Из воспоминаний - Жорес Медведев

Рой IV

Жорес написал выше о реабилитации отца в 1956 году Тогда мы думали, что эта реабилитация является окончательной. Но что-то происходило в недрах аппарата уже без нашего участия. Через девять лет после справки от Военной коллегии Верховного суда СССР я получил на свой московский адрес письмо № 62312. В нем говорилось, что решением партийной комиссии при Главном политуправлении Советской Армии и Военно-морского Флота Медведев Александр Романович, член КПСС с 1918 года, «реабилитирован (посмертно) в партийном отношении». Оказывается, для членов партии нужна еще партийная реабилитация, без которой невозможно упоминание в печати. Однажды в магазине политической литературы я увидел книгу «Академия имени Ленина» – исторический очерк о Военно-политической академии имени Ленина. Среди имен лучших преподавателей академии 30-х годов я нашел и имя Александра Романовича Медведева. Но в книге ничего не говорилось о судьбе сотен преподавателей, слушателей и руководства ВПА имени Ленина в 1937–1938 годах.

В разное время я встречал людей, которые знали моего отца. Я очень жалею, что мало расспрашивал о нем и не записывал их свидетельств. Сегодня жив, пожалуй, только один из таких людей – литературовед и критик В. Я. Кирпотин, которому недавно исполнилось 90 лет. Впрочем, и Б. Чагин дожил почти до 90 лет, он умер лишь в 1987 году так и не став академиком. Это было Чагину вероятно, очень обидно, так как даже он имел все основания считать себя более «заслуженным» философом, чем М. Митин, П. Юдин, Ф. Константинов или Л. Ильичев, которые имели звания академиков. И таких же липовых академиков немало (если не большинство) на отделениях философии, истории, экономики и права АН СССР. Все же Чагин «удостоился» статьи в шесть строк в Философском энциклопедическом словаре.

В 1970–1974 годах меня несколько раз приглашали на Лубянку или в Лефортово для «бесед», которые фактически были замаскированной формой допроса. Основной причиной для таких «бесед», как я понял, было желание КГБ помешать изданию моих книг за границей или хотя бы узнать, передал я или нет рукописи этих книг в западные издательства. Однажды мой собеседник, по внешнему виду полковник или даже генерал, спросил меня:

«А написали бы вы, Рой Александрович, свою книгу о Сталине, если бы у вас не был арестован отец?» Вопрос оказался неожиданным для меня, и я не смог вразумительно на него ответить.

Моя жизнь и судьба слишком тесно сплелись с жизнью и судьбой отца. Я избрал своей профессией общественные науки, и желание разобраться в природе нашего общества только усилилось после смерти отца на Колыме. Я не озлобился, но и не потерял тех качеств характера, которые воспитал во мне и Жоресе отец. Я всегда думал об отце, когда писал свои книги, и вначале хотел посвятить отцу главный труд своей жизни – книгу о Сталине и сталинизме.

Я никогда не изменял ни убеждениям, ни идеалам молодости, и мне не пришлось бы воровать карточки с названиями моих книг из каталога Ленинской библиотеки, если бы они там были. В этом я тоже вижу влияние отца; он сумел привить мне приверженность к социализму, хотя мои представления о социализме, конечно, менялись. Я не мог бы писать своих книг иначе, чем по глубокому убеждению, хотя мне и приходилось проявлять необходимую осторожность в выражении мыслей.

Но мой отец жил в другое время, и у него было слишком мало шансов остаться на свободе в 30-е годы, время тотального террора. Если бы каким-то чудом машина террора не задела его до войны, и если бы он не погиб в годы войны, то не смог бы выжить после войны, он никогда бы не стал участвовать во всякого рода идеологических кампаниях того времени. Выживали и даже процветали в эти годы только такие люди, как Чагин, Минц или Митин. Так что арест и гибель отца не были случайными. Но ведь отец мог уцелеть в 30-е годы и погибнуть в годы войны. Конечно, в этом случае моя жизнь могла бы сложиться иначе. Но если бы мой отец погиб не на Колыме, а в боях под Киевом или под Берлином, если бы я избрал своей профессией общественные науки, а сталинизм и все, что с ним связано, так же существовали, то ни моя судьба как ученого, ни судьба Жореса существенно не изменились бы. Мы не смогли бы не написать своих основных работ, но, вероятно, не было бы создано этого небольшого рассказа о наших родителях.

Жорес Медведев, 1969–1972Рой Медведев, 1988

Рой Медведев Из воспоминаний о писателях. Константин Симонов

Константин Михайлович Симонов был первым писателем, с которым я познакомился, после того как решил заняться не только педагогикой, но и историей, причем историей становления сталинизма и культа личности Сталина. Константин Симонов первым из известных в стране людей не только прочел и одобрил мою не завершенную еще рукопись, но выразил готовность оказать мне в этой работе поддержку и помощь.

До встречи с Симоновым я вообще не знал писательского мира Москвы и общался лишь со своими друзьями – гуманитариями из московских НИИ и некоторыми из старых большевиков, вернувшихся в Москву после реабилитации. Мне помогали в новой работе и отдельные деятели из Академии педагогических наук, в которой я тогда работал. В этих условиях поддержка и помощь Симонова были для меня важным, неожиданным и приятным подарком судьбы, тем более что инициатива первой встречи исходила от самого Константина Михайловича.

Еще в 1963 году он прочел быстро распространявшуюся в списках рукопись моего брата Жореса «Биологическая наука и культ личности» – по истории агробиологической дискуссии в СССР. Хорошо написанная и понятная для любого образованного человека книга Жореса произвела на Симонова большое впечатление. Он попросил одного из друзей или помощников узнать, где живет и работает автор рукописи, и пригласить его для беседы. Для Жореса это были важные встречи, так как Симонов был не только известным писателем, но и влиятельным общественным деятелем.

У власти в стране стоял тогда Н. С. Хрущев, который активно поддерживал и Трофима Лысенко и лысенковцев. Но для последних быстрое распространение и очевидный успех книги Жореса среди интеллигенции представлялись крайне опасным делом. Они развернули против Жореса интенсивную клеветническую кампанию. Статьи с политическими обвинениями в его адрес публиковались не только в специальных журналах и в газете «Сельская жизнь». Одна из таких статей появилась в газете «Правда», а на очередном Пленуме ЦК КПСС на Жореса и его работу обрушился Первый секретарь Московского горкома КПСС Николай Егорычев. Были и доносы в КГБ, письма и заявления в Академию наук и другие учреждения.

Поэтому для Жореса была очень важна поддержка такого человека, как Симонов. Во время одной из бесед с ним Жорес сказал, что его брат пишет книгу о Сталине, и Симонов выразил большое желание прочесть мою рукопись. Именно Жорес передал мне приглашение Симонова и номер его домашнего телефона.