Гобелены грез - Роберта Джеллис

Спустя мгновение Хью был за пределами освещенного участка. Он резко остановился, набрал полную горсть земли с галькой и бросил ее недалеко вперед. Опираясь на колени, он сгреб побольше земли обеими руками и снова кинул ее сначала левой рукой, а затем — сильнее — правой. Для Хью звук падающей земли не походил на тот, который мог бы сопровождать бегущего или ползущего человека, однако, достигнув частокола, шум должен был стать невнятным. Через некоторое время стрелы с жужжанием стали улетать в темноту и впиваться в почву на значительном расстоянии впереди Хью. Короткая передышка дала ему возможность растянуться лицом вниз, но не по дну рва, а по его склону, обращенному в сторону частокола. Он лежал неподвижно, стараясь сдерживать тяжелое дыхание.

Когда лучники осознали, что потеряли мишень, вниз полетели новые факелы, однако испачканный грязью мех плаща Хью достаточно хорошо маскировал его в их мерцающем и рассеянном свете. Распластавшись и не шевелясь, он казался сверху не более чем еще одной неровностью на изрезанной дождями насыпи. Наконец, преследователи двинулись вдоль частокола. К тому времени из факелов, сброшенных первыми, расплавленная смола ручейками потекла вниз по склону, заставляя гореть небольшие участки поверхности. Медленно поворачиваясь, Хью принял вертикальное положение и вернулся туда, где со стены все еще свисал обрубок веревки. Он рассудил, что, вероятнее всего, в этом месте, которое указывало начальную точку побега, будут искать в последнюю очередь.

Медленно и осторожно Хью принялся карабкаться на другой берег рва, стараясь цепляться руками и ногами так, чтобы не вывернуть камни. К счастью, этот склон защитники выжгли не очень тщательно, и на нем остались кустики, облегчавшие подъем. Ров и вал предназначены, во-первых, для того, чтобы приостановить атакующих, а во-вторых, для того, чтобы создать препятствие и затруднить им подход к крепости. Поэтому тот склон рва, который поднимался к частоколу, начисто лишали всего, что могло бы прикрыть атакующих или дать им там зацепиться. Никого из защитников не интересовало, насколько быстро отойдут нападающие, поэтому противоположный склон рва очистили лишь от крупных кустарников, которые мешали бы лучникам целиться. Хью обнаружил растения с достаточно сильными корнями, на которые можно было поставить ногу или ухватиться за них рукой. Правда, большинство из них представляли собой кустики ежевики, и в руки Хью, израненные паклей веревки, впилось дополнительно множество колючек, однако быстрота и безопасность сейчас значили больше, и он терпеливо сносил уколы.

Взобравшись наверх, Хью прошел около двадцати шагов и остановился, прислушиваясь. Безмолвие зимней ночи сковало землю, не щебетали, не пели птицы, не жужжали насекомые, не квакали жабы и лягушки. Но краем уха он уловил слабый звук, равномерный рокот, состоящий из гудения и потрескивания множества костров, храпа, дыхания и движения животных, отдаленных людских голосов. Для Хью важно было, что в этом рокоте отсутствовали более резкие звуки, которые указывали бы на близость охранников, наблюдающих за окрестностями в темноте. Будь они где-нибудь поблизости, то, возбужденные его побегом, двигались бы и переговаривались.

Удовлетворенный, Хью быстро зашагал в сторону лагеря шотландцев. На ходу он снял плащ и стряхнул с него грязь, насколько это было возможно. Затем поднял капюшон кольчуги и закрепил так, чтобы скрыть волосы. Приподнимая рукава кольчуги, вытер манжетами лицо и руки. Конечно, он больше был озабочен здоровьем собственной кожи, нежели тем, что грязь могла бы его выдать: воины действующей армии не славились своим пристрастием к чистоте.

Увидев первые огни вражеского лагеря, Хью замедлил шаг и постарался прикинуть расстояние, на которое удалился от края рва. Спустя мгновение он мрачно усмехнулся и двинулся дальше. Он был почти уверен, что сможет пройти незамеченным через лагерь. Если бы его даже заметили, то приняли бы за своего человека, ходившего посмотреть вал, а не за чужака. Эта уверенность не подвела — по крайней мере, его никто не окликнул. Хью предполагал, что те, кто разглядит его достаточно ясно, чтобы отличить от какого-нибудь рядового воина, бредущего по нужде или в поисках товарища, отнесут его, судя по виду богатого подбитого мехом плаща, к числу норманнских соратников Саммервилля. Чтобы не заподозрили обмана, Хью пошел уверенным широким шагом, как если бы он точно знал куда идет.

Так оно почти все и оказалось, хотя Хью с радостью отклонился бы от своей цели, если бы увидел оседланного коня, которого можно было б увести. На окраине лагеря коней не было, поскольку большинство воинов здесь было представлено рекрутами из бедняков, пехотинцами. По мере того, как Хью углублялся в расположение неприятеля, он заметил нескольких лошадей в путах, однако не было никакой надежды заполучить хотя бы одну из них и скрыться. Когда Хью показалось, что лагерные костры перед ним выстроились в линию, он было засомневался, не стишком ли сильно отклонился от своего пути, дойдя до южной окраины лагеря, но опасался спрашивать что-либо или казаться нерешительным. При оклике он готов был ответить надменно, что могло спасти его, однако не встретил ни вопросов, ни взглядов удивления и без помех миновал последнюю линию костров. Вскоре впереди стала неясно прорисовываться огромная сплошная тень — это был дом.

Шепча молитву благодарности и следом за ней вторую с пылкой просьбой о постоянной поддержке, Хью резко свернул вправо, чтобы обогнуть возделанный клочок земли, который обычно располагается позади каждого дома, а затем влево, и тут возникла вторая тень, пролегшая между двумя постройками. Подойдя поближе, он ощутил ужасное зловоние пожарища. Губы широкого рта Хью плотно сомкнулись в гневе и жалости. Когда он доберется до сэра Вальтера, то уж не забудет рассказать о принесенных в жертву жителях деревни — ведь это были именно жертвы, а не обычные издержки военных действий. Если кастелян и решил сдаться, то мог бы сразу сказать об этом Саммервиллю, а не бездельничать все утро и ждать, пока тот отобедает; тогда, наверное, не было бы приказа или разрешения жечь дома.

Эти сердитые мысли не отвлекали Хью от необходимых мер предосторожности. Он замедлил шаг, всматриваясь в упавшие балки и всякий хлам. Все-таки он споткнулся обо что-то мягкое — и чуть не вскрикнул, когда рука, которую он протянул, чтобы не упасть, наткнулась на чье-то холодное неподвижное лицо. По крайней мере, это был мужчина, если судить по коротким волосам и щетинистому подбородку. Мертвая женщина или ребенок вызвали бы у Хью отвращение и такую ненависть, что он мог бы забыть, для чего сюда пришел. Он на мгновение опустился на колени рядом с телом, закрыл глаза и пробормотал молитву об, отпущении грехов, а затем вознес другую к Деве Марии, моля ее о безграничном милосердии к этому бедняге, умершему со всеми своими грехами, не имея шанса исповедаться.