Младший брат - Александра Анненская

— Веруша, тебе скучно одной, — говорила она: — хочешь я посижу с тобой, почитаю тебе что-нибудь, покажу картинки?

— Я учу уроки, — сухо отвечала девочка.

— Верочка, мой ангел, скушай пастилку, я для тебя купила, — предлагала она.

— Благодарю вас, я не люблю пастилы, — отказывалась Вера.

— Что, моя бедненькая, — начинала Анна Матвеевна со слезами в голосе: — тяжело жить сиротой, без маменьки родной?

Вера вскакивала с места и быстро уходила в другую комнату: она не могла выносить приторных сожалений Анны Матвеевны о ее матери, с которой та едва была знакома; воспоминание о покойнице возбуждало в ней едкую печаль, глубокое горе; ей тяжело было вызывать эти воспоминания на минуту, между прочим, разговором, с тем, чтобы, пролив несколько слезинок, быстро перейти от них к другим более приятным предметам.

Анва Матвеевна не понимала ее чувств и в душе называла ее холодной, черствой. Маленький Петя явился также одной из причин разлада между девочкой и теткой. Анна Матвеевна, конечно, захотела распространить и на него свою материнскую заботливость. Это было крайне неприятно для Веры: она уже привыкла мечтать, что одна будет любить и воспитывать Петю, что и он привяжется к ней, к ней одной, и вдруг — чужая женщина осыпает его ласками, распоряжается в его комнате, хлопочет об его удобствах, a она не имеет права прогнать эту женщину, вырвать y нее из рук малютку. К ее попечениям о нем Анна Матвеевна относилась снисходительно, как к игре ребенка, не придавая им никакого серьезного значения, и даже, — о оскорбление! — предложила ей один раз понянчить вместо Пети большую Женину куклу. Вера негодовала и злилась, но Анна Матвеевна встречала все ее сердитые выходки таким невозмутимым добродушием, что девочка положительно приходила в отчаяние. На ее счастье, y нее явилась неожиданная союзница, которая помогла ей удалить Анну Матвеевну от Пети. Союзницей этой была кормилица. Она сразу поняла, что для нее гораздо выгоднее и приятнее разделять заботы о малютке с девочкой, стремящейся отдать всю себя новому интересному делу, чем с взрослой женщиной, которая потребует от нее строгого исполнения ее обязанностей. Присутствие в детской новой хозяйки было для нее так же неприятно, как для Веры, хотя по другим причинам, и она с первого же дня восстала против него.

— Уж вы, сударыня, не беспокойтесь о Петеньке, — говорила она Анне Матвеевне, — мне не первого ребенка растить. Слава Богу! Пятеро своих было, да четверо чужих выкормила. Мне Андрей Андреевич его поручил, я за него я отвечаю, я его и сберегу.

На всякое замечание Анны Матвеевны относительно ухода за ребенком, y нее находилось резкое возражение.

— У вас детей не было, вы и не знаете, как с ними обращаться, лучше бы не мешались не в свое дело, — ворчала она и, наконец, с притворными слезами объявила: — Как угодно Андрею Андреевичу, a я так жить не могу. Мне ребенка поручали, говорили, что я ему должна быть заместо матери, a теперь за всяким шагом следят: то это не так, то другое не так… Коли я дурна, так я уйду, нянчитесь сами с ребенком!

Анна Матвеевна терпеть не могла ссор, домашних неприятностей. Она чувствовала, что кормилица отчасти права: действительно, ей никогда не приходилось воспитывать таких крошек как Петя, ода была совершенно несведуща в этом деле, да и не находила его вовсе интересным. Чтобы не раздражать кормилицу и избавиться от ее дерзких выходок, она стала редко заглядывать в детскую, предоставила Петю его судьбе и ограничила свои заботы хозяйством да уходом за Жени. Против Веры она не чувствовала озлобления: это было бы слишком противно ее добродушной натуре. Она просто решила в уме, что это холодная жесткая девочка, недоступная нежности, что от нее лучше держаться подальше и не стеснять ее свободы, которой она, по-видимому, дорожит больше всего на свете.

Эта перемена обращения была как нельзя больше по душе Вере. Когда она заметила, что Анна Матвеевна не преследует ее непрошенным ухаживанием и состраданием и не мешает оставаться одной с Петей, ее неприязненное чувство исчезло; она стала замечать, что, благодаря заботливой хозяйке, в доме восстановляется прежний порядок, нарушенный смертью матери; что ей и братьям не приходится беспрестанно страдать от разных мелких неудобств, предотвратить которые они не умели; что к Жени возвратилась ее прежняя беззаботная веселость — тогда она не выказывала своих чувств словами, но в душе была благодарна за все это Анне Матвеевне и, со своей стороны, старалась не делать ей неприятностей.

