Чёрный утёс - Лука Каримова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хаос сжал губы, ноздри затрепетали. Именно от Форкия он узнал многое о человеческом теле: как делать искусственное дыхание и что с женщинами куда приятнее проводить время, нежели с холодными, бесчувственными русалками, в которых нет никакой страсти.
«Морской народ мог о многом шептаться, но никто бы не посмел даже подумать о незаконном правлении. Эрида – дочь короля, доказавшая свое право на трон. Не будь она достойна, трезубец с короной расплавили бы ее, как подводный вулкан тела мертвых», – подумал тритон.
– Этот червь начал рассказывать, как в юности Эрида влюбилась в него, а потом не смогла смириться с их расставанием и уплыла в пучину Сомбры, где и мутировала. Ты можешь себе подобное представить? Дочь короля и мутант.
Хаос промолчал.
– Отец, я пришел не за этим. В грот Черного утеса течением прибило тело. Это Герас.
Эреб удивленно вскинул брови, покачал головой и отложил бумаги, будто не веря в услышанное.
– Ранен или убит? – холодно спросил он.
Хаос опустил голову еще ниже, шея неприятно заныла.
– Где он?
– В моей каюте.
Эреб поднялся из-за стола и, подплыв к сыну, прошептал:
– Веди.
Внутрь он даже не заплывал. Глянул на труп старшего сына и сказал:
– Отнеси его к подводному вулкану, в ночи, когда в столице все спят, и сожги. Если встретишься с королевскими стражниками, скажешь, что в их сторону уплыл молодой серпенс. Вулканы находятся между границами Сомбры и Умбры – тебя не должны задержать. И позаботься, чтобы никто не увидел тела Гераса.
Уже очень давно Хаос понял: ради своих амбиций и возвращения в коралловую столицу отец пойдет на все, даже закроет глаза на смерть своего ребенка. Сыновья для него были очередным способом достигнуть цели.
– Я обо всем позабочусь, – пробормотал Хаос, не глядя на отца.
– Надеюсь, – холодно ответил глава Сомбры и уплыл к себе, мысленно продумывая разговор с Аргалидом о гибели сына.
Дождавшись темноты, когда даже свет луны не проникал в воды Сомбры, Хаос выплыл из зарослей ламинарий со свернутыми листьями под мышкой. В каюте он завернул в них тело брата, связав корабельными канатами. Укрытый зеленовато-синим «одеялом», Герас словно спал. Хаос позаботился закрыть его глаза навечно, сложить руки на груди поверх раны и долго не мог подобрать слов прощания.
– Ты бы ни за что не покинул Имбру, не ушел с поста, как сделал Форкий. Мы честно служили, исполняли желания отца, чтобы он добился своего, но теперь остались лишь мы с Эфиром. Я постараюсь узнать, кто сделал это с тобой и нашими собратьями, а ты… переродись в новом облике. – Тритон накрыл лицо и голову Гераса листом, затянул узлы и под покровом темных вод отправился к границе.
Проплывая над бездной, Хаос держал перед собой трезубец, опасаясь, что из черных глубин может выплыть чудовище и заглотить тело, как рыба нанизанную на крючок наживку. Кораллы облепили тоннель, уходящий вглубь долины штейнов. От замерших над головой цианей исходил голубоватый свет, освещая Хаосу путь до луга посидоний[14], где вода становилась теплее. Он постарался побыстрее миновать этот участок. Волоча за собой тело, Хаос с трудом прорвался через обширный луг и выбрался к Алому лесу. Его назвали так из-за кораллов дивного кровавого цвета. Вода стала горячее, и тритона с непривычки бросило в жар. После длительного проживания в Сомбре он отвык от этих ощущений.
Местами дно начинало дрожать или расходилось трещинами, и вверх поднимался огромный пузырь с кипятком. Вулкан был близко. Хаос чувствовал его жар: застарелые шрамы на теле начинало печь, от усталости и чрезмерного тепла движения замедлялись, дыхание перехватывало. Тритон склонился к одному из кораллов, уткнулся лбом в дно, переводя дыхание. Полежав некоторое время и отсчитав минуты, чтобы не уснуть и не свариться заживо, он продолжил путь, опираясь на трезубец, и наконец выплыл к темнеющей воронке. Положив тело брата на край жерла, он в последний раз провел по нему рукой. Толкнув, попятился назад и оперся спинным плавником о коралл в ожидании извержения.
Земля задрожала еще сильнее, и из воронки поднялся вихрь, разбрызгивая обжигающие капли и унося то, что еще недавно было Герасом. После вулкана от морского народа не оставалось ничего, кроме пены, в пузырьках которой, по легенде, могла сохраниться жемчужина для перерождения. Эту сказку знали все жители Умбры. С младенчества маленьким тритонам и русалочкам рассказывали, что если после смерти в пене осталась жемчужина-душа, то она может переродиться.
Но от Гераса не осталось ничего. Потирая обожженное плечо с покрасневшими чешуйками, Хаос сжал трезубец и поплыл в Сомбру. Дорога обратно показалась ему долгой, будто до своей каюты он добирался не несколько часов, а несколько дней. Своим трезубцем он воспользовался лишь над пропастью, чтобы отогнать назойливого серпенса, соблазнившегося ароматом паленой чешуи.
Умбра
Эрида сидела среди мягких губок за продолговатым столом, высеченным из кости Нафаивеля, и внимательно просматривала отчеты глав южных и северных вод. Аргалид, как всегда, писал на серебристой чешуе тарпона[15], Эреб сумел добыть особые чернила, позволяющие написанному не расплываться.
Стопки с отчетами росли по мере прочтения. Несмотря на усталость и зуд в хвосте, Эрида не отходила ко сну, пока не завершала все дела.
«Если бы тетушка была здесь, то непременно разворчалась о том, что я себя не берегу». Королева устало закатила глаза. Проведя рукой перед собой, русалка сжала пальцы в кулак и услышала отчетливый щелчок: коралловая задвижка на дверях опустилась, оконные проемы, сквозь которые в зал пробивался свет, закрыло плотным занавесом из растений, перламутровые раковины-ставни со скрежетом защелкнулись, и зал превратился в неприступную крепость. На губках вспыхнули зеленоватые песчинки-светлячки.
Эрида коснулась опоясывающих бедра шнурков, и те змейками скользнули между пальцев. Потянув за кончик хвоста, королева обнажила зудящие ноги-ласты в чернильно-черной чешуе. Этот хитрый наряд, полноценный русалочий облик, тетушка подарила ей после возвращения племянницы из недр Сомбры.
Ангела долго выхаживала русалочку, но вернуть былую красоту не смогла: слишком долго неокрепшее дитя болталось в проклятых водах. Эрида не боялась окружающих, однако от собственного уродства даже ей временами
