Мой ректор военной академии 3 - Тереза Тур

— Не знаю, — ответила я.

Карета везла нас в столицу. Джулиана сидела напротив и выглядела сногсшибательно.

Вместо того, чтобы в сотый раз попытаться объяснить девушке, что ее страсть выглядеть как бомж — следствие душевной травмы в тяжелые годы, мы с Луизой решили поменять стратегию. И у нас получилось! Однажды вечером мы собрались и как бы между прочим затеяли разговор об имидже, который каждая из нас будет сохранять во имя популярности. Я — ношу синие платья, Луиза — верх совершенства, и Джулианне тоже нужно выбрать что-то свое.

Слово «свое» было ключевым, и это сработало. Художница сделала несколько набросков, съездили к моей любимой портнихе, и пару недель спустя девушка обзавелась несколькими платьями по собственным эскизам — для работы и на выход. Выглядело это строго, целомудренно (на мой взгляд, даже слишком), но при этом невероятно элегантно и стильно. Воротник-стойка, длинные лишь чуть-чуть присборенные у самого плеча узкие рукава неизменно доходили до середины пальцев. Торжественные выходы, вот как сейчас, дополнялись тонкими перчатками в тон платья. Цвета были преимущественно темными.

Что касается прически — тут журналистка выступила настоящим новатором, с претензией на свержение принятых в обществе стереотипов. Свои роскошные с медным отливом волосы девушка уговорила Оливию убрать назад и уложить в замысловатую композицию из кос разных размеров и плетений. Оливия была известная мастерица по плетению, и только эта ее страсть помогла Джулианне добиться своего.

Так что сейчас, мерно покачиваясь в уютной карете, передо мной сидела роскошная красавица. Платье винного оттенка, с тонкой полоской кружев в тон по стойке и внизу рукава, изящные кисти затянуты в перчатки, из украшений — рубиновый гребень в волосах. Но самое главное — было видно, что молодая женщина чувствует себя спокойно, комфортно и уверенно. И именно этот факт делал ее образ удивительным — ярким, запоминающимся, немного холодноватым и в меру таинственным. Художница о чем-то напряженно думала и вдруг сказала:

— Вы ведь не сказали правды о том вечере, когда принц Брэндон был у вас в покоях, не так ли?

— Не сказала, — подтвердила я.

— И как вы можете, — отвернулась она.

— Ситуация была…очень неоднозначная.

— Я не буду писать откровенную ложь, — нахмурилась любительница правды и страдалица за нее же.

Мне стало смешно. Какая она, в сущности, девчонка… Удивительно талантливая — в ее статьи, как и в ее картины — веришь. Удивительно правильная. И что же ей такое сказать? Подумала, и решилась рассказать правду. Хотя до этого всячески собиралась эту самую правду скрывать.

— Он был под заклятием. И должен был по замыслу того, кто устроил все это светопреставление, меня изнасиловать.

— Зачем? — блеснули ее глаза. — Чтобы ненаследный принц Тигверд его убил?

— Возможно. Или чтобы обвинить его в таком преступлении, от которого не отмоешься.

— Получается, что принц, — Джулиана с надеждой посмотрела на меня.

— Тоже пострадал. Кто-то решил дискредитировать самую, пожалуй, популярную фигуру империи Тигвердов.

Наша журналистка размышляла над полученной информацией. А потом спросила — светло и радостно:

— То есть — кто-то настолько серьезно противостоит императору Фредерику?

— Именно так.

— С ума сойти… — в ее голосе не было ужаса или смирения жертвы, которая вляпалась во что-то грандиозно-неприятное. Только ненормальный восторг журналистки, которая почуяла сенсацию. — Так это действительно попытка государственного переворота!!!

— Джулиана…

— Да понимаю, я! И не напишешь же…

— Не напишешь, — согласилась я, радуясь, что она хоть это понимает. — И никому не расскажешь…

— Так он… — в лице ее вдруг мелькнуло отвращение.

— Нет. Он очнулся. Дал мне возможность убежать и позвать на помощь. А потом смог преодолеть заклятие.

— Но все равно тяжело. Вам. И ему.

— Мы постарались забыть. И перенести нашу ненависть на того, кто в этом действительно виноват. Вот только кто он — мы не знаем… Знаем одно — кем бы он ни был, чтобы навредить империи ему все средства хороши. Ни морали, ни жалости.

Мы вошли во дворец, где нас встретил мой любимый распорядитель, — господин Хормс. Хмурый, но на этот раз почтительный. Видимо, проняло высказывание императора о том, что малейшее неуважение ко мне — и рудники слуге обеспечены. Или моя угроза нарядить всех в оранжевые комбинезоны и отправить улицы мести подействовала.

— Добро пожаловать, миледи Вероника, — поклонился он. И, исчерпав все свое количество вежливости, мазнул недовольным взглядом по Джулиане.

— Здравствуйте, — улыбнулась я ему.

— Вас ожидает… — он задумался, подбирая слово.

— Фотограф? — попыталась помочь я ему.

— Посланец от милорда Милфорда, — сурово ответил старик.

— Пригласите его.

Молодой человек со штативом в руках, обвешанный кофрами, но в традиционной имперской одежде и так производил сильное впечатление, а уж недовольным выражением лица и вовсе мог соперничать с самим распорядителем Хормсом.

— Господин Фикс, — представился он мне. И тут же добавил. — Миледи, я надеюсь, это разовая акция? И дальше я смогу вернуться к своим обязанностям. Я служу в контрразведке.

И это все так обиженно.

«Ну, Милфорд, ну, спасибо!» — подумала я. А вслух проговорила:

— А где вы научились фотографировать?

— В Петербурге, — сурово отвечал мне молодой человек. — Это, конечно, не входит в мои обязанности. Это увлечение. Ваш мир изобилует техническими чудесами. В каждом — есть магия, просто слепцы ее и не видят, и не признают.

— Слепцы?

— Так мы называем ваших соотечественников, — мужчина смутился. — Вы, точно так же как и мы, так же, как жители других миров, живете среди магии. Она вокруг, она в вас самих. Вы с ней сталкиваетесь, вы ей владеете, — но почему-то именно в вашем мире большинство населения изо всех сил старается упорно этого не замечать… И если чья-то душа чуть более восприимчива, — эти создания, как правило, попадают к нам, или в какой-либо иной мир. Часто — во сне. Это уникальная особенность, и между нами, миледи Вероника, — это комплимент…

Господин Фикс улыбнулся. Всего на секунду, очень быстро и немного грустно, но улыбка получилась настолько светлой, искренней, она так неожиданно изменила весь образ, что я поняла — сейчас поругаемся, потом разберемся — и будем очень и очень дружить!

— Господин Фикс, — все это очень интересно, и мне бы хотелось когда-нибудь вернуться к этой беседе в менее формальной обстановке. А сейчас мне бы хотелось, чтобы вы понимали, — обеспечить газету и журнал фотографиями тоже очень важно, — ответила ему я. — И если есть какие-то претензии — пожалуйте к вашему начальству!