Храм украденных лиц - Екатерина Красавина

— Не торопись. Эти шарлатаны только и думают о том, как выкачать у бедных женщин побольше денег.

— При чем здесь это? — упавшим голосом спросила Надя. Она ощущала себя так, как будто бы на нее вылили ушат холодной воды.

При том. Ты уверена в хорошем результате? Я на твоем месте еще куда-нибудь сходила бы. Перепроверила бы этот совет. А то вляпаешься капитально. И без комнаты останешься, и без лица. Ты же хотела поступать в финансовый институт…

— Хотела, — эхом откликнулась Надя.

— Ну, продашь комнату. Получишь деньги. А институт? Будешь хорошенькой дурочкой? — Анна Семеновна откинулась назад и в знак подтверждения своим словам качнула красивой, ухоженной головой. Надя была привязана к своей бабушке, но сегодня она почему-то показалась ей раздувшейся жабой.

— Почему дурочкой?

— Потому. Где ты будешь работать? Продавщицей на рынке? Или в обувном магазине.

И здесь Надя разрыдалась.

— Ну и пусть! Пусть я буду торговать или таскать ящики. Но у меня будет нормальное лицо. Как у всех.

— Ты — дура! — отчеканила Анна Семеновна. — У тебя нормальное лицо. Ты — не красавица. Но разве вокруг тебя одни манекенщицы ходят? Таких, как ты, — миллионы. И все живут, не комплексуют и не портят себе и родным нервы. Сколько раз я тебе говорила: одевайся поярче, крась губы… И все без толку. Мои слова для тебя — как об стенку горох.

— Я не… могу больше так жить! — рыдала Надя. — Скоро я стану совсем страшилищем.

— Я тебе ничего не говорю. Сходи и проконсультируйся дополнительно. У другого врача. Что он тебе скажет? Ничего не делай с налету, очертя голову. Они там, шарлатаны, сидят и бедных женщин, как пауки, подкарауливают. Им главное — напугать побольше и страху нагнать, чтобы те сразу побежали и распрощались со своими денежками. Ты что, не понимаешь, как все это делается? Не маленькая уже, пора бы и разбираться, что к чему.

Надя вскочила с табуретки и выбежала из кухни. Она не могла сидеть дома.

На улице было еще светло. Но, не обращая ни на кого внимания, Надя шла и плакала. Наконец она забрела в сквер недалеко от дома и села на свободную скамейку. Здесь она дала волю слезам. Уткнувшись лицом в колени, она плакала и плакала. В глубине души она понимала справедливость слов Анны Семеновны. Ну, продаст она комнату, а если результат операции будет не тот… Или еще что-то… Она так обрадовалась, что главная проблема ее жизни может быть решена, что не подумала ни о чем другом. А все, оказывается, намного сложнее. Да и с мечтой об институте жалко прощаться. Но жить с таким лицом еще ужасней. Это был настоящий тупик…

— Вам плохо? — услышала Надя.

Он подняла заплаканное лицо. Около нее стояла девушка лет семнадцати. Хорошенькая, с длинными светлыми волосами. В красной курточке и в джинсах.

— Нет, — ответила Надя и расправила на коленях складки серого плаща, мокрого от слез.

— У вас что-то случилось? — не уходила девушка. Какая она хорошенькая, с неприязнью подумала Надя. Пухленькие губы, аккуратный носик… Свежее симпатичное личико!

— У меня все в порядке.

— Ну и хорошо! — И девушка улыбнулась ей. Она повернулась спиной и направилась в глубь сквера.

И тут Надю охватила такая жгучая ненависть к этой девушке, к ее лицу, звенящему голосу и беззаботности, что Надя наклонилась, взяла в руку комок влажной весенней земли и, размахнувшись, изо всей силы кинула его в спину незнакомки. Та вздрогнула и обернулась. На ее лице появилось выражение растерянности. Надя ощутила в себе прилив злости и снова нагнулась к земле. И тут девушка побежала. Второй комок попал в джинсы. Девушка оглянулась. Теперь на ее лице был написан испуг. Надя громко расхохоталась. И принялась беспорядочно кидать комки земли в убегающую девушку. Та была уже далеко, но Надя все стояла и кидала землю, пока не обратила внимание, что на противоположной стороне сквера сгрудилась стайка людей, которые пристально смотрели на нее и что-то говорили, отчаянно жестикулируя.

Надя провела рукой по лицу. Ей стало стыдно. Домой, мелькнуло в голове, домой.

— Что с твоим лицом? — спросила ее Анна Семеновна, когда открыла дверь.

— С лицом? — испуганно спросила Надя и рванула в ванную.

Ее лицо пересекали черные полосы, оставленные рукой, испачканной в земле.

Надя открыла кран и сунула голову под воду. Пряди волос моментально стали мокрыми, но она не чувствовала этого. Как ни чувствовала и того, что ее слезы смешались с холодной водой и текли по лицу. Ей было абсолютно все равно… Она потеряла всякую чувствительность, и если бы сейчас в ванную ворвался студеный арктический ветер или раскаленный песчаный смерч, она бы даже не заметила этого. Она находилась по ту сторону боли и физических ощущений.

На другой день майор и Виктор зашли к Дине Александровне за фотографией убитого. Она открыла им дверь, и Губарев обратил внимание, что под ее глазами залегли глубокие тени. Наверное, не спала всю ночь, подумал он.

— Мы хотели бы взять фотографию Николая Дмитриевича, — обратился к ней Губарев.

— Какого размера?

— Небольшую.

— Минуту. Она оставила их в коридоре и нырнула в глубину квартиры.

Губарев обвел глазами стены коридора. Художницей Дина Александровна была интересной. Во всяком случае, в ее картинах, как и в ней самой, была некая изюминка. Необычный ракурс или любопытное сочетание цветов. Непривычное для глаза. Но Губареву, как и в прошлый раз, больше всего понравился букет лилий. Контраст чистых белоснежных лилий и набухшего грозового неба.

— Вот. Возьмите фотографию. — Дина Александровна протянула им снимок.

— Простите, пожалуйста, еще один вопрос. Что теперь будет с клиникой?

— Пока ничего не могу сказать. Либо я ее продам, либо все останется по-прежнему.

— А кто тогда будет директором?

— Наверное, Лазарева. Она была правой рукой моего мужа. Извините, но пока я еще не думала всерьез обо всем этом. Потом… — Дина Александровна нахмурилась и поправила рукой шаль.

— Спасибо. До свидания.

Ожидая лифт, Губарев сказал Витьке:

— Теперь — беседа с охранником. Потом со второй женой Лактионова. Массажисткой.

— Созваниваться будете?

— Нет. Нагрянем неожиданно. Чтобы она не успела подготовиться.

Охранник, Моргунов Виктор Кузьмич, сидел в будке. Увидев Губарева с Витькой, вышел к ним. И пригласил в маленькое помещение, примыкавшее к будке. Губарев сел на пластмассовый белый стул. Витька остался стоять, прислонившись к двери. Охранник был мужчина лет сорока пяти. Невысокого роста, плотный, приземистый. Губарев представился. Да, охранник знал убитого. Здоровался, иногда перекидывался парой слов. Ужасно, что его убили. Добрейший мужик. Такой мухи не обидит. Настоящей закваски. Сразу видно — крестьянских корней.