Смерть по сценарию - Наталья Андреева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Писатель? Ну да, мы о Клишине. — Михин наконец отвлекся от темы красивых ножек и продолжил мысль: — Я тут изложу некоторый итог, на основании того, что услышал от его знакомых. Павел Клишин просто не умел говорить и писать приятных вещей. Вернее, как утверждает один издатель, не мог себя переломить. Ведь не секрет, что идеальный вкус есть у единиц, а дорогие вещи покупают все, и все хотят подтверждения тому, что не зря потратили деньги. Попробуй скажи откровенно человеку, что он отвалил кучу бабок за дерьмо, — и наживешь себе врага на всю жизнь. Поэтому нужным людям обязательно надо врать, пусть даже тебя воротит от цвета их новой машины, а костюм за двести баксов смотрится на толстом брюхе хуже, чем на том же Клишине дешевые джинсы и футболка. Некоторые люди на комплиментах карьеру делают: не умей хорошо работать, умей хорошо врать начальству, кому не приятны дифирамбы в собственную честь? Даже очень умные директора и начальники попадаются на такой крючок просто потому, что боятся самостоятельно трезво оценить себя и своих жен, а Клишин умел замечать в людях все самое смешное, нелепое, их затаенные движения души, которые человек и сам от себя скрывает. У каждого есть больное место, так Павел Андреевич обладал необыкновенным даром сразу это место нащупать и просто из интереса туда тыкать: что будет? Было очень плохо: у писателя в итоге оказалась куча врагов.
— А как же талант?
— Так и талант был того же рода: Клишин изумительно описывал то гадкое, что так отлично замечал в людях.
— Значит, в моем случае я больше всего на свете боюсь, что жена мне изменит? — предположил Леонидов.
— Видимо, так, Вернее, вы ее наверняка очень любите, — любовь к ней и ее любовь ваша опора в жизни, а Клишину это показалось нелепым и смешным.
— И я действительно тощий и красноглазый?
— Ну, у каждого во внешности есть недостатки, идеальных пропорций в природе не существует, а на тех, что изредка попадаются, люди большие деньги зарабатывают. Вспомните свою работу в розыске: как описывали свидетели других людей? Например, спрашиваешь: «Кто к нему приходил?» Ответ: «Какая-то женщина в очках». Представляешь сразу тетку, смотрящую целый день телевизор или читающую книжки на диване под настольной лампой, а потом оказывается, что это ослепительно красивая девушка с отличной фигурой и белозубой улыбкой, но действительно в очках, хотя очки ей идут. Вы худой, пусть даже тощий, и глаза у вас воспалены от постоянного недосыпания, но брюха совсем нет, фигура стройная, волосы густые, черты лица правильнее. Перечисли все это — возникает сразу совсем другой образ. Вот из чего я делаю вывод, что Клишин мог просто описать события под тем негативным углом зрения, под которым он привык воспринимать окружающие события и окружающих людей.
— И кто же, по-вашему, его убил?
— А вот это вычислить необыкновенно сложно: Павел Андреевич успел насолить всем знакомым, друзьям и любимым женщинам, если таковые были.
— И вы полагаете, что он не мог никого любить?
— С таким взглядом на людей? Я тут пробовал читать его книги… Мерзость одна.
— Знаете, Игорь Павлович, у меня такое чувство, что это не допрос, а попытка посоветоваться. Вы зачем пришли-то?
Михин вздохнул и как бы между прочим сказал:
— На дачу к Клишину в понедельник ночью какие-то хулиганы влезли.
— Что, все следы уничтожили? — Леонидов закрыл нижнюю половину лица чашкой кофе и отхлебнул из нее, потупив глаза.
— Да не в следах дело. Следы, что следы? Вот и жена ваша говорит, что ничего не слышала — спала. А ведь сон у беременных женщин такой чуткий…
— Ну, все бывает, исключения есть из любых правил.
— Я человек конкретный, Алексей Алексеевич, у меня нет склонностей ни к анализу, ни к самокопанию.
— Я не заметил: вы прекрасно изложили писательскую концепцию Клишина.
— С чужих слов, Алексей Алексеевич, с чужих слов. Чтобы понять этого писателя и вообще всю ихнюю братию, надо самому писателем родиться или хотя бы что-то в жизни прочитать. А я школьную программу скрепя сердце одолел, до сих пор не помню, кто старуху пришил топором: Рахметов или Раскольников, а это самое близкое из прочитанного, потому что про убийство. Чего уж про остальное говорить! Я чую, что «висяк» у меня будет. Да. Я понимаю, когда убивают из-за денег, или ножом в пьяной драке, или зять тещу порешил, но когда убивают из-за идей…
— А почему вы решили, что здесь какие-то идеи?
— Да роман этот покоя не дает, эта злосчастная «Смерть на даче». Вы почитайте некоторые места и сразу поймете.
— Где ж почитаю? Дайте! — Леонидов через стол протянул Михину руку. Тот посмотрел грустно. Глаза у него оказались темными, глубокими, как две чернильницы, Алексею тут же захотелось обмакнуть в них гусиное перо и написать что-то о чудных мгновениях. Не такой уж плохой парень оказался этот Игорек Михин, особенно когда сказал: «Я все равно на мелком хулиганстве не специализируюсь. Ну залезли и залезли, ничего же не взяли: ни вещей ценных, ни компьютер, ни одежду. Так, покуролесили немного, и что? Все равно наследник пока не объявился, возмущенных нет. А вы почитайте, Алексей Алексеевич, а я еще зайду».
