Дарио - Оливия Торн

— Очевидно, — вмешался Роберто.

— Тихо ты, — отругал Никколо своего брата, а затем снова обратился ко мне. — Я хотел бы извиниться за свое поведение. У меня был сильный стресс… но это не оправдывает то, как я с тобой обошелся. Я угрожал, когда в этом не было необходимости. Ты можешь простить меня за то, что так напугал?

Я уставилась на него.

Это было не то, чего я ожидала от консильери мафии…

… хотя, возможно, все это было частью игры.

Паук поет колыбельные песни, заманивая муху в свою паутину.

— … конечно, — сказала я нерешительно.

— Я вижу, что ты не очень-то мне веришь, поэтому позволь объяснить, что произошло на самом деле. Наш отец умер три месяца назад…

— Мне очень жаль.

— Спасибо, спасибо. Он был патриархом нашей семьи, и, как ты можешь себе представить, его потеря повергла весь наш мир в хаос. Мы потеряли не просто отца, а нашего лидера. Дарио даже не было здесь, когда папа умер. Я могу сказать тебе, поскольку ты рано или поздно узнаешь об этом — Дарио был в тюрьме в то время. Папа умер неожиданно, и мой брат даже не успел с ним попрощаться.

Часть этой информации я уже знала из разговоров с Кэт и Филоменой, но почти сразу же в голове возникли еще два вопроса.

Никколо предвосхитил их оба.

— Дарио попал в тюрьму по обвинению в рэкете, связанному с делом о взятке, — сказал Никколо. — Взяли судью, который курировал некоторые деловые интересы нашей семьи. Как старший сын, Дарио взял на себя вину за всех нас. Я знаю, что ты задавалась этим вопросом, так что могу сказать все начистоту.

— И нет, наш отец умер не от — как бы это сказать — «нападения мафии». У него произошел сердечный приступ. Он был относительно молод — пятьдесят девять лет — и не было никаких признаков болезни, так что это был шок. Он пролежал без сознания пару часов в больнице, потом его не стало.

— Мне очень жаль, — прошептала я.

Отчасти я сомневалась, что все, что говорил мне Никколо, было правдой, но он выглядел искренне опечаленным. В его глазах была настоящая боль, когда он говорил о своем отце.

— Спасибо, это очень мило. По крайней мере, мы смогли попрощаться с ним, даже если он нас не слышал и не отвечал. Но в тюрьме Дарио не разрешили даже сказать ему что-то по телефону. Животные, — сердито сказал Никколо.

Было довольно иронично слышать, как консильери мафии называет кого-то животным из-за отказа в телефонном разговоре… даже если это была очень печальная ситуация.

Впрочем, я оставила эту мысль при себе.

— В результате смерти отца семейный бизнес пришел в упадок. Тогда-то и появились волки. Таких семей, как наша, много по всей Италии. Когда умер мой отец, они увидели возможность. У нас начались проблемы, которых не было десятилетиями: политики, которым мы платили, стали выступать против нас, конфликты с бывшими партнерами, саботаж нашей деятельности… По правде говоря, другие семьи искали наши слабости, чтобы понять, смогут ли они уничтожить нас.

— Наш дядя Фаусто — младший брат моего отца и его консильери на протяжении последних двадцати пяти лет — забрал себе половину территории и бизнеса семьи. Мы с братьями оставили себе остальное. И единодушно решили, что новым главой семьи станет Дарио, он же выбрал меня в качестве консильери, чтобы я вел дела вместо него до его возвращения.

— Но мы не спускали глаз с волков, отслеживая их планы по нашему уничтожению. Человек, убитый вчера вечером в вашем кафе, был одним из них. Мы знаем, что он работал на конкурирующую семью в Генуе, и установили его причастность к поджогу одного из наших складов.

— Нет нужды говорить, что нам показалось очень подозрительным его появление на нашей территории всего через неделю после возвращения Дарио. Ларс проследил за ним до вашего кафе и позаботился о нем. Но кафе твоего отца находится в глуши. Мы не можем понять, зачем ему было туда идти, разве что для того, чтобы встретиться с кем-то.

Я в шоке уставилась на него.

Никколо был необычайно откровенен со мной.

Может быть, это и не было полной правдой, но он не обязан мне ничего рассказывать. Я была их пленницей, а пленники не имеют права задавать вопросы своим хозяевам.

Никколо, казалось, прочитал мои мысли.

— Довольно много информации для переваривания, — сказал он с улыбкой.

— … да, — признала я.

— Дарио был очень недоволен тем, что ты ушла вчера вечером. Он решил, что ты заслуживаешь хотя бы частичного объяснения моего, как он выразился, дурацкого поведения.

Дарио?!

Дарио приказал Никколо извиниться?!

Это потрясло меня больше, чем все остальное, услышанное мной до сих пор.

Роберто заговорил.

— Итак, мы пытаемся выяснить, знал ли Умберто Фумагалли — вчерашний мужчина — вашего отца, и почему Фумагалли заинтересовался им… или это было простое совпадение, что он зашел в ваше кафе. Скажи, как давно твой отец владеет этим бизнесом?

— Сколько я себя помню — по крайней мере, с тех пор, как я была маленькой.

— А как он его купил? Ты знаешь?

— Не знаю…

— А сколько у вас бывало клиентов в день, можешь сказать?

Я нахмурилась.

— Что?

Никколо вздохнул.

— Роберто отвечает за деловые интересы семьи. Это его большая радость в жизни — спрашивать о всяких финансовых мелочах. Подшучивай над ним, если хочешь.

Далее последовал странный шквал вопросов: сколько денег мы зарабатываем в среднем за месяц. Каковы наши расходы. Есть ли ипотека на недвижимость. Кто наши поставщики кофе и продуктов (крошечный рынок в Менсано). Есть ли еще сотрудники, кроме меня и отца. (Их не было). Сколько к нам приходило местных жителей и сколько туристов.

Наконец Никколо отмахнулся от брата.

— Хватит, Уоррен Баффет! Твои вопросы до смерти надоели бедной Алессандре!

— Как скажешь, Макиавелли.

Никколо резко встал.

— Позволь мне провести для тебя экскурсию по дому, bella, пока Роберто снова не начал мучить тебя вопросами. Поторопись — я вижу, как он достает электронные таблицы!

Никколо оттащил меня от стола.

— Терпеть не могу, когда он так поступает, — ворчал он, а потом беззлобно добавил. — Похоже, Роберто не понимает, что не все разделяют его страсть к бухгалтерии.

— Почему он назвал тебя Макиавелли?

— А, это шутка по поводу моего имени. Ты знакома с философом эпохи Возрождения Никколо Макиавелли, автором политического трактата «Государь»? — спросил он, когда мы вошли в дом