Шизо и Цикло. Присмотрись, кто рядом с тобой. Психологический определитель - Лев Шильник

Так в муках рождалась физиогномика (от греч. physis – «природа», gnomon – «знающий») – учение о связи между внешним обликом человека и его принадлежностью к определенному типу личности, благодаря чему по внешним признакам могут быть установлены психологические характеристики этого типа.

Иоганн Каспар Лафатер (1741—1801), богослов, философ и проповедник из швейцарского города Цюриха, по праву может считаться отцом физиогномики – подозрительной дисциплины, до сих пор не получившей прав гражданства, балансирующей на грани искусства и науки. У Лафатера мы, конечно, не найдем нелепых «простирающихся до колен рук», он шагал в ногу со временем. У него все тонко, изысканно и парадоксально. Скажем, ямка, раздваивающая узкий подбородок, который выступает вперед «каблуком», свидетельствует об особой живости и сатирической злости ума при благородстве души и т. п. А о гениальности Гёте, по мнению Лафатера, в наибольшей степени свидетельствует его нос, который «знаменует продуктивность, вкус и любовь – словом, поэзию».

При определении характера человека физиогномисты использовали самые различные признаки. Так, помимо носа внимание уделялось рту человека. Лафатер в своей «Физиогномике» писал: «Все, что содержит человеческое естество, вложено в его уста. Как в спокойном состоянии, так и в бескрайнем разнообразии своих движений они содержат целый мир характеров. Они – главная резиденция разума и безумия, силы и слабости, добродетели и порока, деликатности и грубости человеческой, они – резиденция любви и ненависти, искренности и лицемерия, смирения и гордости, истины и лжи». Другой физиогном – некто Делестр – полагал, что степень сжимания губ прямо пропорциональна твердости характера; расслабленные губы – признак обладания «женскими» чертами характера (мягкость, любезность), поэтому чем в большей степени это проявляется, тем определеннее будут наши выводы (у глупого человека, например, рот вообще открыт). Даже когда человек смеется, на его лице рефлекторно возникает своего рода маска, соответствующим образом связанная с характером. Улыбка может быть самодовольной, сладкой, счастливой, светлой, холодной, насмешливой, кроткой, глупой и пр. Характер человека проявляется не только в мимике, но и в речи. Причем ее содержание не менее важно, чем форма. Мастера художественной прозы нередко показывали характер героев своих произведений через их речь. Оклик Простаковой: «Лежит! Ах, она бестия! Лежит! Как будто благородная!..» – свидетельствует о бессердечности, грубости и жестокости «благородной» дворянки по отношению к преданной ей Еремеевне.

Но вернемся к Лафатеру. На его сеансы съезжалась вся великосветская Европа. Опубликовав несколько физиогномических трактатов, он стал фантастически популярен. Карамзин, путешествуя по Европе в 90-х годах XVIII века, специально заручился рекомендательными письмами, чтобы посетить его дом. Подробное описание своих бесед с благочестивым пастором он оставил в «Письмах русского путешественника».

Этот уроженец Цюриха, длиннорукий и длинноногий, напоминающий взволнованного журавля, отличался цепкой зрительной памятью и совершенно исключительной, поражающей воображение наблюдательностью. В очередной раз позволим себе процитировать Владимира Леви.

«Как-то стоя у окна в доме приятеля, молодой Лафатер обратил внимание на проходившего по улице гражданина.

– Взгляни, Поль, вон идет тщеславный, завистливый деспот, душе которого, однако, не чужды созерцательность и любовь к Вечному. Он скрытен, мелочен, беспокоен, но временами его охватывает жажда величественного, побуждающая его к раскаянию и молитвам. В эти мгновения он бывает добр и сострадателен, пока снова не увязнет в корысти и мелких дрязгах. Он подозрителен, фальшив и искренен одновременно, в его речах всегда в трудноопределимой пропорции смешаны правда и ложь, ибо его никогда не оставляет мысль о производимом впечатлении... Приятель подошел к окну.

– Да это же Игрек! – Он назвал фамилию. – Ты с ним давно знаком?

– В первый раз вижу.

– Не может быть! Откуда же ты узнал его характер? И главное, абсолютно точно!

– По повороту шеи».

Этот эпизод якобы послужил Лафатеру толчком к началу деятельности на поприще физиогномики. Проницательность Лафатера не знала границ и была совершенно нечеловеческой. ...Приезжий красавец аббат очаровал всех жителей Цюриха, но Лафатеру решительно не понравился. Через короткое время аббат совершил убийство. ...Дама из Парижа привезла к нему на прием дочь. Только глянув на нее, Лафатер наотрез отказался отвечать. Мать настаивала. Тогда Лафатер написал короткую записку, вложил ее в конверт и взял с дамы слово, что она распечатает его не раньше чем через полгода. За это время девочка умерла. Мать вскрыла конверт. Там лежала записка: «Я скорблю вместе с вами». И так далее и тому подобное... Сам граф Калиостро боялся этого человека. Великий проходимец не захотел с ним встретиться, несмотря на неоднократные просьбы со стороны Лафатера.

