Я выбираю Элис - Сьюзен Джуби

что рынок подобных произведений довольно ограничен. Папа до сих пор убежден, что с помощью писательского ремесла сколотит состояние, и постоянно ссылается на имеющийся у него экземпляр «Практических советов по написанию любовных романов» как на источник вдохновения.

Еще у папы здорово получаются названия. У него целая папка листков с названиями. Вот одно из моих любимых: «Куда исчезла голова президента? Загадка Рекса Э. Фортескью». Если бы у него была еще и книга для этого названия, она, я думаю, имела бы большое будущее.

Папа сменил довольно много профессий. Он занимался почти всем, чем может заниматься человек без особой подготовки. К сожалению, он быстро устает от работы. В юности папа был музыкантом и играл на гитаре. Именно этим он и занимался, когда познакомился с мамой. Она говорит, что влюбилась в него, потому что не могла устоять перед парнем с гитарой. От этого в голову лезут всякие стремные мысли на тему «моя мать — группи». Я стараюсь об этом не думать. В любом случае, папа больше не музыкант, так как считает исполнение каверов губящим душу занятием. Мне кажется, я его понимаю. Когда местная публика каждые пять минут орет, чтобы ей сыграли «Лестницу в небо»[16], этого достаточно, чтобы у кого угодно убить всякую любовь к музыке. С другой стороны, не думаю, что папа был готов упахиваться, чтобы создать что-то новое, так что исполнение каверов было для него, по сути, единственным вариантом.

Вероятно, и мама начала бы разочаровываться в папе, если бы он не был таким привлекательным и не притягивал как магнит всех этих цыпочек на фестивалях фолк-музыки, особенно тех из них, кто вечно болтает о том, что им, мол, не до мужиков и как им здорово живется одним. Папе они нисколько не нравятся, но он с ними вежлив. Когда мамины фестивальные подруги млеют от его энергетики, мама бросает на него характерный взгляд, типа «ах ты мой соблазнитель», и прямо светится оттого, что у нее такой красавчик-муж.

Теперь о другом. Продолжаю успешно осваивать «Братство кольца». Сейчас я на пятой странице. Теперь-то понятно, почему эта книга так важна. И как это я ее раньше не прочла?!

4 августа

Какое же это облегчение — оказаться на сеансе у Властелина смерти Боба после ужаса, пережитого возле супермаркета. Представляете, мы около пяти, а то и десяти минут посвятили теме моих волос и нового образа, а весь оставшийся час либо говорили о его друге Чарльзе, либо просто глазели друг на дружку.

Когда я вошла, Властелин смерти показался мне шокированным. Затем, очевидно мобилизовав всю свою профессиональную выучку и внутренние ресурсы, он глубоко вздохнул и приступил к делу. Боб сидел на стуле, наклонившись вперед. Задумчиво поглаживая свою эспаньолку, он протянул:

— Н-да.

Не зная, как реагировать на столь неопределенное вступление своего консультанта, я промолчала.

Нахмурив брови, которые, между прочим, были подозрительно светлее его иссиня-черных волос, Боб сделал еще одну попытку.

— Вау, — прошептал он. — Ты здорово изменилась!

— Ну да, типа того, — ответила я.

В этот момент поглаживание Бобом эспаньолки стало прямо-таки неистовым. Рот его кривился, пока он ломал голову так и сяк, стараясь вспомнить ту часть руководства для консультантов-психологов, где говорится, как правильно реагировать на плохие прически и преступления против моды.

— Похоже, у тебя новый образ, — прошептал Боб настолько задушевным голосом крутого парня, на какой только был способен.

Не знаю, должна ли я была почувствовать нечто особенное в связи с тем, что он обратил на это внимание. Так что я лишь пожала плечами.

Очевидно, Боб не был уверен, стоит ли мне честно говорить, что выгляжу я ужасно, и не разрушит ли этот сюрприз мою психику. Боб вертелся на стуле, закидывал правую ногу на левую и левую на правую и поправлял штанины вокруг своих ботинок «Доктор Мартинс».

— Ну, как дела? Знаешь, с тех пор, как твой новый… — Он резко замолчал и сделал новый заход: — Короче, как ты? — Опять тупик. — В общем, я считаю, что это просто здорово, что ты создаешь свой собственный, как бы… стиль. — Боб с силой выдохнул. — А когда ты идешь в школу? — спросил он наконец.

Я снова пожала плечами и посмотрела на него.

Похоже, Властелин смерти не знал, следует ли пытаться повысить мою заниженную самооценку, или же его долг заключается в том, чтобы честно сообщить, как я на самом деле выгляжу, для моего же, понимаешь ли, блага. И откровенно говоря, я была вовсе не в том настроении, чтобы помогать ему выкрутиться.

Я еще не поняла, о чем речь, а Боб уже дошел до середины рассказа об одном из своих друзей, который несколько лет назад здорово подсел на фильмы о черных суперменах и белых отморозках, снятые в семидесятых. Этот самый друг, Чарльз, вдохновившись такими фильмами, завил свои светло-каштановые волосы в африканские кудряшки. Боб сказал, что это действительно здорово — выражать себя, это, если подумать, настоящее искусство, но новую прическу Чарльза оценили отнюдь не все. На самом деле Чарльза столько дразнили за его кудряшки (а они торчали вверх на полметра от головы), что его самооценка и способность на равных общаться с окружающими были серьезно подорваны. Причем Чарльз ведь не надевал ботинки на платформе с золотой рыбкой в каблуках: всего-навсего африканские кудряшки да футболка для регби, и тем не менее эксперимент со стилем отнюдь не стал для него положительным опытом. Кроме того, у Чарльза, когда он экспериментировал, уже были друзья и все такое, иначе могло бы выйти еще хуже.

Под конец своего рассказа Боб наклонился так далеко вперед и его шепот стал таким напряженным, что я начала за него всерьез опасаться. Он намертво вцепился в свою бородку.

— Так что здорово, конечно, заниматься, так сказать, поисками собственного стиля, только вот не все, видишь ли, способны оценить стоящие за ним творческие способности. Особенно те, кто с тобой не знаком. Понимаешь?

— Да, наверное, — ответила я.

— Ну так, значит, ты понимаешь, что я хочу сказать? — Он взглянул на меня с надеждой, вернее, почти с отчаянием.

— Ну да, людям не понравились волосы Чарльза.

— Правильно. — Властелин смерти взял паузу и сел, как будто придавленный собственной тяжестью.

Мы сидели, молча слушая дыхание друг друга.

К концу сеанса обсудили всю отрицательную динамику в родной семье Чарльза и то, как Чарльз фактически послужил главной причиной выбора