Риски социальной трансформации российского общества: культурологический аспект - Игорь Яковенко

Следующая характеристика традиционной ментальности – манихейская интенция. О манихейском характере российской культуры писали многие авторы. Оговоримся, манихейство понимается нами не в узко историческом смысле, восходящем к имени Мани (216–277) – иранского религиозного реформатора, вероучителя и пророка. Речь идет о манихействе как определенном типе мировоззрения. О дуалистической модели космоса, в которой разворачивается вечная битва этически маркированных космических сил: Света и Тьмы, Добра и Зла. Борьба эта характеризуется предельным напряжением и переменным успехом сторон. Тьма может как бы одолеть Свет. Но это не конец. В последней, эсхатогической, перспективе Свет окончательно побеждает Тьму и сбрасывает убитых демонов Тьмы в бездну [Виденгрен, 2001].

К этой вечной картине космической битвы традиционное сознание добавляет одну-единственную деталь: Свет и Тьма увязываются с местоимениями «мы» и «они». По некоторой, малопостижимой, логике «мы» гарантированно оказываемся на стороне Света, «они» же, соответственно, связываются с Тьмою. Итак, мир состоит из двух сущностей: «мы» и «они». Единственная «их» цель – погубить и уничтожить нас. Сейчас между нами идет последний бой, который закончится нашей победой. А за ней нам откроется новый, прекрасный мир. Понятно, что здесь речь не идет о войне или борьбе как историческом или политическом событии. Мы попадаем в пространство эсхатологии. Перед нами универсальная парадигма понимания и переживания Вселенной.

Манихейская парадигматика абсолютно статична в смысле исторического развития. Блокирование диалога, мифология Вечного боя, презумпция трактовки противостоящего тебе (в войне, полемике, обыденном конфликте) как Врага с большой буквы, и притом еще врага-оборотня, тормозят любое взаимопроникновение смыслов, перекрывают возможности рождения третьего и ведут к вечному движению по кругу в рамках инверсионных перекодировок социального и культурного космоса. Так же, как и гностицизм, манихейство противоречит доктринальным основаниям православной культуры. Христианство веками боролось – вначале с историческим манихейством, а затем с бесчисленными манихейскими ересями и учениями: катарами, богомилами, альбигойцами.

Манихейская компонента традиционного сознания самым драматическим образом соотносится с проблемой риска. Зараженный манихейством человек не способен к жизни в современном – многосубъектном, полицентричном, базирующемся на договорных отношениях – обществе. Он демонстрирует неспособность к переговорам, компромиссам, коалициям, к эффективной деятельности в условиях баланса сил. Для него крайне затруднены или невозможны тактические и стратегические союзы с носителями иных идей, идентичностей, ценностей и интересов, ибо во всех «иных» он видит Врага с большой буквы. Настоящий манихей испытывает чувство вины и угрызения совести всякий раз, когда обстоятельства принуждают его к какому-либо соглашению или компромиссу с «врагом».

Конфликт для манихея не может быть продуктивен. Он – эпизод Вечного боя. Из всех видов борьбы манихей знает один – борьбу на уничтожение. Российский манихей привержен варварской, глубоко языческой религии Победы. Победа в его глазах искупает и оправдывает все. Именно в манихейской среде родилась красноречивая формулировка: «Каждый мальчик – будущий солдат. Девочка – мать будущего солдата».

Манихей перманентно озабочен поисками Врага. «Ересь латинская», «немецкое засилье», «польская интрига», «коварный Альбион», «буржуи», «мировой империализм», «мировая закулиса», «жидомасонский заговор» – все это лишь сменяющие друг друга номинации ячейки, предсуществующей в сознании манихея. Так, мы стали свидетелями существенного снижения доли евреев в российском обществе. Паралельно с этим на наших глазах происходит переориентация людей, испытывающих потребность ненавидеть другого. На место антисемитизма приходит ненависть к «черномазым», «лицам кавказской национальности».

Наконец, манихей оперирует примитивной, неадекватной современной сложной реальности картиной мира. Поэтому манихейские решения всегда примитивны. Они сводятся к обострению ситуации и переводу ее в режим борьбы на уничтожение. Эйфория, переживаемая манихеем при первых признаках обострения международной ситуации и раскрывающейся перспективе вступления страны в военные действия, поражает. Манихей всеми силами подталкивает свою страну к войне. Вспомним, с каким энтузиазмом определенные силы встретили югославский кризис, сколько сил было брошено на то, чтобы втянуть Россию в прямое противостояние США и НАТО. За этим стояли не только интересы некоторых социальных сил, но и мощная манихейская традиция.

