Последний полицейский - Бен Уинтерс

Помощник прокурора отвечает на все это равнодушным «Интересно» и со вздохом спрашивает:

– А как насчет записки?

– А, нет. Записки нет, сэр.

Я предпочитаю промолчать про «Дорогую Софию» – еще не знаю, что это такое, но уверен, что не оборванное послание самоубийцы. Дотсет ведь решит, что именно оно, и скажет: «Ну вот, молодой человек, не то дерево облаиваешь». Он уже сейчас явно так думает.

– Здесь есть пара соломинок, за которые можно ухватиться, – говорит он. – К Фентон ты ведь с этим делом обращаться не собираешься?

– Собственно, собираюсь. Уже обратился. А что?

После паузы он тихо хмыкает:

– О, ничего.

– Что?

– Ну слушай, мальчик. Если ты правда считаешь, что сможешь выстроить дело, я, конечно, взгляну, только не забывай про обстановку. Ты же знаешь, народ кончает с собой направо и налево. Для такого парня, как ты описываешь – без друзей, без поддержки, – последовать за стадом вполне естественно.

Я держу рот на замке, веду машину дальше, но такой ход рассуждений мне не нравится. «Он это сделал потому, что все так делают»! Очень похоже на Дотсета – в чем-нибудь обвинить жертву: в трусости или просто в неустойчивости, которая сродни слабоволию. А это, если на самом деле Питера Зелла убили – убили и затащили в «Макдоналдс», бросили в туалете, как мясную тушу, – просто оскорбительно.

– Я тебе вот что скажу, – воодушевляется Дотсет, – мы можем сделать из этого покушение на убийство.

– Простите, сэр?

– Если это самоубийство, то ты покушаешься сделать его убийством. Отличного дня, детектив!

На Скул-стрит, на южной стороне, прямо за «Ассоциацией христианской молодежи», есть старомодное кафе-мороженое, и сегодня, похоже, у них оживленно, вопреки снегопаду и ценам. Симпатичная молодая пара, чуть за тридцать, как раз выходит из дверей с цветными трубочками в руках. Женщина осторожно машет мне – другу-полицейскому, и я машу в ответ, но мужчина смотрит мертвыми глазами без улыбки.

На Мэйн-стрит народ просто кишит. Приходи на работу, отсиживай часы за столом и надейся, что компания доживет до понедельника. Зайди в магазин, толкай тележку, надейся, что сегодня на полках найдется еда. В обеденный перерыв угости свою девушку мороженым. Ну да, конечно, кое-кто предпочитает покончить с собой, другие попадают в список «бегунов», а еще кое-кто шарит в поисках наркотиков или бродит по улицам, вывалив хозяйство, как выражается Макгалли. Только большинство «бегунов» возвращаются домой разочарованными, а многие преступники и безудержные искатели наслаждений оказываются в тюрьме и дожидаются октября в ужасающем одиночестве.

Так что да, отклонения в поведении есть, но это крайности. Главное отличие, на взгляд правоохранительных органов, в атмосфере, и его трудно определить. Я бы сравнил настроение в городе с мрачностью ребенка, который еще не наказан, но знает, что наказания не избежать. Он сидит у себя в комнате и ждет. «Вот погоди, вернется отец!» Он мрачен, огрызается, вот-вот сорвется. Смущен, невесел, дрожит в ожидании и готов на драку – не от злости, а от тревоги, которая легко может выплеснуться злобой.

Это в Конкорде. За настроения в других краях не ручаюсь, но здесь у всех оно похожее.

Я снова за своим столом на Скул-стрит, в отделе преступлений совершеннолетних. Бережно срезаю изоленту с крышки обувной коробки, и второй раз с нашей встречи слышу голос Наоми Эддс, стоящей рядом со скрещенными на груди руками:

– Что вы, собственно, ищете?

– Вот, – отвечаю я, сняв крышку и заглянув внутрь, – это я и искал.

В обувной коробке Питера Зелла сотни газетных вырезок, журнальных страниц и распечаток из Интернета о Майя и его надвигающемся столкновении с Землей. Я беру первую вырезку с самого верха пачки. Она от 2 апреля прошлого года. Фельетон «Ассошиэйтед Пресс» по поводу Паломарской обсерватории в Кальтеке и заметка о необычном, но почти наверняка безобидном объекте, зафиксированном учеными и добавленном в список потенциально опасных в Центре малых планет. Автор завершает статью сухим сообщением, что таинственный объект неизвестного размера и состава по оценкам имеет 0,000047 процентов вероятности столкнуться с Землей, что составляет 1 к 2 128 000. Я отмечаю, что Зелл тщательно обвел кружком оба числа.

Следующей в коробке лежит статья из «Томсон рейтер», опубликованная двумя днями позже. Заголовок: «Открытый недавно объект – самый крупный за десятилетия», но сама статья довольно будничная, один абзац без цитат. В ней дается оценка величины объекта – в те первые дни его еще обозначали по астрономической номенклатуре 2011GV1. Говорится, что это один из самых крупных объектов, открытых астрономами за последние десятилетия, возможно, имеет диаметр до трех километров. Данную оценку Зелл тоже обвел тонким карандашным кружком.

Я продолжаю чтение, завороженный этой мрачной капсулой времени, пересматривая недавнее прошлое глазами Питера Зелла. Он в каждой статье обводил или подчеркивал числа – все возрастающие оценки размера Майя, угловой высоты на небосклоне, прямого восхождения и склонения, шансы на столкновение, мало-помалу ползущие верх – неделя за неделей, месяц за месяцем. В статье «Файненшнл Таймс» от начала июня об экстренных мерах федеральных властей, Европейского Центробанка и Международного валютного фонда он аккуратно выделил рамкой все колебания курса доллара и проценты падения акций. Были у него и заметки на политические темы: юридические дискуссии, экстренные законы, перетасовки постов в министерстве юстиции, финансовая поддержка ФКСД.[1]

Я представляю себе Зелла – как он каждый вечер до ночи просиживает за дешевым кухонным столом, ест готовые завтраки, придерживает очки, механическим карандашом делает пометки во всех этих вырезках и распечатках, обдумывая все новые подробности бедствия.

Я выхватываю статью из «Сайентифик Америкен» от 3 сентября, крупными буквами вопрошающую: «Как мы могли не знать?» Короткий ответ, известный теперь каждому, состоит в том, что необычная эллиптическая орбита 2011GV1 проходит в пределах видимости с Земли лишь раз в семьдесят пять лет. А семьдесят пять лет назад мы не присматривались – тогда еще не было программы поиска околоземных астероидов. «75» Зелл обводил при каждом упоминании; еще он обвел «1 к 265 миллионам» – заново оцененные шансы на существование подобного объекта – и взял в кружок 6,5 километра – наиболее точную на то время оценку диаметра Майя.

Дальше «Сайентифик Америкен» углубляется в сложности: астрофизика, перигелий и афелий, усреднение орбиты и оценки элонгации. Голова у меня идет кругом, глаза болят, но Зелл явно прочитал все до последнего слова и испещрил страницы заметками, выполняя на полях зубодробительные подсчеты со стрелками к статистическим значениям и астрономическим величинам.