Развивая тему, можно вспомнить и Галля. Австрийский врач, сын венского торговца, Франц Йозеф Галль (1758—1828) создал диковинную науку – френологию (определение душевных задатков человека по строению черепа). Установив, что разные отделы мозга отвечают за разное (это была вполне строгая наука), и полагая, что череп – это одежда мозга (а через одежду, как известно, можно многое прощупать), Галль пришел к выводу (совершенно фантастическому), что мозговые структуры неизбежно должны найти свое адекватное воплощение на черепной крышке. Череп был картирован подробнейшим образом, и на его поверхности обнаружилось множество шишек – органы остроумия, осторожности, прозорливости, престол любви и т. д. Эти штудии представляют в наши дни исключительно исторический интерес, но все же, все же... Рассказывают, что, ощупывая череп шестнадцатилетнего Франсуа Шампольона, расшифровавшего через пару десятков лет египетские иероглифы и уже тогда полиглота (наш френолог об этом ничего не знал), Франц Галль воскликнул: «Какой гениальный лингвист!»

Что можно сказать по этому и другим поводам? Разумеется, череп здесь абсолютно ни при чем, как и Лафатеровы трактаты в сопровождении богатого иллюстративного материала, выполненного в старинной филигранной технике. Это всего-навсего человекоощущение, психогностика (называйте как угодно) – загадочный процесс, упорно ускользающий от формализации и строгих описаний, искусство и наука в одном флаконе. Сергей Эйзенштейн в своей книге «Неравнодушная природа» рассказывает о гадальщиках, работавших в банкирских домах дореволюционного Китая. Они оценивают кредитоспособность клиента. Пристально вглядываясь в посетителя и с пулеметной скоростью выбрасывая палочки, гадальщик по их расположению выносит свой вердикт. Совершенно очевидно, что палочки в данном случае – не более чем артефакт, причиндал, хитроумный фокус-покус. Гадальщик является незаурядным практическим психологом и физиогномом: перебирая бирюльки, он внимательнейшим образом изучает клиента во всем разнообразии его индивидуальных проявлений и особенностей внешнего облика (по-латыни это называется habitus) и приходит к вполне определенному решению.

Давно и хорошо известно, что некоторые диагнозы опытные врачи ставят, что называется, навскидку и редко при этом ошибаются. Есть даже такой обиходный термин – «дыхание смерти». Больной хорошо себя чувствует, у него прекрасные анализы, а врач, глядя на него, не может отделаться от мысли, что этот человек скоро умрет. Проходит несколько дней, и прогноз сбывается тютелька в тютельку. Тут нет никакой мистики: разноплановая информация перерабатывается без участия сознания, в свернутой форме, а наверх, как озарение, всплывает готовый ответ. «Мы инстинктивно знаем ужасно много», – писал Лев Толстой. Обосновать свою догадку врач может не в большей степени, чем гадальщик китайского банка.

«Один мой знакомый доктор, – рассказывает Владимир Леви, – обедая в диетической столовой, развлекался тем, что ставил на ходу диагнозы: вот этот – гастритик, этот – колитик, это печеночник, это язвенник... Он проверял себя, вступая в разговоры.

– Ну хорошо, печеночник желтушен, колитик бледен, а язву-то как ты ухитряешься ставить без рентгена? – допытывался я.

– Habitus...»

Примерно из той же оперы утверждение, что первое впечатление о человеке нередко оказывается самым верным. Может быть, мастера психогностики тем и отличаются от простых смертных, что (помимо наблюдательности и опыта) умеют доверять своим чувствам и бестрепетно вторгаются в те неуловимо-зыбкие материи, к которым наука пока еще только отыскивает пути.

Испокон веков наблюдательных людей занимал взгляд и его связь с теми или иными характерологическими особенностями. Еще древние говорили: «Глаза – это зеркало души». Аристотель указывал, что большие и добродушные, но выпуклые глаза являются признаком глупости. Лев Толстой различал, например, хитрые глаза и глаза лучистые, взгляд светлый, грустный, холодный, безжизненный. Он писал: «Есть люди, у которых одни глаза смеются, – это люди хитрые и эгоисты. Есть люди, у которых рот смеется без глаз, – это люди слабые, нерешительные, и оба эти смеха неприятны». Можно вспомнить и Лермонтова.