Жизнь Человека - Леонид Андреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опускается занавес
Картина пятая
Смерть человека
Неопределенный, колеблющийся, мигающий, сумрачный свет, мешающий что-либо рассмотреть с первого взгляда. Когда глаз привыкает, он видит такую картину.
Широкая, длинная комната с очень низким потолком, без одного окна в стенах. Вход откуда-то сверху, по ступеням. Стены гладки и сумрачно-грязны – похоже на грубую, запятнанную кожу какого-то большого зверя. Всю заднюю стену, до ступенек, занимает один огромный, плоский стеклянный буфет, сплошь установленный совершенно правильными рядами бутылок с разноцветными жидкостями. За невысоким прилавком совершенно неподвижно сидит Кабатчик, сложив руки на животе. Белое с румянцем лицо, лысина, большая рыжая борода – выражение полного спокойствия и равнодушия. Таким он остается все время, ни разу не перемещаясь и не меняя положения. За небольшими столиками на деревянных табуретках сидят Пьяницы. Количество людей увеличивается их тенями, блуждающими по стенам и по потолку. Бесконечное разнообразие отвратительного и ужасного. Лица, похожие на маски с непомерно увеличенными или уменьшенными частями: носатые и совсем безносые, глаза дико вытаращенные, почти вылезшие из орбит и сузившиеся до едва видимых щелей и точек; кадыки и крохотные подбородки. Волосы у всех путаные, лохматые, грязные, иногда закрывающие половину лица. На всех, однако, лицах, при их разнообразии, лежит печать страшного сходства: это зеленоватая, могильная окраска и выражение то веселого, то мрачного и безумного ужаса.
Одеты Пьяницы в одноцветные лохмотья, обнажающие то зеленую костлявую руку, то острое колено, то впалую страшную грудь. Есть почти совсем голые. Женщины мало отличаются от мужчин и еще безобразнее, чем они. У всех трясутся руки и головы, и походка неровная, точно они ходят или по очень скользкой, или бугроватой, или движущейся поверхности. И голоса одинаковые: хриплые, сипящие; и так же нетвердо, как ходят, выговаривают Пьяницы слова непослушными, точно замерзшими губами.
Посередине сборища, за отдельным столиком, сидит Человек, положив седую, всклокоченную голову на руки. Таким остается он все время, за исключением того момента, когда говорит. Одет он очень плохо. В углу неподвижно стоит Некто в сером с догорающей свечой. Узкое синее пламя колеблется, то ложась на край, то острым язычком устремляясь вверх. И могильно-синие блики на каменном лице и подбородке Его.
Разговор пьяниц
– Боже мой! Боже мой!
– Послушайте, – как странно колеблется все: ни на чем нельзя остановить взора.
– Все дрожит как в лихорадке: люди, стулья и потолок.
– Все плывет и качается, как на волнах.
– Вы не слышите шума? Я слышу какой-то шум. Точно грохочут железные колеса или камни падают с горы. Большие камни падают, как дождь.
– Это шумит в ушах.
– Это шумит кровь. Я чувствую мою кровь. Густая, черная, пахнущая ромом, она тяжело катится по жилам. И когда подходит к сердцу, то все падает, и становится страшно.
– Я вижу как будто блистание молний!
– Я вижу огромные красные костры, и на них горят люди. Противно пахнет горелым мясом. Черные тени кружатся вокруг костров. Они пьяны, эти тени. Эй, позовите меня, я буду с вами танцевать.
– Боже мой! Боже мой!
– И я веселый! Кто хочет со мною смеяться? Никто не хочет, так я буду один. (Смеется один.)
– Прелестная женщина целует меня в губы. От нее пахнет мускусом, и зубы у нее как у крокодила. Она хочет укусить меня. Прочь, шлюха!
– Я не шлюха. Я старая беременная змея. Уже целый час смотрю я, как из моей утробы выходят маленькие змейки и ползают. Эй, не раздави моего змееныша!
– Куда ты идешь?
– Кто ходит там? Сядьте. Весь дом дрожит, когда вы ходите.
– Я не могу. Мне страшно сидеть.
– И мне страшно. Когда сидишь, то слышно, как ужас бегает по телу.
– И мне. Пустите меня!
Трое или четверо Пьяниц колеблющимися шагами бесцельно бродят, путаясь среди столов.
– Посмотрите, что оно делает. Уже два часа оно старается прыгнуть на мои колени. Только на вершок не достает. Я его отгоню, а оно опять. Это какая-то странная игра.
– У меня под черепом ползают черные тараканы. И шуршат.
– У меня распадается мозг. Я чувствую, когда одна серая частица отделяется от другой. Мой мозг похож на скверный сыр. Он пахнет.
