В объятиях убийцы - Наталья Александрова

– Мам, а что ты сама замуж не вышла? Ведь уже десять лет прошло, как отец умер.

Матушка засмеялась:

– Ох, Маринка, настоящий муж у женщины должен быть только один. Зачем мне замуж выходить, если у меня настоящий уже был? Одиночество в этой семейке мне не грозит, вечно полон дом народу.

– А как же Анька со своими мужьями?

– Анька! – Мать пренебрежительно махнула рукой. – Дурит что-то Анька.

Я даже рот разинула – первый раз в жизни матушка критиковала сестру. Вошла Лолита, поглядела на меня презрительно.

«Предательница! – говорил ее взгляд. – Как ты посмела там, в гостях, брать на колени этого мерзкого рыжего кота и принести в дом ненавистный запах?!»

– Лолиточка, прости, пожалуйста, этот рыжий Бейсик сам уселся ко мне на колени и нарочно налинял шерстью на юбку!

Лолита негодующе фыркнула и гордо удалилась.

– Пойду новости посмотрю, пока девочек нет, – собралась матушка, – там похороны Подрезова показывать будут.

– Ох, опять про Подрезова! Ну что, не нашли убийцу?

– Да никого не нашли, говорят, что у Подрезова столько дел разных было, пока все проверят.

На экране уже шли кадры похорон. Играла траурная музыка, цветы, венки – ничего интересного, и я ушла в ванную. Когда я вернулась, действо еще не кончилось. Подрезов в нашем городе был очень известен, у него была своя передача, многие им восхищались – такой принципиальный, болеет за город! Мне лично Подрезов не очень нравился. Меня коробила его манера общения с людьми на экране телевизора, манера, прямо скажем, хамская. Но раз человек убит, убийца должен быть пойман и наказан – с этим никто не спорит.

После показа похорон был комментарий. Ведущий здорово катил бочку на органы МВД, на прокуратуру и городскую администрацию.

– Доколе? – вопрошал он. – До каких пор будет продолжаться это планомерное истребление людей, говорящих с экрана правду и только правду? Когда же кончится этот форменный геноцид?

Показали кусочек его беседы с каким-то ответственным милицейским чином. Ведущий просто наскакивал на него, как бойцовый петух, и задавал вопросы тоже в абсолютно недопустимой хамской манере. Чувствовалось, что дело Алексея Подрезова в надежных руках.

Замотанный, с кругами под глазами милиционер отвечал вяло, держался скованно. Было заметно, что на него и так уже понавешали всех собак и попало ему уже отовсюду, так что свой позор перед экраном он переживал довольно спокойно.

– Было ли это заказное убийство и если да, то кто заказчик? – спрашивал ведущий.

– Нет, – отвечал милиционер, – это не похоже на заказное убийство. Те обычно стреляют, а тут стукнули по голове и выбросили на шоссе. Можно было бы предположить ограбление, потому что преступник забрал бумажник и папку с документами, но тогда преступник должен быть Подрезову хорошо знаком, потому что какой же нормальный человек сейчас подсаживает в машину незнакомых, тем более за городом? Граждане! – обратился к телезрителям милиционер, кажется, он был подполковник. – Пользуясь случаем, хочу предупредить. Не вступайте ни в какие отношения с незнакомыми людьми, не подсаживайте никого в машину. Польстившись на какой-нибудь полтинник, можно потерять здоровье и даже жизнь.

На этом интервью с милицейским подполковником закончилось.

– И напоследок еще одна печальная новость, – сказал ведущий. – Вчера был убит наш коллега, тоже сотрудник Санкт-Петербургского телевидения Иван Ладуненко. Он был поздно вечером зарезан ножом в собственном подъезде. Мы выражаем соболезнование семье покойного. Ладуненко не был таким известным человеком, как Алексей Подрезов. Он просто водил телевизионный автобус с аппаратурой. Конечно, милиция опять будет говорить про ограбление и хулиганство, но не пора ли соответствующим органам всерьез задуматься над тем, что происходит?

Он еще что-то говорил, обхаивал милицию, но я не слушала. На экране в траурной рамке появилась фотография убитого Ивана Ладуненко. Я плюхнулась на диван, еле сдержав возглас удивления: передо мной было лицо вчерашнего рыжего мужика, который ругался с Аликом из-за гаража. Ничего себе! Зарезали в собственном подъезде. Хорошо, что в это время сестра с Дашкой позвонили в дверь и матушка пошла открывать, не заметив моего лица.

Я поскорее ушла в свою комнату, легла и погасила свет, чтобы никто не вломился.