Последняя из базовых характеристик традиционной ментальности, имеющая отношение к нашей проблеме, может быть обозначена как тенденция к сакрализации власти. Традиционная культура осмысливает и переживает государство в категориях власти, при этом власть сакрализуется. Она выступает в формах креативной сущности, подателя всех благ, источника законов и моральных норм, при этом стоящего над законом и моральной оценкой. Власть – источник истины, она всеблага и всемогуща. Традиционно мыслящий человек постоянно соотносит себя с двумя сущностями – сакральной властью и народом [Яковенко, 19966].

Сакральный характер власти в России восходит к византийской и монгольской моделям государства, утвердился между XIII и XVII веками, освящен православной церковью, нашел свое оформление в идеологии самодержавия, наконец, вошел в уваровскую формулу «Самодержавие – православие – народность». Перед нами одна из устойчивых характеристик российской культуры. Эти идеи не имеют никакого отношения к духу и букве современного нам закона, к положениям Конституции и всему декларативно-нормативному пространству официальной культуры. Речь идет об идеях и ожиданиях, нигде, кроме работ типа «Народной монархии» Солоневича, не зафиксированных. Пребывая в сфере культурного подсознания, они эксплицируются в действиях людей, частных суждениях, требованиях, представлениях о том, какой должна быть «настоящая» власть.

Образу сакральной власти вполне отвечало российское самодержавие. Однако максимально, в предельной форме идеал сакральной власти был реализован в 30—50-е годы XX века, что, казалось бы, противоречило коммунистической идеологии. То обстоятельство, что коммунисты ощупью вышли на модель сакральной власти и ухватились за нее как за наиболее эффективную, свидетельствует об исключительной силе и живучести описанных представлений. Сегодня в России реализуется модель парламентской демократии. Однако реальные процессы плохо укладываются в европейские формы и свидетельствуют о том, что традиционные представления о характере власти живы по сей день.

Тенденция к сакральному переживанию образа власти порождает специфические социальные риски. Главная идея сакральной власти состоит в том, что власть не есть общество (часть общества, его институт). Власть – сакральна, общество – профанно. Природа власти, логика ее поведения непостижимы для простого человека. Установка на сакральный образ власти блокирует любые механизмы обратной связи, ломает и обескровливает механизмы демократического контроля над властью со стороны общества. Агент сакральной власти может подчиняется лишь вышестоящему как обладающему более высокой харизмой.

Мы становимся свидетелями процессов вырождения демократических институтов новой России. Выборы стремительно превращаются в фикцию. На смену практике избрания президентов республик и губернаторов на третий срок пришла практика предложения кандидатуры регионального лидера президентом страны с утверждением этого предложения региональным собранием. В контексте завершения второго срока нынешнего президента обсуждается идея «наследника», который выйдет на выборы как кандидатура, предложенная президентом страны. Постоянно звучат призывы перейти от избрания к назначению руководителей муниципальных администраций.

Было бы ошибкой списать все эти процессы на счет политики выстраивания «властной вертикали» или усматривать в них лишь результат своекорыстных устремлений элиты. Такая эволюция возможна постольку, поскольку она накладывается на массовые представления о природе власти. Рассуждения правых о том, что государственный чиновник есть наемный служащий общества, звучат как декларации, не имеющие никакого отношения к жизни. В этом отношении сфера рисков может быть описана предельно точно. Это – риски вырождения правовой демократии и отчуждения власти от общества.

Сакральная власть по понятию находится над законом. Закон распространяется лишь на подданных. Выступая в качестве источника закона, сама власть не подлежит этому закону. Последнее десятилетие заполнено бесчисленными скандальными историями вроде эпизода с коробкой из-под ксерокса. В нормальном правовом обществе отставка правительства была бы в таком случае единственно возможным выходом из создавшегося положения. В России же не только эта, но и множество других историй заканчиваются для власть предержащих безболезненно. Подобное возможно только потому, что массы не видят проблемы там, где воспитанные на западных стандартах интеллектуалы впадают в истерику. Власть – над законом, и это – нормально.