Невозможное (СИ) - "Mb Vivian"

— Хорошо, мисс Лейтер. — Ферн глубоко вздохнул, сел прямо и выпустил руку девушки. — Я всё вам расскажу. И будь что будет. — Он помолчал ещё немного, собираясь с духом. — Итак, моё настоящее имя — Корнелиус Ламотт. Я сын богатого землевладельца Фредрика Ламотта. До двадцати лет я жил в фамильном поместье с отцом и младшей сестрой. Когда мне было двенадцать, мама умерла при родах, и на свет появилась Элис. Отец очень любил маму, и после её смерти стал как-то безотчётно винить в случившемся дочь. Она стала для него символом горя, страшной потери. А я, напротив, видел в сестрёнке продолжение нашей матери, её тепло и свет… И я любил Элис, баловал её, защищал от недовольства отца. Мы были лучшими друзьями, хоть она и была совсем крошкой. А потом я уехал в университет. Элис не плакала, провожая меня, — она была настоящим стойким солдатиком! Только просила беречь себя и чаще писать письма.

Я проучился почти целый год. Каждые две недели я получал письма от отца, с приложением обязательной записочки от Элис. И вот однажды весной письмо не пришло в обычный срок. Я забеспокоился, но решил немного подождать — мало ли: весна, дожди, дороги раскисли, почтовый дилижанс задерживается… Но прошло ещё две недели, а письма всё не было. Я забеспокоился, испросил разрешения у ректора на короткий отпуск по семейным обстоятельствам и поспешил домой.

Чем ближе я подъезжал к нашему поместью, тем сильнее меня терзало какое-то зловещее предчувствие. И оно не обмануло…

В доме было как-то непривычно тихо, мрачно… По-похоронному мрачно. Слуги при виде меня испуганно кланялись и прятали глаза. Я нашёл отца в кабинете, мертвецки пьяным и заплаканным. Из его бессвязных слов я понял только, что моей сестрёнки больше нет…

Ферн замолчал, опустив голову и тряхнув ею, будто пытаясь прогнать отголоски привидевшегося кошмара. Эмили взяла его за руку. Он благодарно сжал её пальцы и продолжил рассказ.

— Я бросился к управляющему и потребовал рассказать, что случилось. И тут от услышанного я едва не лишился рассудка… А впрочем, не «едва ли». В самом деле лишился, теперь это для меня очевидно. Оказывается, Элис каким-то образом подружилась с сыном одного из соседей, мальчиком четырнадцати лет, и частенько сбегала в окружающий поместье лес, чтобы встретиться и поиграть с ним. Об этом узнал старший брат мальчика… Когда-то мы были приятелями, а потом наши интересы слишком сильно разошлись. И тот выследил детей, устроил им взбучку, и при этом как-то случилось так, что его лошадь ударила Элис… И убила. Свидетелей, кроме младшего мальчика, не было. Провели дознание, признали гибель ребёнка несчастным случаем. Сосед отослал сыновей к родственникам, подальше от пересудов. А Элис… Похоронили. Ей было всего десять…

Ферн говорил тихо и глухо, но больше не останавливался. Казалось, старая боль, изливаясь из сердца этими словами, обессиливает его, как кровотечение из незажившей потревоженной раны.

— Я случайно узнал… Ещё один мой приятель стал констеблем в тех краях. А быть там служителем закона — дело непростое. Места у нас дикие, люди склонны руководствоваться не столько законом, сколько обычаем… Так вот, Чарли, мой старый друг, рассказал, что на самом деле кто-то подкупил инспектора, чтобы дознание не проводили, а записали всё со слов соседа и его старшего сына. Ну а Чарли, изучив материалы дела и засомневавшись в сделанных заключениях, втайне от начальства сам побывал на месте трагедии… И следы там говорили совсем о другом.

Ферн перевёл дыхание и быстро взглянул на Эмили. Та слушала, чуть склонив голову набок и нахмурившись. Поймав взгляд Охотника, девушка ободряюще кивнула.

— Следы… — Ферн сглотнул. — Следы, по словам Чарли, — а я склонен верить ему, из него получился старательный и грамотный сыщик! — говорили о том, что не сын соседа приехал пресечь невинные игры детей и, желая напугать, направил на них лошадь, ранил мальчика и убил девочку… Это был мой отец. Следы указывали на это однозначно.

— Как следы в лесу, весной, в дождливую погоду могут быть истолкованы однозначно? — недоверчиво уточнила Эмили.

