Уэра - Геннадий Гор

В двух шагах

Впервые за долгое пребывание на Уэре Туаф вспомнил, что он косметик. Он превратил себя в юного бога, в обаятельного красавца. Он был мастером своего дела, ничего не скажешь. В зеркале отразилось его лицо продолговатое лицо баловня судьбы. Бывшего баловня судьбы, но еще не потерявшего надежды. - Да, красив, - сказал Туаф, - и молод тоже. На какую-то долю секунды мелькнуло сомнение: может, это только кажется? "Нет, - успокоил он себя, - все объясняется просто. Я еще не разучился работать". Он еще раз взглянул на свое отражение в зеркале и удовлетворенно усмехнулся. Мог ли сравниться с ним Веяд, постаревший, осунувшийся и небритый? Веяд дулся на него. Вероятно, он что-то учуял. Он опасался, что Эроя, кокетливая Эроя, предпочтет молодого бога ему, усталому и такому обыкновенному. Туаф отошел от зеркала. И в ту же минуту появился Веяд с толстой книгой в руке. - Ну, как по-твоему? - спросил Туаф, не скрывая самодовольства. - Красив? - Красив. - И только всего? Ты не хочешь ничего к этому добавить? - Могу добавить: ты сам сделал самого себя. Впрочем, себя ли? На днях, если не изменяет мне память, ты выглядел не так. Тогда ты был самим собой, сейчас ты кое-кого изображаешь. Кого? Я еще не уяснил. - Ничего. Уяснишь. Тебе помогут. - Кто? - Женщина. - Какая женщина? - Та самая, которую ты прячешь. - А! Вот для чего ты превратил себя в красавца? Понимаю. Но изменив и изрядно приукрасив внешность, произвел ли ты хоть малейшее изменение в своей сущности? - Для чего? - Для того, чтобы понравиться ей, той, для которой ты так стараешься. - Ей нет дела до моей сущности. - Ты уверен в этом? - Уверен. - Напрасно. Она не так глупа, чтобы сквозь твою косметику не увидеть подлинное лицо. - Ты недооцениваешь мое искусство и противоречишь сам себе. Ты же признал сам, что я красив. - Зачем тебе мое признание? Перед тобой зеркало. - Но зеркало, дорогой, мертвая гладкая вещь. А я хочу отразиться в живом и подвижном сознании. В этом мире всего два живых сознания - твое и мое. - А сознание Эрои? О нем ты забыл? - Молчи! Я запрещаю тебе говорить о ней. Ты недостоин! - А ты достоин? - Спроси ее, кто из нас достоин. - Посмотри, от гнева что-то случилось с твоей щекой и с кончиком носа. Ты уже не так красив, как был десять минут тому назад. По-видимому, тебе в эти минуты противопоказано нервничать. - Да. Моя работа требует от дильнейца благоразумия и выдержки. Красота это символ гармонии. Волноваться мне нельзя. - А ты все-таки волнуешься. Смотри, стал шире рот и уже лоб. Еще полчаса, и ты из юного бога снова превратишься в того, кем был вчера. - Не может быть. - Взгляни в зеркало. Оно всего в двух шагах от тебя. - В двух шагах? Здесь, на Уэре, все в двух шагах от тебя, все и все, и ты сам в двух шагах от себя. Тебе некуда от себя уйти. Ты каждый день должен видеть одно и то же. В таких условиях грешно не изменить себя, если это в твоих силах. Сегодня утром я взглянул в зеркало и не узнал себя. Вместо меня смотрел из зеркала кто-то другой. Это было настолько внезапно, что я подумал: на нашем острове появился кто-то третий. В двух шагах... Здесь все в двух шагах. И нам не вырваться отсюда. Мне тесно здесь, Веяд, мне не хватает масштабов. Я отдал бы полжизни, чтобы, проснувшись, увидеть вдали горизонт. Но горизонта нет. И ничего нет, кроме маленького и искусственного островка, да нас с тобой и ее. Но существует ли она? Ты это знаешь лучше меня. Скажи правду. В мире, где все в двух шагах от тебя, не стоит врать. - Не стоит врать? Вот я тебя и ловлю на слове. Если нельзя врать, зачем же ты изменил свою внешность, кого ты хочешь этим обмануть?