– Тут пахнет какой-то падалью.
– Боже мой! Боже мой!
– Сегодня ночью я подползу к ней на коленях и зарежу ее. Потечет кровь. Она сейчас течет уже: такая красная.
– За мной все время ходят трое. Они зовут меня в темный угол на пустырь и там хотят зарезать. Они сейчас около дверей.
– Кто это ходит по стенам и по потолку?
– Боже мой! Они пришли сюда. За мною.
– Кто?
– Они!
– У меня немеет язык. Что же мне делать? У меня немеет язык. Я буду плакать. (Плачет.)
– Все из меня лезет наружу. Я сейчас вся вывернусь наизнанку и буду красной.
– Послушайте, послушайте, эй! Кто-нибудь. На меня идет чудовище. Оно поднимает руку. Помогите, эй!
– Что это! Помогите! Паук!
– Помогите!
Некоторое время кричат хриплыми голосами: «Помогите!»
– Мы все пьяницы. Позовем всех сверху сюда. Наверху так мерзко.
– Не надо. Когда я выхожу отсюда на улицу, она мечется, как дикий зверь, и скоро валит меня с ног.
– Мы все пришли сюда. Мы пьем спирт, и он дает нам веселье.
– Он дает ужас. Я весь день трясусь от ужаса.
– Лучше ужас, чем жизнь. Кто хочет вернуться туда?
– Я – нет.
– Не хочу. Я лучше издохну здесь. Не хочу я жить!
– Никто!
– Боже мой! Боже мой!
– Зачем ходит сюда Человек? Он пьет мало, а сидит много. Не надо его.
– Пусть идет в свой дом. У него свой дом.
– Пятнадцать комнат.
– Не трогайте его, ему больше некуда ходить.
– У него пятнадцать комнат.
– Они пустые. В них только бегают и дерутся крысы.
– А жена?
– У него никого нет. Должно быть, умерла жена.
– Умерла жена.
– Умерла жена.
Во время этого Разговора и последующего потихоньку входят Старухи в странных покрывалах, незаметно заменяя собой тихо уходящих Пьяниц. Вмешиваются в Разговор, но так, что никто этого не замечает.
Разговор пьяниц и старух
– Он сам скоро умрет. Он едва ходит от слабости.
– У него пятнадцать комнат.
– Послушайте, как бьется его сердце: неровно и тихо. Оно скоро остановится.
– Эй! Человек! Позови нас к себе: у тебя пятнадцать комнат.
– Оно скоро остановится. Старое, больное, слабое сердце Человека!
– Он спит, пьяный дурак. Спать так страшно, а он спит. Он может во сне умереть. Эй, разбудите его!
– А помните, как билось оно молодо и сильно!
– Я пойду на улицу и устрою скандал. Меня ограбили. Я совсем голый. У меня зеленая кожа.
– Здравствуйте.
– Опять шумят колеса. Боже мой, они меня задавят. Помогите!
Никто не отзывается.
– Здравствуйте.
– А вы помните, как он родился? Вы, кажется, там были?
– Должно быть, я умираю. Боже мой, боже мой! Кто же отнесет меня в могилу? Кто зароет меня? Так и буду я валяться, как собака, на улице. Будут люди ходить через меня, экипажи ездить – раздавят они меня. Боже мой! Боже мой! (Плачет.)
– Позвольте поздравить вас, дорогой родственник, с новорожденным.
– Твердо уверен, что тут есть ошибка. Когда из прямой линии выходит замкнутый круг, то это – абсурд. Сейчас я докажу это!
– Вы правы.
– Боже мой! Боже мой!
– Только невежды в математике могут допустить это.. Но я не допускаю. Слышите, я не допускаю этого!
– А вы помните розовенькое платьице и голенькую шейку?
– И цветы. Ландыши, с которых не высохла роса, фиалки и зеленую травку.
– Не трогайте, девушки, не трогайте цветов.
Тихо смеются.
– Боже мой! Боже мой!
Пьяницы все ушли, и их места заняты Старухами в странных покрывалах. Свет становится ровным и очень слабым. Резко выделяется фигура Неизвестного и седая голова Человека, на которую сверху падает слабый свет.
Разговор старух
– Здравствуйте!
– Здравствуйте. Какая славная ночь!
– Вот мы и снова собрались. Как ваше здоровье?
– Покашливаю.
Тихо смеются.
– Теперь недолго. Он сейчас умрет.
– Взгляните на свечу. Пламя синее, узкое и стелется по краям. Уже нет воска, и фитиль догорает.
– Не хочет гаснуть.
– А когда вы видели, чтобы пламя хотело гаснуть?