Убит в подъезде! Ночью! А мы встретили его часов в десять. Он работал в гараже, потом пошел домой и, выражаясь книжным языком, встретил в подъезде свою смерть. Я вдруг вспомнила лицо Алика, когда он стоял против этого Ивана Ладуненко и смотрел на него, а сам был весь бледный, и пот тек градом, и руки тряслись. Но зарезать ножом? Не может быть! Чтобы этот толстый Алик с глазами больной собаки, которого все норовят обидеть, чтобы он?.. Это смешно.

Я вспомнила, как я уводила Алика прочь, а рыжий Ладуненко орал нам вслед:

– Я про тебя много чего знаю! И еще узнаю!

И что же он такое про Алика знает? И почему я про него ничего не знаю? И как же все-таки его фамилия? Нет, не вспомнить. Вот что я завтра сделаю: я позвоню Ирине и все про Алика выясню. Должны же они знать, кого приглашают в дом, ведь не с улицы же они его взяли!

С этот благой мыслью я заснула.

Утром выяснилось, что матушка по наущению Валентины Михайловны начала курс пятидневного лечебного голодания и по этому случаю готовить отказывается. Сестра бушевала на кухне.

– Ну ладно, позавтракаем бутербродами, ужина и так никогда не бывает, но обедом-то хоть раз в день мужа нужно кормить?

– Нужно, – невозмутимо соглашалась матушка, – вот и корми.

Сестра опять пыталась втолковать ей, что как раз сейчас у нее в фирме проходят важные переговоры, что она не может приходить раньше, но все было без толку – мать отказывалась готовить и ходить по магазинам, потому что смотреть на еду в период голодания очень вредно для здоровья.

– Неужели всего только за одну ночь ты успела так измениться? – удивлялась я. – Вчера была нормальным человеком, сидели, разговаривали.

– Да она давно уже ненормальная, – заорала сестра, – как связалась с Валентиной, так и сбрендила!

Матушка обиделась и ушла к себе.

– Как думаешь, эта зараза Валентина тоже голодает или только мать заставляет? – поинтересовалась я.

– Да ей-то все равно, она одна живет, семьи-то у нее нету. Маринка, у меня правда цейтнот, что делать? Со Славкой у нас напряженно, он и так недоволен, что я на работе задерживаюсь.

– А будешь еще из-за платья орать?

– Ну не буду, но без спроса брать вещи тоже, знаешь ли… Это мое самое лучшее платье и, между прочим, жутко дорогое.

– Да у тебя и так целый шкаф шмоток, можешь поделиться с бедненькой младшей сестрицей.

– Ладно, бери брючный костюм, он на тебе хорошо смотрится.

– А тот костюмчик, зелененький?

– Только поносить, а сумку мою не смей трогать. И за это будешь два дня готовить, а в выходные я уж сама как-нибудь. Ой, времени-то сколько! – И сестрица умчалась.

Из матушкиной комнаты не доносилось ни звука, Дашка спокойно спала – первоклассников уже распустили на каникулы, а Лолита сидела у двери и смотрела на меня с немым укором.

«Мне все равно, кто из вас голодает, но собаке необходимо гулять три раза в день и есть тоже три раза», – проскулила она.

– Лолитка, собираемся быстро на прогулку, а завтрак спрашивай с бабушки.

Мы наскоро пробежались по всем Лолитиным любимым местам, потом я буквально силой выволокла ее с прогулки, бросила в коридоре, не сняв поводок, и побежала на работу, надев на всякий случай Анькин брючный костюм.

Я не поверила самой себе, но Максим опять позвонил. На этот раз он был помягче, разговаривал спокойно, сам спросил, не могу ли я с ним встретиться, мы пойдем, куда я захочу. Голос у него был усталый. Мне было страшно неудобно, но я действительно не могла сегодня вечером никуда пойти, ведь я обещала сестре, что два дня буду сидеть дома, готовить еду и вообще заниматься хозяйством.

– Максим, – нерешительно начала я.

– Что, опять не можешь? – Он было повысил голос, но быстро взял себя в руки. – Но если не можешь вечером, то, может быть, встретимся днем? Куда ты ходишь на ленч. Я тебя встречу.

Я хотела сказать, что вместо ленча мы пьем чаек в помещении закрытого фонда, а на большее зарплаты библиотечного работника не хватает, но промолчала. Прав был тот же Алексей Подрезов, когда говорил по телевизору, что народные избранники страшно далеки от народа!

– Так куда ты ходишь на ленч?

– В бистро «Джокер», – почему-то ляпнула я.

Неужели он пойдет со мной туда, где его могут увидеть и узнать?

– Я подожду тебя в машине за углом и отвезу в приличное место, а потом привезу обратно. Времени это займет столько же.

Нет, он по-прежнему боится журналистов, все как раньше. Во мне шевельнулось какое-то неприятное чувство: стыдится он меня, что ли? И неужели его уж так узнают на улице буквально все? Подумаешь, какой-то депутат от партии «зеленых», не президент же все-таки!