Малайсийский гобелен - Брайан Олдисс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Видение исчезло. Остались лишь ее слова о занятиях в мастерской Бентсона. Это был шанс!
Я свернул с роскошной улицы Выставок в узкий переулок и вскоре опять оказался среди мрака постоялого двора.
В том месте двора, где полумрак был самым густым, стояла группа неряшливо одетых мужчин. Среди них было несколько молодых и старых женщин. Когда я вошел, они обернулись, как будто их застали за чем-то непристойным. Один из них, с большой палкой в руке, сделал шаг вперед. Это был ученик Бентсона по имени Бонихатч.
- Что тебе надо?
- Мне необходимо поговорить с Бентсоном.
- Мы заняты. Разве ты не видишь, что мы совещаемся? Проваливай, тебе к этому не привыкать.
Неожиданно из-за спины Бонихатча появился Бентсон и примирительно сказал:
- Сейчас время сиесты, мы разговариваем о голубиных состязаниях, де Чироло. Что тебе нужно от меня? Ты покинул меня достаточно неожиданно.
Я поклонился:
- Примите мои извинения за нелюбезное поведение. Я выполнял некое поручение.
- Мне так и показалось.
- Меня заинтересовала работа, которую вы мне предложили. Будьте добры, расскажите мне точно, что от меня требуется.
- Приходи сегодня вечером. Сейчас я занят. Мы поговорим позже.
Я посмотрел на Бонихатча. Он стоял наготове с палкой в руке.
- Возможно, к вечеру я стану монахом, но я постараюсь что-нибудь сделать.
Любовь, какая это сила! Ничто, кроме любви, не заставило бы меня войти в этот жуткий постоялый двор трижды в течение одного дня. А какую я проявил преданность! И это несмотря на то, что моя повелительница продемонстрировала непостоянство, тщеславие, но, увы, кроме этого она была еще и неотразима.
Какая мудрость чувствовать себя влюбленным дураком!
- Даже дурак может выполнить эту работу,- сказал Бентсон.- Я полагаю, именно поэтому Глас Народа указал на тебя, актера.
В наступивших сумерках, то исчезая в тени, за дымящимися фонарями, то появляясь снова, Бентсон выглядел почти зловещим. Его запавшие глаза то сверкали, то прятались в глазницах. Длинные, похожие на когти пальцы помогали ему выражать свои мысли.
- Я уже рассказывал тебе, что открыл метод воспроизведения реальных изображений с помощью ртути и заноскопа. В ходе этого процесса, названного меркуризацией, изображения наносятся на стеклянные слайды. Я мечтаю воспроизвести таким образом всю историю. Мне необходимы люди, актеры. Я начну с простейших эпизодов истории. Большие желуди вырастают на маленьких дубах. Мои актеры будут играть на фоне реальной действительности и на фоне нарисованных декораций. Мои произведения будут крайне оригинальны и вызовут определенные последствия. Ты исполнишь одну из четырех ролей в этой простой драме. Сцены драмы будут воспроизведены на стекле так идеально, как не удастся сделать ни одному художнику. Это будут реальные образы и изображения, созданные светом; свет - великая природная сила, бесплатная как для бедных, так и для богатых.
Намереваясь несколько охладить его пыл, я сказал:
- Это лишь будет напоминать сцену, в которой всех внезапно разбил паралич.
- Вы, актеры, настолько эфемерны, ваши действия и поступки изображаются в воздухе и исчезают. Когда же падает занавес, вся ваша игра забывается. Но благодаря ртути и заноскопу, ваша игра станет бессмертной, ваша пьеса будет продолжаться. Я не возражал бы заключить пари о том, что драма, которую вы будете разыгрывать для меня, будет смотреться с таким же интересом и после твоей смерти, Периан.
В этом месте я не мог сдержать улыбку. Бентсон являл собой курьезную фигуру. Он произносил свою речь, постукивая по старому японскому волшебному фонарику с рифленой трубой, с видом человека, ожидавшего появления джинна.
- И в какой это великой драме ты желаешь меня увидеть? Мы будем ставить Софокла или Сенеку?
Он подошел ко мне ближе. Затем шагнул назад. Затем вернулся и сжал мои руки в своих. Затем он отпустил мои руки и поднял свои над головой.
- Периан, моя жизнь тяжела и меня окружают враги. Я хочу, чтобы между нами было полное доверие и в жизни, и в делах.
- Когда мы встретились, ты сказал, что у тебя есть враги, а у государства повсюду глаза.
Это предположение было более реальным здесь, в липкой темноте мастерской, чем на залитой солнцем улице.
- Мы должны верить друг другу. Мы находимся в одинаковой ситуации, а именно: мы ни в чем не уверены в этом мире. Я стар и должен обеспечивать жену, ты - молод и свободен, но, поверь мне, небо и, что более важно, общество - против нас. Такова политическая ситуация. У меня две страсти: искусство и справедливость. По мере того, как я становлюсь старше, более важным для меня становится справедливость. Я ненавижу богачей, когда вижу, как они заталкивают в грязь бедняков.
- Это закон природы. Я тоже намереваюсь когда-нибудь разбогатеть.
Он почесал голову и вздохнул.
- Тогда мы отложим разговор о справедливости на завтра, а сейчас поговорим об искусстве. Это тебе более по вкусу?
- Расскажи о своей драме.
Он снова вздохнул, разглядывая беспорядок в мастерской.
- Молодежь ни о чем не заботится.
- Ты не можешь, так говорить. Почему старики всегда относятся к молодым с презрением? Я отличный актер, ты мог бы это выяснить, поинтересовавшись. Мое искусство - это моя жизнь. Моя жизнь - это мое искусство. Если ты хочешь, чтобы я помог тебе, расскажи мне о своей драме.
- Мой дорогой юноша... Ну, хорошо, давай говорить об искусстве, если ты хочешь. Я люблю все виды искусств, все искусство, в том числе драму, хотя, чтобы заниматься искусством, у меня всегда не хватало денег. Для моей первой постановки на заноскопе я написал драму под названием "Принц Мендикула, или Веселая трагедия принца, Патриции, генерала Геральда и Джемимы".
- Яркое название. И о чем же твоя веселая трагедия?
- Ну, если хочешь, это скорбная комедия. Детали еще не сложились в стройную картину. Они ясны, но не совсем... У меня определенные затруднения с деталями. Правда, для упрощения воспроизведения на стекле я планирую поставить драму без деталей...
- Я должен буду сыграть роль принца Мендикулы? Он просиял, показав отсутствие зубов.
- Ты, мой дорогой мальчик? Ты слишком молод, чтобы быть принцем Мендикулой. Ты будешь играть роль стремительного генерала Геральда.
Бентсон начал развивать передо мной свой замысел, который обогатит, если и не станет вершиной, драматическое мировое искусство. Я проявлял все внимание, какое только мог. Он говорил с нарастающей быстротой. Затем повел меня в комнату, где хранился хлам и показал реквизит для своей драмы. Реквизит был бедным, костюмы потерты и изношены. Мой интерес к афере Бентсона подогревался сознанием того, что божественная Армида Гойтола будет также вовлечена в нее. Я начинал понимать, что участие в этом предприятии выгодно и для моей карьеры. Бентсону оказывал поддержку могущественный патрон, сам глава семьи Гойтола. Кроме того, если изобретение Бентсона получит широкое признание, то неплохо, если и мое имя будет как-то к нему пристегнуто.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});