Риски социальной трансформации российского общества: культурологический аспект - Игорь Яковенко

Синкрезис как идеал и устойчивая характеристика российской реальности пронизывает собой все измерения социокультурного организма. Так, сращение власти и собственности оказывается исключительно устойчивым потому, что ближе к синкрезису. В этом корень, из которого вырастают любые формы коррупции и мафия. Объединяя функции власти и собственности, мафиозные «крыши» представляют собой реакцию традиционной культуры на наступление рыночных отношений. Отсюда особенности российского рынка и капитала – капитала неконкурентного, срастающегося с властью, живущего на госзаказы в условиях преференций. Эти характеристики российского капитала фиксируют как историки дореволюционной эпохи, так и современные аналитики.

Идеал синкрезиса задает и устойчивую тенденцию к идеократическому государству в России. Вспомним: в результате революции и кровавой Гражданской войны православное самодержавие в России сменяется коммунистической идеократией. Совершавшее исторический выбор российское общество исходило из того, что вера/идеология не должна разделяться с властью и государством.

Сегодня мы наблюдаем жесточайший стресс в среде носителей традиционного сознания, связанный с секулярным характером новой России. Пресса заполнена бесконечными сетованиями на бездуховность современного общества, уверениями в том, что русский человек не может жить без высоких верований, великих идей и возвышенных целей. В политической элите страны существуют влиятельные силы, стремящиеся придать православию статус государственной религии. Завершение эпохи Ельцина принесло с собой явную активизацию тенденций к реставрации идеократического характера государства. Все эти тенденции были бы невозможны, если бы в обществе не существовало запроса на единство власти и идеологии.

Не менее выразительна с точки зрения феномена синкрезиса эволюция государственных институтов постсоветской России. Вектор политического развития общества уверенно указывает на сужение функций законодательной власти. Судебная система раз за разом демонстрирует свою зависимость от власти исполнительной. В стране формируется так называемая «управляемая демократия». Принцип разделения властей, механизм «сдержек и противовесов», прокламировавшиеся в начале 90-х как базовые основания новой России и зафиксированные в Конституции страны, все больше превращаются в пустую форму. Причины этой эволюции можно объяснять по-разному, однако среди глубинных оснований таких изменений – предпочтение единой, нерасчлененной власти как единственно возможной, эффективной, «настоящей».

Если в качестве идеала понимается синкрезис, то социальная, культурная и в целом историческая динамика переживается как недолжное состояние, как отход от привычного, исконного, «правильного». Заметим, что советское общество, являвшее собой специфический компромисс между императивной необходимостью развития и ориентированным на неподвижность традиционным сознанием, развивая одни сферы (промышленность, науку), всеми силами «подмораживало» динамику в других сферах общественной и культурной жизни. Так достигалась известная статичность советского общества. Власть шла на компромисс с традиционной ментальностью. С концом советской эпохи на общество обрушилась лавина перемен. Носители традиционных установок переживают это как конец Вселенной. Динамика профанируется и трактуется как источник иррациональных опасностей. В этой диспозиции сознания любые риски, катастрофы не только ожидаемы, но в известном смысле желанны, ибо традиционное сознание находит в них подтверждение того, что отход от синкрезиса есть движение в бездну.

Выше мы описали контуры пространства рисков, которые вырастают из идеала синкрезиса. Обобщая, можно сказать, что идеал синкрезиса в принципе отрицает большое общество и государство. Однако в ходе исторического развития традиционная культура ассимилирует идею государства, вырабатывает компромисс с фактом существования большого общества. Культура, ориентированная на синкрезис, формирует автократическое традиционное государство. Такое государство имманентно статично, поскольку динамика порождает бесконечное дробление синкрезиса. Динамика, возникающая в силу непреоборимой логики исторического развития, вступает в неразрешимый конфликт с установкой на сакрализацию синкрезиса. В сфере социального взаимодействия этот конфликт может быть описан как мощное пространство самых разнообразных рисков.

Более того, интенсификация общественного развития означает резкое усиление процессов дробления синкрезиса. Следовательно, конфликт между установкой на ценности синкрезиса и процессами динамизации будет нарастать. Будут расти и порождаемые им риски. Полное снятие описанного конфликта возможно не ранее распада ядра традиционной культуры.

