Предел прочности. Книга четвертая (СИ) - Углов Артем

- Да, парни, из вас советчики те еще, - проворчал я, но пиво взял и даже выпил, первый и последний раз, потому как пенное должно иметь привкус солода и хмеля, а не тархуна с лаймом. Зато парни повеселились от души, особенно хохотал Герб, наслаждаясь моей кислой физиономией.

- Я же говорю, на любителя, - привычно пробасил он, - что, настолько плохо?

- Пить можно, но к пиву это никакого отношения не имеет, больше похоже на алкогольный коктейль, - признался я. Или старый добрый лимонад из родного мира, того же зеленого цвета.

При выборе второй кружки решил отказаться от экспериментов, пошел по проторенной дорожке, заказав обычное светлое, которое и на вкус оказалось вполне себе привычным, никакого букета разнотравья во рту.

Пил медленно, смакуя каждый глоток, хрустел снеками, а беседа шла своим чередом: про всякие мелочи, житье-бытье, работу затронули, куда же без нее, но без лишних подробностей. Про те же события в Дальстане парни не спрашивали, Герб лишь поинтересовался в какой гостинице я остановился и припомнил случай из прошлой жизни, когда в местном казино проигрался в пух и прах.

- Кучу денег спустил, гиблое место этот Дальстан, - резюмировал он свои похождения.

Гиблое… по-другому не скажешь. Делаю очередной глоток, ощущая во рту приятную горечь.

- Петр, тебя… расследований на полгода отстранили… только патрули? – бубнит едва слышно Саня. Мы еще в академии выявили прямую зависимость количества децибел в голосе Нагурова от объема выпитого им пива: чем меньше напитка в кружке осталось, тем ниже громкость. Сейчас до конца осушит и полностью звук выключит, будет лишь внимать и слушать.

- Если бы патрули, - решил я пожаловаться парням, – на меня тут клиентура вышла, хотят заказать.

- Нормально… деньги, - бормочет Саня, и удивленно таращится в кружку, на дне которой продолжают плескаться остатки пива.

- Да ладно? - удивился в свою очередь Герб, почесал лысый подбородок, поморщился с непривычки. – У тебя же звание курсантское, почитай наград никаких нет. Да и выпустился из учебки весною, времени всего ничего прошло, по меркам Организации - сопляк зеленый. Ты уж прости за сравнение, мы здесь все такие. С чего бы им на тебя выйти, Петруха?

Пожимаю плечами, потому как самому хочется знать ответ. Не тот, который дала Митчелл в машине, а другой, более убедительный. Я уже никому не верю, в том числе и себе, точнее собственной памяти.

- У него в общем деле… сплошные «ашки» с плюсами стоят: Дальстан, Сарчево, Принцесса Хрустальная - Саня громко икает, отрывает глаза от дна кружки. Взгляд с трудом фокусируется на мне, после чего парень веско добавляет: - и рекомендации.

- Что еще за рекомендации? - не понял я.

- Это когда по своим каналам потенциальных работников пробивают, - заместо Нагурова ответил Герб. – Сам посуди, Петруха, что такое голые цифры – статистика, не более. По бумаге всего не прочитаешь, а собеседование лишь поверхностную картину дает. Им человека нужно знать, чтобы надежный был, адекватный. Вот и прощупывают почву через друзей, знакомых, знакомых знакомых. Так что прав Саня, кто-то тебя посоветовал.

Нагуров довольно кивает, то ли соглашаясь с доводами великана, то ли с тем, что всегда прав.

- Мужики, вы сами не понимаете, чего говорите, - возмущаюсь я. – У меня залетов выше крыши, вспомните мою репутацию в академии. Кто в трезвом уме посоветует обезьянку из дикого мира?

- Ты, Петруха, палку-то не перегибай, - басит Герб, хмурит брови, которых и нет толком, отрасти после пожара не успели. – Есть слухи и сплетни распускаемые недоброжелателями, а есть оценки профессионалов. Вот ты кому больше поверишь на слово: МакСтоуну, который зуб на тебя имеет, или Носовскому?

- Хочешь сказать, он меня порекомендовал?

- Я хочу сказать, что сколько людей столько и мнений. Он тебе может в глаза улыбаться, а сам за ничтожество считает, на ветру грязной тряпкой полощет, другой же наоборот, мнения высокого, только в лицо этого никогда не скажет. Тут, Петруха, не угадаешь, людям в голову не залезешь.

В голову не залезешь… В памяти возникает картина: сипящий охранник у стенки, паучья пятерня на его лице. Чрезмерно удлинившиеся пальцы выдавливают глаза бедолаги, проникают внутрь черепной коробки, добираясь до самой мякоти. Часто-часто моргаю, пытаясь избавится от воспоминаний, которых, может статься, и в реальности-то никогда не было. Эффекты, постобработка подсознания, заменившая собой реальную картину. Берусь за пустую кружку, потерянно наблюдаю за пенными разводами на стеклянных стенках посуды.

