Солнечные пятна - Максим Ехлаков

Хан уставился на него с плохо скрываемым презрением.

— Много лет я провел в странствиях по городам Запада и Востока, — сказал ученый. — Семь лет прожил в попытках понять природу земли. Ведь когда корабль уходит от берега, он пропадает за горизонтом, будто бы вода не плоская, но выпуклая. Семь лет я думал и понял, наконец, что земля наша не плоская, но подобна шару, а мы живем на его поверхности.

Мальчик развернул папирус, на котором был нарисован круг, изображающий землю. По ее поверхности бежали люди и плыли корабли.

— Это богохульство! — заявил Абу-Вафик. — Ибо написано у пророка: «Слава его достигла краев земли». Значит, у земли есть края. Думать иначе — грех!

— Прошу извинения, о мудрый вазир, но все опыты, проведенные мною, говорят, что я прав, и что земля наша действительно шар.

— Это проделки шайтанов! — не унимался Абу-Вафик. — Они для того и созданы, чтобы отвращать людей от Послания.

— Но если даже ты прав, ученый, — подал голос хан, — что это изменит? Какое дело человеку, плоска земля или кругла, если она все равно бесконечно больше его, и ему не пересечь ее, хоть бы даже он всю жизнь шел по ней?

— В этом и состоит мое главное открытие, — ученый поднял палец. — Земля не так велика, как считается. Корабль обогнет ее за два месяца, не более.

— Обогнет? И куда он прибудет? — ан-Надм удивился.

— Он вернется обратно, к самому началу пути.

— Кощунство! — закричал Абу Вафик, потрясая корявым пальцем. — Этот человек — опасный еретик и должен быть казнен, о мудрейший!

Философ немного попятился, его мальчик тоже выглядел испуганным.

— Это же оскорбление Всеотца! — разбрызгивал слюну Абу Вафик. — Ведь если земля конечна, то значит и могущество Всеотца конечно, будучи ограниченным ею! Но это не так! Поэтому считать так — богохульство! Даже мысли такие исходят от пустынных шайтанов, не говоря уж про слова! — он выхватил кинжал.

— Успокойтесь, почтенный! — Файдуддин, сидевший рядом с разбушевавшимся вазиром войск, тоже вскочил и преградил тому дорогу к перепуганному ученому. Абу-Вафик разошелся еще сильнее, изрыгая проклятие за проклятием. Незаметно все присутствующие подключились к перепалке, и снова зал дивана стал похож на базар в момент поимки карманника.

— Вон отсюда все! — заорал хан. — Все до одного!

Помещение опустело, только ан-Надм остался стоять у трона в растерянности.

— Все — это и ты тоже!

— Ваше слово — закон, — великий вазир кивнул и скрылся за шторой.

Кладбище

Тьму сменил свет — добрый, золотистый. Он наполнил ее тело легкостью и приятным теплом. Сознание не хотело включаться, чтобы не разрушить состояние покоя и блаженства. Алов просто плыла в море волшебного сияния. Если бы это продолжалось вечно!

Озхан.

Имя всплыло из глубин спящей памяти, как поплавок, и тут же вытянуло вслед за собой невод ассоциаций, полный рыб-воспоминаний — плохих и хороших — и струи мыслей хлынули во все стороны, смывая и гася золотые искры счастья. Алов проснулась.

Луч солнца, окрашенный причудливым витражом в теплые цвета, веселым узором падал на ее постель и разбиваясь на тысячи лучиков освещал небольшую келью — грубые каменные стены, древний крестовый свод и настоящий череп, висящий над дверью.

Сементериум. «Помни, что смертен» — девиз этой религии, кости, черепа и гробы — символы ее. Удивительно, как такое мрачное учение сочетается с безмятежностью и жизнелюбием его жрецов. Надо будет как-нибудь изучить их догматы.

Ступни ощутили приятную прохладу мрамора, отполированного подошвами тысяч людей, и Алов осмотрела себя. Ее одежда и обувь исчезла, а на ней теперь было надето свободное платье из простого полотна. Ну надо же.

За тяжелой дверью оказалась галерея, выходившая на небольшой двор. Алов умылась слегка мутноватой водой из старого фонтана у стены и услышала пение.

Небольшой хор пел без слов. Мелодия была спокойная и немного грустная, она переливалась, как флаг на ветру. Алов пересекла двор и вошла в часовню.

Пятеро служителей Сементериума стояли у дальней стены и выводили удивительную мелодию, глядя в нотные листы, а посередине зала стоял Дубб с чашей в руках. Он поднял ее над головой и мелодия внезапно оборвалась.

— Да будет благословенна вода сия, — Дубб говорил по-ромелийски со своим смешным лесным акцентом, — и преисполнится света, и наполнит жизненной силой пьющего ее. И смерть, что ждет у порога, подождет еще один день; а если все же войдет в двери сегодня, да будет милостива и легка. Истинно так.

