая, как куриное яичко. – Директор же обещал тебе это место, вот и успокойся! А то мечешься туда-сюда…
– Он не обещал, Кать. Он сказал, примет к сведению. А если он забудет… принять к сведению? Что тогда?
– А ты еще завтра сходи, напомни о себе!
– Да мне неловко, Кать…
– Ой, ну какая же ты нерешительная, Лизка! – презрительно сморщила маленький носик Катя. – Да в твоей ситуации, наоборот, надо быть стервой зубастой! А ты вся на переживания изошла! Вон, бледная какая, смотреть тошно! Иди на улицу, свежего воздуха глотни! Мороженого съешь, в кино сходи, развейся!
– Нет, не хочу. Я лучше в комнате посижу. Почитаю…
– Ага! Вот так все главное в жизни и проворонишь, в книжку уткнувшись!
– Чего я провороню? Ничего не провороню…
– Ну, так я из-за тебя провороню!
– В смысле? – подняла она на Катю удивленные глаза.
– Да тут такое дело, Лизк… Ну, в общем… Ко мне сейчас парень один должен прийти… Светку-то я еще утром предупредила, она к родственникам с ночевкой подалась.
– А… Ну, так бы сразу и сказала. Да, я сейчас уйду, Кать. В котором часу мне можно вернуться?
– Не знаю… Давай часикам к десяти, что ли… А лучше – к одиннадцати. Конечно, было бы совсем хорошо, если б ты вовсе ночевать не пришла…
– А ты давно этого парня знаешь, Кать?
– Не-а. Только вчера познакомились.
– И уже в гости его пригласила? Так быстро?
– Хм… А что тут особенного? Сейчас все так делают… Тем более он парень классный. Такими парнями не бросаются, Лиз. Если я не позову – другая позовет, и поминай, как звали. А я буду потом, как дура, тоже вечерами книжки читать…
– Спасибо за комплимент, Кать.
– Да ладно, не обижайся! Лучше сваливай быстрее! Он вот-вот должен прийти!
– Все, ухожу… Но я к двенадцати все равно приду, мне ночевать негде.
– Да знаю, знаю… Куда ж тебя, сиротинушку, денешь?
Торопливо причесавшись перед зеркалом и накинув на плечо ремешок сумки, она шагнула к двери и вздрогнула от раздавшегося с той стороны уверенного стука.
– Да, Герман, заходи! – весело-томно прозвучал за спиной Катькин голосок. – Заходи, там открыто!
Он и в самом деле был хорош, «классный» парень Герман. Высокий, русоволосый, яркоглазый. Правда, самоуверенности в нем было много, сразу в глаза бросалась. Но, наверное, оттого он для Катьки и классный, что слишком самоуверенный?
– Здравствуйте! А вы что, уходите? – окинул он ее быстрым оценивающим взглядом.
– Да, Гер, Лизке срочно в библиотеку надо. Да ты заходи, чего в дверях стоишь! – суетилась сзади Катька, чуть подталкивая ее в спину.
– В библиотеку? Жаль… А то посидели бы с нами, Лиза… У меня тут кое-что поинтереснее библиотеки есть… – красноречиво похлопал он по карману ветровки, откуда высовывалось блестящее горлышко бутылки шампанского.
– Нет, спасибо. В другой раз как-нибудь… – скромно опустив глаза, шмыгнула она мимо него.
– Жаль…
Он еще что-то сказал, она уже не расслышала. Пухлая Катькина ручка мелькнула в проеме двери, быстро прошуршал ключ в замке. Она поморщилась, передернула плечами, чувствуя странную неловкость. Слишком уж откровенно этот Герман ее разглядывал… Чего ее разглядывать-то? Одета не модно, косметики на лице нет, обыкновенная мышка-норушка, явно не в его вкусе. Таких, как она, мужчины обычно не замечают. Это и понятно, она же даже кокетничать не научилась. С кем ей было учиться-то? С князем Мышкиным? С Вронским? Или, может, с несчастным Лаевским из чеховской «Дуэли»?
Правда, намечалось что-то такое, еще в школе, в восьмом классе… Обратил на нее внимание один мальчик с красивой фамилией Оболенский. И имя у него было красивое – Марк. Смешной, длинный, в очках… Очень был умный, на всех школьных олимпиадах по физике-математике побеждал. А когда перешли в девятый класс, он исчез… Просто не появился первого сентября в школе – она думала, заболел, может? Потом выяснилось – нет, не заболел. Родители навсегда Марка в Израиль увезли…
В тот вечер она так и прослонялась по улицам, не зная, куда себя деть, и сожалея, что второпях забыла прихватить книжку. Хорошо, в парке на скамье кто-то журнал «Юность» забыл. Полистала, обрадовалась – о, да тут новую повесть Бориса Васильева напечатали! И в рубрике «Зеленый портфель» – рассказ Дины Рубиной! Так и читала до темноты, а потом дождь пошел, и пришлось еще полчаса коротать под козырьком гастронома, что напротив общежития. Эти последние полчаса совсем ее доконали. И, как всегда в таких случаях, память тут же преподнесла поразившее ее когда-то своей точностью выражение из рассказа любимой Дины Рубиной – одиночество разболелось… Да, лучше, пожалуй, и не скажешь. Именно – разболелось.