Повседневный мир русской крестьянки периода поздней империи - Владимир Безгин

Дети в игре воспроизводили почти все жизненные ситуации: играли в свадьбу, прием гостей, рождение младенца. Это приобщало их к традиции, вводило в обрядовую культуру. Изображая обряд, дети запоминали порядок его ведения, правильное использование вещей в том или ином ритуале. Передавая поведение взрослых в играх, чадо не всегда приобретало только положительные навыки; так, например, крестьянин описывает игру в «хозяйку» шестилетней девочки: «Волосы на ней были всклокочены, лицо вымазано сажей, она бранилась у печи нехорошими словами, с остервенением передвигая горшки, и наконец, схвативши чашку, со злостью поставила на стол и крикнула своим куклам: «Нате, пожрите!»{150}.

Первые пять — семь лет жизни ребенка обычно проходили под материнской опекой. В отчетах корреспондентов Этнографического бюро говорится, что «воспитание и уход за малолетними детьми… лежит на матери»: «Как бабушки, так и няньки ухаживают за ребенком временно, главный же уход за ребенком всецело лежит на обязанности матери. Измученная, усталая, возвратясь с работы, она первым долгом бежит к ребенку и, забыв свою усталость, кормит грудью, очищает от грязи его. ухаживает за ним, даже ночью она часто не знает покоя, т. к. ребенок кладется спать на постель к матери»{151}.

Приобщение девочек к труду начиналось очень рано. Крестьяне считали, что «маленькое дело — лучше большого безделья»; поэтому уже с четырехлетнего возраста дети помогали взрослым в работах по дому, на дворе и огороде. Девочки в пять — семь лет часто помогали матери ткать, наматывая нитки на берестяные трубочки для челнока. К семи годам девочка овладевала навыками прядения, и отец делал ей личную прялочку маленького размера. Шести — восьмилетних девочек матери брали с собой на реку полоскать белье, в семь — девять лет их учили шить и вышивать{152}. Девочки-подростки пасли скотину, одной из их обязанностей была прополка огородных растений.

По мере взросления сельской девушки усложнялись и трудовые операции, которые она выполняла по хозяйству. По утверждению сельских жителей: «С 9—11 лет дочь помогала матери жать в поле, для чего ей изготавливали маленький серп. В 12 лет маленькая мастерица могла изготовить себе наряд. А к 14–15 годам — завершению подросткового периода — девочка была уже способна готовить себе приданое»{153}.

В родительском доме на девочку смотрели как на временную гостью: «Дочка — чужая скотинка», «Дочь — чужое сокровище». «Дочь — работница для чужого поля, ключница для чужого отца, ларечница для чужой матери»{154}. Поэтому вся жизнь девочки была подготовкой к замужеству — к роли жены, матери, хозяйки. При этом основным посредником в передаче «женских» знаний и умений в рамках семьи была мать.

Совершеннолетие девушки (16–18 лет) обозначалось тем, что она принималась в общество взрослых девушек и парней, участвовала в их играх, хороводах и увеселениях{155}. Переход в новую возрастную группу сопровождался символами девичьего совершеннолетия (прическа, одежда, украшения, стандарты поведения), подчеркиванием разными способами половых признаков и др. С 16 лет на девушек обращали больше внимания, начинали их звать полным именем, нередко присоединяя к нему и отчество, Машка становилась Машей или Марьей Петровной{156}.

В многодетной семье обязанностью старших детей было присматривать за своими младшими братьями и сестрами. Заменяя нянек, они должны были забавлять малюток, качать их в люльке, кормить кашей, поить молоком и давать соску{157}. Маленьких детей оставляли под присмотром старшей сестры, даже если ей было лет пять-шесть. Бывало, она заигрывалась с подружками, а дитя оставалось без надзора. Поэтому нередки были в деревнях случаи смерти малолетних детей, когда «ребенка свинья съела, солома задавила, собака изуродовала»{158}.

В большей мере это касалось бедняцких семей. В отчете в Синод за 1913 год из Орловской епархии сообщали: «Дети бедняков, брошенные часто без присмотра, гибнут в раннем детстве по этой причине (из-за отсутствия присмотра. — В. Б.). Особенно это замечается в семьях малоземельных крестьян. Здесь отец и мать, занятые целый день добыванием куска хлеба, весь день проводят вне дома, а дети предоставлены сами себе. Теперь не редкость, что в доме нет ни одного старого человека, под надзором коего можно было оставить детей. Как правило, маленькие дети остаются вместе с такими же малыми сестрами и братьями, поэтому без надлежащего присмотра они целый день голодные, холодные и в грязи»{159}.

Особенности крестьянского труда и сельского быта находили свое отражение в отношениях родителей и детей. Родители чаще всего вели себя нарочито грубо, считая, что доброта и ласка по отношению к детям могут им навредить и они «забалуют». В обращении с детьми, особенно не достигшими совершеннолетия, они почти всегда использовали приказной тон, и только малолетние могли рассчитывать на более мягкое обращение. Матери оказывали больше ласки детям, чем отцы{160}. Детей крестьяне наказывали мало и редко: секли в редких случаях, чаще ограничивались угрозами. Если приходилось сечь, то это делал отец{161}. Прибегали и к другим видам наказания: высмеивали, лишали части одежды{162}.

В деревне существовала своеобразная система общественного воспитания. Крестьянский обычай признавал допустимым вразумлять, а при необходимости наказывать чужих детей. Это в первую очередь касалось соседей, которые могли оперативно пресекать шалости малолетних сорванцов. Приведу типичный диалог соседок. «Тетка Арина, я седни (то есть сегодня) твоего Ванютку крапивой отстегала, все огурцы у меня на огороде помял» — «И спасибо на этом. Вот ужо придет, так я ему еще прибавлю»{163}.

Традиционно с неодобрением относились крестьяне к обучению дочерей в школе. Они считали, что знания девочке ни к чему, «ее дело прясть». Преобладание в сельской школе мальчиков и низкий уровень грамотности женской части деревни были следствием стереотипов крестьянского сознания.

Образование для женщины считалось не только не обязательным, но и липшим. В Пермской губернии анкетное исследование выявило, что «громадное большинство населения относится сочувственно к обучению мальчиков, но нельзя то же сказать относительно обучения девочек». Некоторые из корреспондентов заявляли, что «обучать девочек каждую не стоит». Типичными по смыслу были высказывания: «Для чего бабе быть грамотной, ведь у печи с кочергой и ухватом много знания не требуется, а в солдаты баб не берут»{164}. По сведениям из Костромской губернии, «на обучение девочек денег не тратят,