Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски - Валентин Фалин

В записке были сформулированы три постула­та, коим надлежало стать путеводными в нашей жизни:

«1. Нормальный обмен трудовыми эквивалента­ми, который возможен только на рынке и который реально может ликвидировать абсурд затратности.

2.     Нормальный обмен информацией, который возможен только в условиях демократии и глас­ности: информационная автаркия, засоренность и зауживание догмами, авторитарностью инфор­мационных потоков неминуемо ведут социализм к сталинизму, а западные демократии — к фа­шизму.

3.    Нормальная система обратных связей, кото­рая приоритетом закона гасит авторитарность: об­ществом могут справедливо править только зако­ны, а не люди. Когда этого нет, общество стано­вится аномальным».

Необходимо принудить и чиновника, и догма­тика принять эти три истины, ибо «перестройка погибнет без демократии и гласности, погибнет от беззакония, погибнет без свободы торговли. Вме­сте с перестройкой погибнет и социализм: шанс нам дается последний». А времени для реализации этого шанса отпускается, подчеркивали мы, всего два-три года, не больше.

Если А. Яковлев не лукавил, генсекретарь запис­ку прочитал и «задумался». Какие мысли и чувства навеяли у него наши неказенные оценки и прогно­зы, мы не узнали. Очевидно, разноречивые, иначе не объяснить установление в конце 1988-го — на­чале 1989 года аппаратуры подслушивания в моей московской квартире.

Информация тем действенней, чем дальше от­стоят друг от друга по идеологическим платфор­мам авторы, высказывающие аналогичные мнения. Учитывая этот момент, М. Горбачеву посылались сведения о том, как откликаются на наши процес­сы авторитетные деловые люди Европы. В част­ности, Марио Скимберни, бывший президент концерна «Монтэдисон» и в конце восьмидесятых годов генеральный комиссар итальянских желез­ных дорог, вслух раздумывал, как сложится разви­тие СССР в случае падения М. Горбачева, кото­рого он причислял к неустойчивым лидерам. Это говорилось, приметим, в 1989 году. Вся советская система, находил Скимберни, охвачена затяжным кризисом, из которого ей не выбраться по мень­шей мере до конца века. «Кризис, — отмечал ита­льянец, — мог бы иметь непредсказуемые по­следствия». «Если бы перестройка провалилась, — предрекал Скимберни, — СССР погрузился бы во мрак и превратился со своим внушительным во­енным аппаратом в крайне опасный фактор для мира» (см. приложение 5).

Примерно в то же самое время на меня вышел Рудольф Баро. Он просил оказать содействие в пе­ресылке М.С. Горбачеву копий писем, ранее на­правленных в адрес генсекретаря через посольство СССР в Бонне, а также другой оказией и остав­ленных без ответа. Баро пытался пробудить инте­рес архитектора перестройки к конструктивному варианту реформирования системы, величавшей себя социалистической, системы, которую этот дис­сидент из ГДР подверг беспощадному разносу в своей нашумевшей книге «Альтернатива» (см. пись­ма Р. Баро в приложении 6).

Само собой разумеется, перевод писем Р. Баро с моей рекомендацией положительно откликнуть­ся на это необычайное обращение были доло­жены М.С. Горбачеву. Никакого отклика они не вызвали. Нет даже уверенности, что наш рефор­матор взял на себя труд поинтересоваться, о ком и о чем шла речь.

Экономические записки 1986—1988 годов повто­ряли и дополняли одна другую. Повторения вводи­лись намеренно, а не по недосмотру. Из текста в текст варьировалось несколько мыслей: успех пе­рестройки в решающей степени зависит от верной расстановки приоритетов, от умения увязать раз­розненные шаги в целостную систему, от последо­вательности и твердости в одолении открытого и скрытого противоборства оппонентов обновления, идущих на всевозможные уловки, чтобы перестрой­ка не состоялась.

Политики — что английский газон: без регуляр­ной прополки и стрижки быстро мшеют и теряют форму. Не проскандируй «рынок», «закон стоимо­сти», «кооператив кооперативов» полдюжины раз, не подкрепи наши выкладки доподлинными фак­тами из истории становления ленинского нэпа, нельзя было надеяться понудить М. Горбачева поднять забрало и перестать метаться из стороны в сторону. К сожалению, повторение — лишь мать учения, но не гарантия того, что вас поймут. Да и убеждения, навеянные извне, в отличие от выс­траданных самими и выношенных в себе, нестой­ки, они блекнут в непогоду. Или, как заметил один из персонажей, сыгранных известным не­мецким актером Рюманном, порядочным становятся в одиночку.