Следующий элемент культурного кода – особый механизм понимания мира в координатах «должного» и «сущего». Конструкт «должное-сущее» представляет собой универсальный механизм переживания, познания и оценки реальности. Соответственно, он выступает и как программа действия культурного субъекта. Должное – апофатизованный (лишенный конкретизирующих характеристик) универсальный идеал, описывающий идеального человека и идеальное общество. В самом общем смысле сущее есть мир эмпирической реальности, в котором живет человек, исповедующий должное. Поэтому сущее – поле эмпирической реальности, рассматриваемое через призму должного. Должное сакрально, возвышенно, связано с позитивными переживаниями. Должное – полюс душевных устремлений традиционалиста. Сущее – профанно, низменно, дискомфортно и хаотично. Это полюс душевного отторжения традиционного человека.

Должное не только мечта, но и система норм. Иными словами, в конструкте должного невыполнимый идеал превращается в норму. Традиционный человек декларирует свою приверженность должному и обличает весь остальной мир с позиций должного, однако в своей жизненной практике руководствуется реальными нормами, ценностями и установками, вопиюще не совпадающими с принципами должного.

Эта дистанция табуирована к осознанию традиционалиста, а приверженность должному составляет для него символ веры. Рыночная экономика, политический реализм, снимающий эсхатологическую перспективу конечного торжества должного, видятся традиционным субъектом как угождение низменным инстинктам и переход государства на службу сил зла. Парадигматика должного отрицает какую бы то ни было природу вещей, ибо должное выше законов природы. Речь идет об онтологическом расхождении, о психологическом стрессе и органической неспособности традиционалиста ориентироваться и эффективно действовать в мире, поправшем идею должного. В повседневной жизни эти коллизии оборачиваются неисчислимыми рисками.

Из верности должному вырастает традиционная для России дистанция между декларируемой и реальной нормой. Система декларируемых норм – законы, постановления правительства – существует как бы сама по себе и мало соотносится с реальной жизнью. Жизнь общества регулируется другими, неписаными, нормами, стихийно складывающимися в обществе. Люди живут в обход и вопреки закону. Такое положение вещей традиционализировалось, вошло в социальную плоть общества, стало единственно возможным образом жизни для миллионов людей. В России исторически сложился незаконопослушный человек, которому соответствует демонстративно пренебрегающая нормой закона власть. Стоящей над законом власти соответствует живущий в обход закона подданный.

Следующая – гностическая, или мироотречная, позиция – имеет религиозные корни и исходит из убеждения в глубинном, онтологически неустранимом конфликте между душой человека и природой материального, вещного мира. Мир вообще – зло, и конец его (конец жизни) есть избавление от зла, конец страданий и конец трагической раздвоенности.

Мироотвержение противостоит адекватному отношению к миру, противостоит активной позиции, что само по себе порождает разнообразные риски. Страх перед миром, отторжение бытия делают бессмысленными любые попытки оптимизировать, улучшить этот мир. Более того, мироотвержение связано с обесцениванием человеческой жизни. Зачем держаться за жизнь в этом греховном мире? «Палы» старообрядцев и самосожжения сектантов, памятные нам по последним десятилетиям прошлого века (Гайяна), были действенными выражениями пароксизмов мироотвержения.

Наряду с этими, поражающими воображение массового человека, эксцессами существует повышенная фоновая агрессивность, из которой вырастают бесконечные конфликты на бытовой почве. Это бессмысленные пьяные драки со смертельным исходом[4], драки на меже, убийство соседа из-за собственного куренка, забежавшего на чужой участок и переброшенного через забор со скрученной головой, и т. д. Иностранцы веками отмечают повышенную агрессивность, свойственную россиянам. В верхах общества эта агрессивность смягчалась европейскими нравами, а в народной массе носила самые неприглядные формы. Сегодня бытовые убийства в маргинальной среде «по пьяному делу» стали устойчивым фоном нашего существования. Привычность происходящего мешает его объективному восприятию. Между тем здесь скрывается серьезная социальная проблема. Истоки повышенной агрессивности связаны с гностическими, мироотречными смыслами русской культуры. Эту точку зрения разделяет, в частности, А. Ахиезер [Ахиезер, 2002].