Поет птица

Затейник - солидный дильнеец с седыми усами сказочного волшебника - менял пейзаж. Нет, это было не хитроумное оптическое приспособление, специально созданное для обмана чувств. Передвигалось пространство и время. Домики переносились в другую местность быстро и незаметно для их обитателей, а затем снова возвращались. Затейник был слишком старателен и услужлив. Иногда хотелось задержаться в одной точке трехмерного пространства, а не менять ее на другую. И все же было приятно подойти к окну и увидеть рядом озеро, то озеро, которое вчера было далеко. Эроя проснулась рано и подошла к окну. Она подняла занавеску и спросила себя: "Что же я увижу сегодня за окном?" Она взглянула. За окном стоял олень. Он стоял как бы вынутый из пространства. За ним не было никакого фона. Он стоял, словно на облаке, отражаясь вместе с облаком в синей воде горного озера. Огромные детские влажные глаза оленя смотрели вдаль. Затем олень исчез и облако рассеялось. По-видимому, седоусый волшебник перенес домик Эрои на верхушку горы. Эроя рассмеялась. - Он забывчив, этот несносный старик, - сказала она. - Третьего дня он тоже проделал со мной эту же штуку. Он начал повторяться. На днях, вместе с подругой Зарой, Эроя ходила по предписанию врача в отделение биохимической стимуляции. В обыкновенных условиях организм дильнейца химически обновляется за шестьдесят дней. Здесь, в этой камере, молекулы клеток, кроме тех, из которых состоят нуклеиновые кислоты, должны были обновиться за несколько часов. Эроя и Зара вышли из отделения биохимической стимуляции обновленными и посвежевшими. - Мы ли это, Зара, - спросила Эроя, - или не мы? - Духовно - мы, - ответила, смеясь, Зара. - Но химически - не мы. Морфологически - мы, физически - не мы. Как же осуществляется единство между содержанием и формой? - Спроси об этом врача. Клетки биохимически обновились. Но было нечто важнее физического самочувствия - это духовное восприятие мира. Этим занималась сестра седоусого "волшебника", специалист в области изучения психического поля. Эроя хотела отказаться от эксперимента, как это сделали многие отдыхающие, не пожелавшие освежать свое видение мира, но после непродолжительного раздумья решила: "Попробую! Чему быть, того не миновать!" И она рискнула. Дверь камеры открылась, и Эроя села в кресло. Вдруг что-то случилось с миром. Планета шатнулась и как бы сдвинулась с места. Уж не превратилась ли снова Эроя в пчелу, как это случилось однажды в детстве? Она слышала музыку, тихую музыку, которая перешла в шепот. Шепот сменился свистом утренней птицы. Этот свист, это мерцание звуков, этот птичий голос как бы сорвал занавес с бытия. У ног Эрои гремел ручей. И низко-низко над самым холмом висела радуга. С нее падали крупные капли дождя. Эроя кружилась вокруг цветка. Запах хмелил сознание. В нем был целый мир, как в мерцающих звуках птичьего пения. Пространство качалось возле самых глаз синие, желтые, фиолетовые полосы. И снова запела птица. Она щелкала, свистела, переливалась то весельем, то тоской, она превращала в звуки весь мир. - Ну, как вы чувствуете себя, дорогая? - спросил Эрою женский голос. - Хорошо. - На этот раз довольно. Эроя вышла из камеры на лесную поляну. Теперь у нее было другое зрение, другое обоняние, другой слух. Ей словно подменили все чувства. Она смотрела вокруг, словно видела все в первый раз. Ее все поражало, но больше всего удивляли ее самые простые вещи: деревья, лица, слова и их способность облекать в звуки предметы и явления. Казалось, она появилась здесь, на Дильнее, с другой планеты. В птичьем горле все еще щелкал и звенел свист. Птица пела в посвежевшем сознании Эрои. - Ну что? Обновила свое психическое поле? "Обновила... - подумала Эроя. - Какое это, в сущности, пошлое, ничего не говорящее слово!" - Я стала другой, - сказала Эроя, - и в то же время осталась той же самой. - Я понимаю, - сказала Зара. - Подвержена обновлению только та часть психического поля, которая не ведает памятью. Вот если бы обновление затронуло и память, тогда бы ты, выйдя из камеры, снова родилась. Ты бы стала другой личностью. - Зачем же, Зара? Разве ты недовольна моим "я" и вместо меня хотела бы видеть в моей оболочке другую сущность? - Нет, нет! Зачем мне терять подругу ради неизвестного существа? Я люблю тебя такой, какая ты есть. Но мы сейчас, кажется, живем с тобой в разных мирах. Я в мире обыденного, ты в сказочном мире обновленных и обостренных чувств.