Зелен камень - Иосиф Ликстанов

Прежде всего Павел увидел традиционное для камнелюбов собрание благородных кварцев: прекрасные образцы хрусталя-мавра мариона, точно задымленные вулканическим пожаром раух-топазы, бархатные аметисты.

По подбору образцов, по темам коллекций, впрочем, чувствовалось, что хозяин достиг той глубины вкуса, когда камень в его восприятии уже не связан с унизительными соображениями рыночного характера и радует независимо от своей стоимости.

— А это целая симфония, — отметил Павел. Кварц из-под села Палкино был нежный, прозрачно-розовый. Мертвенно-бесцветный, холодный кварц со станции Мраморской казался слипшейся щебенкой полярных торосов. В кварце Кизела рисовались белые кораллы южных морей. В плотном, полупрозрачном кварце Турьинских рудников как будто желтел след золота. Действительно, это была яркая фраза в минералогической симфонии Урала.

Слова Максима Максимилиановича перестали доходить до сознания Павла. Возле витрины с кварцами на особой подставочке красовался бледно-зеленый, непрозрачный, местами не очищенный от блестящего слюдяного сланца громадный кристалл-шестигранник уралита. Сняв с кристалла этикетку, Павел прочитал:

«Дар Петюши, 1945 г. Взято в Клятом логе».

Он перевел взгляд на Абасина:

— Редкостный кристалл, Максим Максимилианович!

— Уродливо велик… Но в наших местах при желании можно достать и побольше.

— Скажите, в каком отношении находится Клятый лог к Южнофранцузской, так называемой Клятой шахте? Далеко они друг от друга?

В это время Максим Максимилианович вытирал вехоткой пыль с витрины; он удивленно взглянул на Павла.

— Кто это вам о Клятой шахте рассказал?

— Слышал в тресте… Так как же?

— Ну какое же между ними отношение! От шахты до лога три-четыре километра болотами. Это совпадение, а не отношение.

— Так ли?.. У вас найдется карта района? Получив старую, протертую в сгибах карту, Павел раскинул ее на столе и у нижней кромки нашел то, что его интересовало. Это была невнятно показанная большая впадина в виде широкого полумесяца, обращенного рогами к Новокаменску.

— Вот Клятый лог… Но на карте не обозначена Южнофранцузская шахта. Должно быть, она находится между Новокаменском и логом, в выемке этого лесного массива, — определил Павел, прикинув расстояние масштабной линейкой. — Петюша, который нашел кристалл, не говорил, на каком склоне лога он его поднял?

— Я, признаться, не интересовался.

— Еще вопрос: вы старожил, вы, вероятно, знаете, почему шахта «Нью альмарин компани», которая официально называлась Южнофранцузской, получила прозвище Клятой?

— По-моему, она называлась Клятой с незапамятных времен. Это ведь старинная шахта незадачливого южного куста. За нее люди несколько раз брались и снова бросали. С шахты шел дурно окрашенный, малоценный камень. Сырого уралита, правда, выходило много, но в то время он считался мусором. Только большевики ему правильную цену дали. А лог потому Клятый, что место дикое.

— Мало ли еще на Урале нетронутых мест, да не «клятых»! Мне все же хочется думать, что шахта получила прозвище по логу… Где можно этого Петюшу увидеть? Кто он? Сколько ему лет?

— Вы форменное следствие учинили, — усмехнулся Абасин. — Петюше нынче лет двенадцать-тринадцать. Он сирота, сын баженовского колхозника и камнереза. Живет в семье старателя-галечника Осипа Боярского, учится… Перешел, кажется, в пятый класс… Зиму проводит в Баженовке, а нынче находится как бы на даче в брошенном хитном поселке, в Конской Голове.

— Любопытное название…

— А теперь вы мне скажите, дорогой, что это вам далась Клятая шахта? Ведь дело забытое. Я о ней сколько лет не слышал.

— Нет, дело не забытое! — ответил Павел, осторожно складывая карту. — Правительство разрешило тресту восстановить шахту хозяйственным способом за счет внутренних ресурсов. Мы с Самотесовым получили предложение взяться за это дело.

Абасин ахнул и руками развел.

2

Если правду говорят об особой уральской хмуроватости, в чем простительно усомниться, как и в существовании особого «уральского характера», то Максим Максимилианович был не уралец, хотя на Урале родился, прожил всю жизнь и по своей внешности был уралец примернейший: широкоплечий, с высокой грудью, коротковатый в ногах, твердо стоящий на земле. Но Павел сразу понял его как человека горячего и простосердечного. Лицо Абасина, круглое, немного скуластое, с сильными надбровными дугами, выдавало любое движение души. Сейчас в нем читалась тревога, почти испуг.

— Вы не одобряете моего намерения? — спросил Павел.

— Да зачем вы за нее беретесь, за гиблую!

— Надо же и ее поднять. Кроме того, вы сами подсказали мне это решение, когда сегодня утром упомянули, что мой отец любил южный куст альмариновых шахт, вернее шахтенок, и предсказывал им блестящее будущее. Пеняйте на себя!

— Нехороша шутка, Павел Петрович! — замахал руками Максим Максимилианович. — Ведь место глухое. Это от Новокаменска на последнем отшибе. Наши горняки туда не нанимались, рабочих в Баженовке вербовать приходилось. Бездорожье, болота, в ближайшем поселении, Конской Голове, всего шесть изб, да и те людьми совсем брошены. Зачем вам именно эта шахта понадобилась? Вам любую из других шахт дадут, вы ее осилите не надрываясь…

— Вы советуете мне попросить задание полегче? Остановленный этим вопросом, Абасин одумался и покраснел.

— Да ведь дело непосильно трудное, — пробормотал он. — Я к тому и веду.

— Есть соображения, которые заставляют меня взяться именно за Клятую шахту. Первое вот какое: наше общество учит меня из двух дел выбирать труднейшее. На трудном деле силы мобилизуются быстрее. Глаза пугают, а руки делают. То, что сначала кажется непосильным, становится под силу, когда возьмешься вплотную… Второе: вы сами говорите, что на Клятой шахте было много сырого уралита. Вы знаете, какую ценность представляет для страны металл уралит. Хочется дать его пятилетке. И, наконец, третье…

Он замолчал. Максим Максимилианович, выбитый из колеи, ждал продолжения.

— Вы сегодня говорили о моем деде, Александре Ипполитовиче. Он был замечательный человек. Недаром царское правительство сослало его в такую глушь. А вот о Петре Расковалове, о моем отце, сказали два-три слова, да и то мимоходом. А Петр Павлович был инженером, значит не последним человеком в Новокаменске. Ведь так?

Застигнутый врасплох, Абасин промолчал.

— Мать очень неохотно говорила со мной об отце, да и то лишь об отношении Петра Павловича к ней, об его внезапном отъезде на восток. Меня сейчас интересует не только это… Может быть, вы помните, на каком счету он был как инженер?