Он вздохнул, залпом выпил остывший кофе и попрощался. Дверь не успела за ним закрыться, как в кабинет влетела Марина:
— Ты от нас уходишь?!
— С чего ты взяла?
— Разве он тебя не уговаривать приходил, Михин этот? Чтобы снова в милицию? Неужели Ирина Сергеевна отпустит?!
— Тише ты. Просто соседа моего по даче убили, я свидетель, а никак не рулевой всего этого безобразия.
— Да? А зачем он еще придет?
— Марина, сколько раз говорил, чтобы ты дверь за собой закрывала.
— Я только конец слышала. Ваши коммерческие тайны меня мало интересуют, все равно через мои руки все потом проходит: все счета, факсы и печати, а тут такое!
— Ты молчи только и Серебряковой не говори. Этой фирме уголовных преступлений на весь оставшийся век хватит.
— А Саша знает?
— Да, ей не повезло. Ладно, Марина, кто там звонил, пока я так надолго отвлекся?… — И Алексей снова со вздохом взялся за телефон.
2Жаруч что свалилась на Москву в начале июня, в общем-то ждали. Вернее, предполагали, что она должна когда-нибудь наступить после такого жуткого майского холода. Надо же было наконец-то взойти и подрасти всему, что настойчивые огородники запихали-таки в промерзшую землю. Но когда эта долгожданная жара свалилась наконец на огромный заасфальтированный и зацементированный город, люди почувствовали себя неважно. Действительно, кому охота задыхаться в помещениях и общественном транспорте и ежесекундно чувствовать на себе потную, горячую одежду? А магазины ведь должны работать, торгаши — торговать, водители — водить то, что обязано в любую погоду исправно ездить, милиционеры — следить за порядком.
Леонидов выбирался из офиса уже вечером, не раньше девяти часов. В его кабинете исправно работал климатконтроллер, установленный еще роскошным Павлом Сергеевым, поэтому отрегулированные двадцать три градуса и напряженный рабочий день сглаживали впечатление от любой погоды. Но сегодняшний вечер для Алексея стал открытием: он вышел и почувствовал, что в пиджаке жарко. Люди разделись до всего, что еще подпадало под определение «прилично». Улицы Москвы напоминали гигантский пляж, на голые участки тел внимания никто не обращал, все пялились на людей в костюмах с единственной мыслью: «И не жарко?» Почувствовав себя идиотом, Алексей поспешно снял пиджак и пошел к машине. Его «Жигули» выглядели так, будто их металлические части сняли только что с прокатного стана и слепили в небольшой раскаленный коробок.
«Как жить?» — отчаянно подумал Леонидов, забираясь в эту камеру пыток. Все мировые катаклизмы мгновенно ушли в глубокую тень перед индивидуальной бедой: необходимостью торчать в этом городе в тридцатидвухградусную жару.
На ближайшем к дому рынке у обалдевших от непривычной для столицы погоды и оттого сильно обсчитывающих, но непременно в свою пользу продавцов Алексей купил фруктов и овощей. В жару хотелось есть только продукты, содержащие много воды. Воду Леонидов тоже купил и мороженое, два мороженых после секундной паузы. В его квартире все нагрелось так, что Алексей понял: быстро не уснуть. Он со вздохом достал из «дипломата» распечатку скопированного на даче у Клишина. Наугад взял один из листков и, открыв бутылку минеральной воды, сел в кресло. Это была та самая философия, которая отпугнула Михина: рассуждения Клишина о людях и о себе. Данный листок, например, был как раз о себе, то есть о Павле Клишине как незаурядной человеческой личности. Оказалось, что свою персону он воспринимал с той же долей ненависти, что и окружающих.
СМЕРТЬ НА ДАЧЕ (ОТРЫВОК)«…и каждый день я вижу в зеркале именно это лицо. Какая гнусность, что приходится с утра бриться! Отрастил бы бороду, да не могу преодолеть временный отрезок колючей щетины, похожей на наждачную бумагу, которой не хватает только незаконченного деревянного изделия, чтобы его отшлифовать. Именно из-за подобного неудобства я по утрам спросонья иду в ванную и пялюсь в зеркало, приходя в отчаяние. Лицо мое похоже на цветную коробку дорогих шоколадных конфет, такое же яркое и пустое внутри, где крохи настоящего шоколада размазаны с плотностью десять граммов на десять квадратных сантиметров: глаза слишком синие, волосы слишком желтые, рот слишком яркий, ресницы слишком черные. Зачем? Это величайшая цветная глупость, которую я видел в жизни, от нее тошнит уже через час, а мне приходится рассматривать буйство плохо сочетающихся красок каждый день. Это самое большое наказание в моей жизни, хотя многие со мной не согласятся. Если бы лишние килограммы не вызывали у меня раздражения и страх перед многочисленными болезнями толстых людей не давил бы так на психику, я отрастил бы здоровое брюхо и успокоился наконец. Но я ужасно мнителен: когда, взбегая на пятый этаж, обнаруживаю у себя одышку, сразу начинаю думать, что это рак. Смешно? И мне. Поэтому в спортзал я хожу тайно, и тайно же не ем жирного и мучного.