Политика колебаний ущербна всегда, но наи­большие издержки она навлекает на экономику. Если бы удалось подвигнуть М. Горбачева на то, чтобы экономическим задачам было подчинено все остальное, судьба Советского Союза сложи­лась бы, несомненно, по-другому. Если бы гене­ральный секретарь воспринимал докладывавши­еся ему материалы как набат, а не как занятное или назойливое чтиво, — материалы, характеризо­вавшие подлинные параметры развития СССР и его главных соперников, — самоуверенности, ко­торой сиял М. Горбачев, поубавилось бы. Ведь по основным показателям, особенно тем, что касают­ся информатики, новых материалов, микроэлект­роники, биотехнологии и прочего из того же ря­да вещей, отставание от США, Японии, Западной Европы не только не сокращалось, но увеличива­лось почти до безнадежности. Об эффективности капиталовложений, качестве изделий, их энерго- и материалоемкости, глубине переработки сырья, нагрузках на природу, другими словами, о культу­ре хозяйствования, нечего было и заикаться[4].

Еще и еще раз скажу: неверны утверждения, буд­то генеральный секретарь был неприступен или что оболочка, которая отделяла его от реального мира, всегда оказывалась непроницаемой. Факт, что на совещаниях, которые он сам же и созывал, М. Горбачев терпел чересполосицу суждений экс­пертов разных экономических школ. То обстоя­тельство, что на подобные встречи звали порой Г. Писаревского, можно принять за индикатор интереса к нашим запискам. Данное мне поруче­ние готовить исходные материалы к докладу генсекретаря на пленуме ЦК о бесхозяйственности и потерях от нее, говорило в пользу поверья «капля камень долбит».

Имеются, однако, мнения совсем другого свой­ства, и достаточно авторитетные. Послушаем гла­ву последнего советского правительства В. Пав­лова, профессионального финансиста, никогда не восседавшего в партийных структурах, не являв­шегося ставленником военно-промышленного ком­плекса, не состоявшего в родстве ни с кем из пер­сон, заправлявших в СССР последние полвека. Он входил в состав ГКЧП и был подвергнут аре­сту в августе 1991 года, но других родимых пятен низвергнутой системы, по коим сегодня людей в России опять ранжируют на чистых и нечистых, В. Павлов на себе не несет.

«Располагая колоссальными возможностями для реализации объективных требований рыночной эко­номики, генсек с большевистским бесстрашием «от­менял» экономические законы в угоду своим лич­ным политическим расчетам. В этом и состояла истинная, глубинная драма так называемой горба­чевской перестройки. В действительности-то ника­кой перестройки не было — ее подменили борьбой за власть и бездумным сломом общественно-полити­ческой системы, а затем и государства», — утверж­дает В. Павлов[5].

«Впрочем, в интересах истины, — продолжает бывший премьер-министр, — необходимо догова­ривать до конца. Дело в том, что еще в 1982 году ? начало объективного подготовительного этапа пе­рехода к рынку сорвал не кто иной, как сам... Гор­бачев. А когда с запозданием в пять лет на июньс­ком пленуме ЦК КПСС 1987 года все-таки были приняты не просто политико-демагогические дек­ларации, а конкретные постановления о проведе­нии ценовой реформы, снова именно Горбачев и его соратники-радикалы торпедировали ее, похоронив надежды на стабильный эволюционный пе­реход к рыночной экономике. В результате вместо продуманных, планомерных реформ начались ша­раханья и страна оказалась на пороге кризиса»[6].

Заново перебирая события середины восьмиде­сятых годов, В. Павлов приходит к выводу, что тогдашние дискуссии о рынке носили отвлечен­ный характер. «Горбачев, — пишет он, — мыслил вовсе не экономическими, а сугубо политиче­скими категориями». И когда в декабре 1986 года речь зашла о соотношении экономических и по­литических реформ, выбор был сделан М. Горба­чевым в пользу «безусловного приоритета полити­ки». Это бывший премьер считает «одной из очень крупных и типичных для Горбачева ошибок»[7].

Из книги В. Павлова я, между прочим, узнал, что наши с Г. Писаревским записки 1986 — 1988 годов перекликались с соображениями, по­ступавшими к М. Горбачеву по линии «рабочих групп», готовивших ему материалы к пленумам ЦК. Различия касались больше терминологии, стиля и акцентов, а не существа подходов[8].