— Истинно так, — пропели хористы, и служба закончилась.

— Прошу в трапезную, принцесса, — Дубб поманил ее за собой. — У нас как раз обед.

Обедали молча: Алов была слишком голодна, а у жрецов было не принято говорить за едой. В этом смысле Ярелл был вопиющим исключением.

Обильная, хоть и простая, пища начала снова увлекать Алов в объятия сна. Она вышла во двор к фонтану, прятавшемуся в тени деревьев, но его журчание и легкий ветерок только все усугубили. Даже умывание не помогало, и Алов начала клевать носом. К счастью, в это самое время появился Дубб.

— Как ваше самочувствие, принцесса? Вы спали так долго…

— Долго? Но ведь сейчас лишь полдень.

— Вы проспали весь вчерашний день и всю ночь.

Ну и дела. Видимо, сказались две бессонные ночи и все переживания последних дней.

— Я чувствую себя замечательно. Где моя одежда?

— Мы почли за честь постирать ее, принцесса. Вы можете получить ее назад, как только захотите.

— Я хочу прямо сейчас, — Алов припустила металла в голос. — Мне пора.

— Куда вы собираетесь? — Дубб обеспокоился.

— Я пойду за Мост, в Шемкент. Я хочу посетить м… могилу… — голос опять дрогнул и не дал закончить фразу.

— Вам нельзя идти туда одной, принцесса, — Дубб был очень встревожен. — На улицах неспокойно, а в заречье и подавно.

— И что, ты не пустишь меня? Запрешь здесь?

— Нет, конечно нет, принцесса. Кто я таков, чтобы указывать вам. Я лишь прошу вас взять с собой брата Киви. Он сможет защитить вас в случае чего.

Дубб был прав. За рекой вообще настороженно относились к северянам, а сейчас подозрительность наверняка сменилась враждебностью. Алов, конечно, предпочла бы отряд дворцовой гвардии, но за его неимением и жрец сементериума был бы кстати.

Брат Киви оказался здоровенным северянином из Десятиречья, еще толще Ярелла и на целую голову выше. Пшеничная его борода была заплетена в косу, и волосы вероятно тоже, но они скрывались под просторным капюшоном. Впрочем, и без волос никаких сомнений в его происхождении не было. Оставалось только надеяться, что хотя бы его размеры отпугнут коварных южан, которые могут покуситься на ее жизнь. Алов вздохнула и натянула капюшон поглубже.

Мост был почти безлюден. Покупателей было необычно мало, а многие лавки вообще закрылись. Алов старалась вести себя спокойно, но опустевшие торговые ряды вселяли в нее какой-то безотчетный страх. Ей казалось, что торговцы и покупатели следят за ней, а какой-то одноглазый южанин в чалме даже как будто погрозил ей своим кривым кинжалом. Жара становилась нестерпимой. Солнце пламенело в белесом небе и нещадно утюжило землю ослепляющими лучами, отчего тени казались густыми и черными, а краски поблекли, и звуки рынка растаяли вместе с ними.

В тишине они подошли к воротам Шемкента — полукруглой арке из резного черного мрамора. Алов поежилась — чуждая архитектура Востока никогда не нравилась ей.

Улицы города были еще страшнее. Солнце зажгло белым огнем стены домов, обуглило черные колонны и башни, разлилось расплавленным железом по мостовой и уползло в зияющие черные пасти переулков. Редкие прохожие перебегали туда и сюда, как пустынные духи. Вдалеке завел свою заунывную молитву жрец-единобожник. Алов вдруг осознала, что у нее нестерпимо болит голова, причем уже давно. Каждый шаг гулко, как большой колокол, звенел в пустоте.

Наконец, они достигли цели. Старое кладбище Шемкента было построено на месте некрополя древнего полиса Симеос, стоявшего тут тысячелетия назад; кое-где даже сохранились античные саркофаги. За века, прошедшие после заключения Великого Мира, оно оказалось в городской черте. Людей тут уже не хоронили, за исключением нескольких благородных фамилий, некогда построивших здесь свои склепы.

В самой середине кладбища, на Ханском холме, нашел последний приют наследник дома Демиркол. Простой камень в виде буквы «Т» стоял над свежей могилой, исписанный по-горизонтали причудливыми недждскими письменами, а по-вертикали — не менее причудливыми письменами степняков, из которых происходил Озхан.

Алов рухнула на колени, не в силах более стоять. Здесь кончилось все. Кончилась ее жизнь — такая, какой она ее знала. Что будет дальше? Ей стало страшно, и слезы полились из ее глаз. Она сжала в кулаках комочки земли, чтобы не разрыдаться.