Таким образом, в семье господствовали мир и согласие, хотя напрасно было бы искать настоящей дружбы между ее членами. После смерти жены, Андрей Андреевич стал реже сидеть дома, принимать меньше участия в домашних делах, Старших детей он еще иногда ласкал, расспрашивая о занятиях, старался потешить каким-нибудь подарком или неожиданным развлечением, но на Петю не обращал ни малейшего внимания. Митя и Боря аккуратно посещали гимназию, a дома или занимались уроками, или приглашали к себе товарищей, или же сами уходили к ним; от сестер они все больше и больше удалялись, на том основании, что с «девчонками стыдно возиться» большим мальчикам. Жени все свободное время проводила с Анной Матвеевной, которая и забавляла ее играми, и помогала ей готовить уроки и выезжала с ней в гости. Вера все реже и реже отходила от Пети. Она выпросила позволение спать в одной с ним комнатке и положительно превратилась в его няньку. Дело, которым она начала заниматься случайно, от скуки, все более и более привлекало ее. Она первая увидела улыбку ребенка, его первый сознательный взгляд; ее голос мог успокоить его среди самого сильного плача; он протягивал к ней руки, как только она подходила к нему, и от нее неохотно шел даже к кормилице. Все это наполняло сердце девочки такой радостью, какой она не испытывала до тех пор, и вознаграждало ее за все ее заботы о малютке. A забот этих было не мало: хотя Петя хворал и капризничал реже других детей своего возраста, но все-таки Вере часто приходилось не спать целую ночь, помогая кормилице нянчить его, или целые часы держать на руках, придумывая для него забавы, которые могли бы заставить его забыть какую-нибудь тревожившую его боль. И, странное дело! — девочка, до сих пор только о том и думавшая, как бы заслужить похвалу и одобрение окружающих, теперь и в мыслях не имела перед кем-нибудь похвастаться своей материнской нежностью к брату. Она очень удивилась бы, даже может быть обиделась бы, если бы кто-нибудь вздумал хвалить ее за заботы о Пете. Что за дело другим до этих забот? Ведь это ее брат, ее ребенок, она не спит по ночам, когда он болен, она успокаивает его, когда он плачет, потому что его болезнь, его слезы огорчают и тревожат ее, — за что же ее хвалить?

Занятая своими материнскими обязанностями, Вера не могла отдавать книгам так много времени как прежде. Она не только перестала готовить двойные и тройные уроки, но даже часто и заданное выучивала нетвердо. Эта перемена огорчала и раздражала учителя. Он не раз делал строгие выговоры своей ученице и старался по-прежнему подстрекать ее тщеславие. Но теперь это не часто удавалось ему. Вера не отказалась от своего желания превзойти братьев умом и знаниями, но она забывала об этом желании всякий раз, как голос Пети призывал ее к колыбельке. Ее огорчали выговоры учителя, но, чтобы избежать их, она не могла учить урок, когда Петя протягивал к ней ручонки, когда она знала, что ее отказ поиграть с ним вызовет y него долгие и горькие слезы. Действовать на нервную, впечатлительную девочку наказаниями, как он действовал на своих других учеников, учитель не решался, между тем, тщеславие не подстрекало более ее прилежания, и он был в совершенном недоумении, чем заставить ее заниматься. «Всегда говорил, что беда учить девочек, — ворчал он про себя, — никакого с нее толку не может быть, хоть отказаться от урока!»

На помощь учителю явился счастливый случай, показавший ему, что не только страх и тщеславие могут возбуждать прилежание.

У Пети стали прорезываться зубы; он побледнел, захирел, потерял аппетит, проводил ночи без сна, жалобно пищал по целым часам.

— Ничего, это к зубам, это всегда так бывает, — успокаивала Веру кормилица.

Зубы прорезались, a ребенок все не поправлялся. Анна Матвеевна не видела его несколько дней; она испугалась, заметив, как он похудел и ослабел за эти дни.

— Мамка говорит, что так всегда бывает, когда y детей прорезываются зубы, — объяснила ей Вера.

— Да, и я это слыхала, — подтвердила она: — a все лучше бы послать за доктором.

Пригласили знакомого доктора; он осмотрел ребенка и посоветовал обратиться к специалисту по детским болезням. На другой день они приехали оба вместе. Специалист долго осматривал и ощупывал Петю, прописал несколько рецептов, дал несколько предписаний кормилице и с благоговением слушавшей его Анне Матвеевне. Затем он, нахмуренный, видимо чем-то недовольный, вышел в другую комнату, вместе со своим сотоварищем, Вера тихонько прокралась за ними и, спрятавшись в уголку, жадно прислушивалась к их словам.