- Они меня в роли телохранителя видят, - слышу собственный голос в ушах.

- Ну и какие проблемы?

Удивляюсь вопросу, смотрю на артиллерию из четырех пустых кружек, стоящих по левую руку от Герба. Нет, не пьяный он, что этакому великану с двух литров сделается. Да и не склонен он чепуху молоть, даже когда содержание спирта в крови превышает допустимые значений.

- Герб, мы с тобой на одну специальность учились, я ни разу ни телохранитель. Могу разве что грозный вид сделать, и рядом постоять.

- Класс опасности? – интересуется Нагуров, неожиданно вышедший из алкогольной нирваны.

- Второй, - припоминаю слова Митчелл, и вижу, как на лицах парней расплываются улыбки. – Не понимаю, чего смешного я сказал?

Нагуров пьяненько разводит руками, дескать ну что я могу ответить, все и так очевидно. Пришлось Авосяну брать на себя роль просветителя.

- Ты теорию про классы опасности помнишь? Нам про них на первом курсе рассказывали.

- Слабо, - честно признаюсь я. Весь первый год помню слабо: все эти истории, философии, культуры пронеслись мимо тяжелым товарняком, один грохот в ушах остался. – Помню только, чем выше, тем хуже.

- Верно, - Герб кивает лысой головой, – у нас в Организации используется цветовая дифференциация угроз, а на гражданке числовая: от нуля до десяти. Все, что проходит ниже трех баллов, можешь считать зеленой зоной. Теперь понимаешь, о чем я? Это совершенно безопасно, нет, ну может хулиган какой нападет в подворотне, но от такого никто не застрахован.

- Хулиган, - пьяненько вторит Нагуров, согласно мотает головой.

- Но я не телохранитель! - пытаюсь донести до парней очевидную мысль. – Я даже не знаю, чего делать.

- А тебе ничего делать не придется. Сам же сказал, постоишь рядом с умным видом, пальцем кобуру погладишь, а когда нужно, морду хмурую состряпаешь, ровно такую, когда с МакСтоуном видишься. Уж больно она у тебя грозной получается в такие моменты... Кстати, кто твой клиент?

- Юля… Юля, - пытаюсь припомнить.

- Баба что ли? - приходит на помощь Герб.

- Девчонка сопливая. Там что-то сложное, из нескольких слов состоит, кажется, Юля Валяско Кортес.

- Юлия Кортес Виласко, - и снова к разговору подключается Нагуров.

- Да, что-то типа того.

- Так да или типа? – уточняет Герб.

- Да не помню я, - начинаю раздражаться. И что они, в самом деле, прицепились, какая хрен разница, как зовут эту высокомерную девицу, все они одним медом мазаны. - Тетя у нее была на переговорах, некая баронесса Ляушвиц.

- Она это, - флегматично сообщает Нагуров и снова теряет всяческий интерес к разговору, а Герб не успокаивается на достигнутом: тянется к телефону. С минуту молча листает, после разворачивает экран ко мне.

- Она?

Перед глазами красивая картинка без звука, кадры клипа сменяют друг друга: парящая в облаках платформа, внизу мелькает морская синева. Девочки в коротких юбках синхронно танцуют, улыбаются в камеру. И вот уже коридоры то ли школы, то ли института – девчонки бегут на камеру, соблазнительно скользят вдоль стен, огибают проходящих мимо парней. Кому из них ноготком по щеке проведут, кому галстук покрепче затянут. Бедолаги от такого нашествия сексапильных бестий впадают в явный ступор, оборачиваются, провожают девчонок круглыми от удивления глазами. И снова смена экспозиции все те же особы, но уже облаченные в элегантные платья, танцуют в дорогом ресторане. Задирают подолы вечерних нарядов, обнажая безупречно красивые ножки, ритмично двигаются вдоль столов. Почтенная публика заведения поражена: один седоусый дядька хватается за сердце, другой открыл рот, да так и замер, уставившись на колени, где секунду назад сидела смазливая вертихвостка. Того гляди удар хватит, в его то возрасте. Спутница мужчины, пожилая матрона, явно возмущена творящимся безобразием: машет веером, требует прекратить, но кто ее будет слушать, все заворожены разворачивающимся действом, в центре которого она - черноволосая дьяволица, огонь, пламя, метущееся в бесконечно движении, одновременно манящее и обжигающее. Обольстительная чертовка лукаво смотрит в камеру, беззвучно открывает рот.