Только четыре дня - Михаил Емцев

— Вот здесь и произошло, — рассказывал Сомов, которого Второв встретил в коридоре и попросил показать место гибели девушки. — Как ее от пушки отбросило, она перевернулась — и на шины.

Второв посмотрел. На толстых, с руку толщиной, медно-рыжих полосах темнели два черных пятна…

«Нехорошо все это. Темная история. Трудно поверить, что такой опытнейший человек, как Рита, мог быть так по-детски неосторожен. Ведь сама по себе нейтринная пушка — безопаснейшая вещь. Это не рентген, не гамма-установка. Безобидные кварк-нейтрино, поток которых пронизывает Вселенную. Правда, здесь их концентрация высока, но она, как показали опыты, совершенно безопасна для человека. Нет, пожалуй, Филипп прав: все это напоминает самоубийство. — Второв вздохнул. — Ну ладно, посмотрим, что она тут писала».

Он присел к столу, начал перебирать бумаги. Ничего особенного там не было: протоколы профсоюзных собраний (Рита была профоргом), план лаборатории на следующий год, заметки, черновики переводной работы… Второв открыл стол и удивился. Все ящики стола пустовали, только в одном из них покоилось несколько листков чистой бумаги. Вот так научный работник! Неужели она все результаты опытов держала в голове? Где же ее записки по секретной тематике? В спецотделе в блокноте по теме номер 17358 записано только, что от Госкомитета получен образец общим весом 5 г под индексом «А1». И больше ни слова. Эта запись сделана десять месяцев назад, за семь месяцев до гибели Кузовкина. Не могла же она держать секретные документы дома? А почему бы и нет? Все может быть…

Второв растерянно осмотрел стол. Там стояла маленькая колбочка, на дне которой лежала щепотка серебристого порошка. Может, это образцы?

Пока Второв рассматривал содержимое колбочки, Сомов с интересом следил за ним. Ему нравилось новое начальство. Спокойный, уважительный человек. Не повезло ему, с ходу попал в передрягу.

Второв вздохнул.

«Нет, пожалуй, это всего лишь алюминиевая краска. Ею окрашена металлическая станина нейтринной пушки».

— Сергей Федорович, откройте, пожалуйста, сейф, посмотрим, что там.

— А он уже открыт, Александр Григорьич, его оперативники еще с утра смотрели.

— То оперативники, а то мы с вами. У нас различные цели. Они искали причину несчастного случая, а мне нужны материалы по работе.

— Пожалуйста, я только говорю, что он уже открыт. — Сомов предупредительно раздвинул тяжелые железные дверцы сейфа.

Металлический шкаф состоял из двух половинок. На верхней полке лежали папки с бумагами и канцелярские книги, в которых научные работники обычно ведут записи опытов. Внизу стояли большие, литров на десять, сосуды Дьюара, закрытые войлочными крышками.

Второв снял несколько папок. Сразу же в глаза ему бросилась размашистая надпись, сделанная уверенной мужской рукой: «Тема № 17358, начата 10 августа…» Второв открыл папку и прочел: «Исходные данные, рентгеноструктурный анализ, физико-химические характеристики…»

— Она! Попалась, птичка! — Он захлопнул тетрадь. — Теперь все в порядке.

— Ну вот и хорошо, — с удовлетворением сказал Сомов.

— Чья это рука? — Второв указал на подпись на обложке.

— Это? Покойного академика, — уверенно ответил механик.

— Кузовкина? — зачем-то переспросил Второв.

— Точно. Я его руку знаю, столько раз заявление об отпуске мне подписывал.

Второв внимательно посмотрел на него. Что ж, это тоже источник информации, глас народа, так сказать. Может, он прольет свет на кое-какие неясные детали…

— Вы хорошо знали академика? — спросил он Сомова, открывая дьюар.

— Конечно, десять лет вместе работали. Первое время я у самого работал, а потом меня перевели в группу Недельского.

— Что это?

Сосуд доверху был заполнен серебристым порошком.

— Алюминиевая краска? Зачем же ее прятать в сейф? Разве это дефицит?

Сомов с недоумением посмотрел на порошок. Второв один за другим открывал дьюары. Все они были заполнены одним и тем же веществом, удивительно напоминавшим алюминиевую пыль. По внешнему виду это был тот же порошок, который покоился на дне маленькой колбочки.

— Не знаю, — протянул Сомов, — здесь командовала Риточка, и сюда никого не допускали.

— Ладно, — бросил Второв, — сейчас разберемся в записях, тогда, может, станет ясно, что это такое. А вы с Ритой Самойловной работали?

— А как же! Она же первый помощник у Кузовкина была, так что я несколько лет у нее под началом ходил. Очень хорошая женщина. Здорово мы с ней работали. Обижаться не приходилось. И работала хорошо, и отдыхать умела — повеселиться, посмеяться. Славный человек! — твердо заключил Сомов.

— Что-то я не заметил в ней особого веселья, — сказал Второв, извлекая папки из сейфа и укладывая их на столе. — Даже наоборот. Она показалась мне вчера грустной и чем-то расстроенной.

— Эх, ну что же вы хотите… Это все после смерти Аполлоши. Простите, мы так покойника меж собой называли, очень уж имя-отчество у него закрученное. После смерти старика она, конечно, другим человеком стала. Сильно на нее его гибель подействовала. Куда там!

— Почему?

— Да, как вам сказать, — Сомов помялся, — они же ведь родные были.

— Как так родные?

— Любовь между ними была. Очень уж она его любила. Да и он тоже… Это на нее подействовало. А потом, как хотите, своими глазами видеть, как человек погиб, это хоть кого с ума стронет.

— И она тронулась?

— Не то чтоб совсем… Но появилось у ней такое, что раньше за ней не замечали. Забитая, молчаливая — это само собой, а все же нельзя здравый смысл совсем терять. Всем о смерти старика рассказывала. Поговаривать стали, что сидит по ночам она здесь в институте, то плачет, то смеется. Недельский сам слышал.

— Он услышит! — усмехнулся Второв, но тут же спохватился. — Спасибо вам, Сергей Федорович, за интересную беседу и помощь. Я здесь поработаю немного.

Когда механик ушел, Второв погрузился в чтение документов. Результатом лихорадочного перелистывания книг явился телефонный звонок директору.

— Филипп, ты можешь меня принять? Чем быстрее, тем лучше.

— Через полчаса, дорогой. А что, очень серьезно?

— Не знаю, очень ли. Но есть о чем поговорить.

— Хорошо, Саша, приходи.

«Ага! Саша, дорогой… Подействовал отпор. Командуют только теми, кто ожидает команду».

Второв собрал свои записи, спрятал лабораторные журналы в сейф и вызвал Сомова. В его присутствии он насыпал из дьюара в колбочку серебристой пыли, закрыл ее пробкой и сказал:

— Поезжайте в Москву, в мой институт. Найдите там моего аспиранта Фролова и передайте ему вот это и записку. Сомов с опаской взял колбочку.