— Чарли всё мне объяснил. — Ферн покачал головой. — Следы лошадиных подков, направление этих следов, ещё кое-какие тонкости… Ему не позволили официально провести осмотр места происшествия, потому что дело сразу же было закрыто. И только потом Чарли выяснил, что подкупил инспектора вовсе не сосед, как он сперва предположил, а мой отец, и он же добился того, что старшему сыну соседа грозило обвинение в убийстве по неосторожности. Видимо, сосед понял, что ему не преодолеть влияние, которое имел мой отец на местные власти, и предпочёл отослать детей подальше. Как же хорошо, что он так поступил…

— Почему? — тихо спросила Эмили, побуждая вновь замолчавшего Охотника продолжить рассказ.

— А тут мы подошли к той части своего рассказа, к которой мне так страшно приступать. Я тот, кто я есть. И я совершил то, что совершил. Всё это я узнал от друга позже. А в тот момент я совершенно обезумел, вскочил на коня и помчался к соседям. Я… Что я там творил — я сейчас с трудом вспоминаю. Топтал конём людей, поджёг постройки во дворе… Пытался вломиться в дом, но, к счастью, у меня ничего не вышло. Я вернулся к отцу и… Мы пили с ним и плакали. Это, пожалуй, самое отвратительное в моих воспоминаниях. Понимаете, я рыдал на груди у убийцы Элис… Я рассказал ему о своём визите к соседу, и отец похвалил меня за то, что я сделал, и пообещал, что всё уладит, и у меня не будет неприятностей. Идон всевидящий, какая гадость!.. — Ферн провёл рукой по лицу. — И это ещё не вся гадость, мисс Лейтер. Жена соседа, а она была близкой подругой моей матери… Она не стала бы мне лгать! Когда началось неизбежное разбирательство… несколько дворовых и слуг соседей были сильно покалечены, двое умерли… Она прислала мне записку, в которой говорилось, что только в память о моей матери она не проклинает весь наш род до седьмого колена, ибо без присмотра ангела Элизабет — это имя моей матери, — у отца — убийцы и развратника мог вырасти только такой же омерзительный сын… Развратника! Тут мне впервые стало по-настоящему страшно, мисс Лейтер. Я был таким глупцом, я безоговорочно поверил отцу, который… Оказывается, он давно уже домогался внимания жены соседа, и вот, улучив момент, когда ее муж будет в отъезде, напившись, заявился к ней в дом и принялся умолять оставить мужа и… Я не буду продолжать, думаю, вы прекрасно всё поняли. Когда она с негодованием отвергла его гнусные предложения, он в ярости бросился прочь. И наткнулся на лесной дороге на мирно играющих детей…

Ферн замолчал и прижал ладонь к глазам. И вздрогнул и напрягся, как от удара, когда Эмили молниеносным движением оказалась рядом с ним и обняла его. Девушка, тихо всхлипывая, гладила Охотника по голове и бормотала: «Простите, простите, что заставила вас… Вспоминать это. Переживать это снова… Простите меня… Мне так жаль».

— Вам жаль меня? — безжизненным голосом спросил Ферн. — Погодите, мисс Лейтер, не стоит. Я ещё не закончил свой рассказ. Чудовище уже показалось, но не явилось во всей своей отвратительности.

— Я помню, вы говорили, что я не захотела бы встретиться с вами таким, каким вы были раньше, — тихо сказала Эмили. — Пока я не услышала ничего такого, чего следовало бы испугаться мне. Значит, было что-то ещё. Понимаю. Продолжайте, если без этого никак не обойтись. И заранее прошу прощения, если вам снова станет больно.

— Эту боль я точно заслужил, — твёрдо сказал Ферн. — Итак, я отрёкся от имени и отказался от наследства. Я взял имя Ферн — это название поместья, где выросла моя мать. Ферн-холл, там жили мои дедушка и бабушка… Я уехал из дома в чём был, не взяв ни денег, ни оружия, ни припасов. Мне было противно. Взял лишь коня, и того с ближайшей почтовой станции отправил назад. И чем я стал заниматься? Если уж жить дальше — надо как-то зарабатывать на жизнь. А я ещё и пил тогда… Я стал наёмником, вместе с бандой таких же беспринципных головорезов брал заказы на запугивание и шантаж, на погромы и грабежи… Только за убийства сам не брался, хотя наш отряд занимался и такими грязными делами. Так я прожил год. А потом узнал, что в Ярнаме набирают людей, умеющих обращаться с оружием, для патрулирования улиц и охоты на чудовищ. И очутился здесь. В Ярнаме, где списывают старые счёты в обмен на жизнь, которую надлежит принести в жертву Охоте.