Белоснежка и семь апостолов - Ольга Кноблох

Кошачьи крики заглушают музыку. Колдунья корчится, воет и к всеобщему восторгу и ужасу превращается в натуральную мумию. Между делом Чжао незаметным движением развязывает на платье нужный шнурок, и оно падает на землю. Кошки продолжают нападать, и наша голая мумия бежит с поля боя на четвереньках.

Ну вот, осталось совсем немного. Гномики окружают хладный труп Белоснежки и устраивают леденящий душу плач (слышно, как по всей деревне местные кошки подхватывают эти истеричные вопли, и начинает казаться, что на календаре март). Пора бы появиться герою. Ага, вот и он, наш Бэтмен — летит на крыльях любви. Кошки умолкают и расступаются.

Забавное дело, никто из зрителей никогда не задается вопросом, откуда в сказке про Белоснежку взялись Бэтмен и Фантомас. Мы, когда придумывали сценарий, сперва хотели оставить аутентичного принца. Но потом на выступлении какого-то цирка (мы одно время ходили на все представления подряд, набирались опыта) я увидел, как Робокоп макнул Соловья-разбойника, а следом и Кощея, а богатырь Добрыня Никитич тем временем лихо уработал ватагу лупоглазых инопланетян. После этого мы поняли, что Бэтмен впишется в этот анекдот с гномами как надо.

Тем временем Бэтмен уже преклоняет колени перед лежащей на травке Белоснежкой, снимает маску (тут Димка пускает разрывающую сердце финальную песню из «Титаника» — сейчас все прослезятся) и целует красотку… в щечку. То есть все думают, что целует он ее, как надо, но его длинные патлы скрывают реальную картину. Поцелуй в губы был исключен из программы по моему настоянию. Незачем парня вводить в соблазн.

Вот в этот самый момент, когда Белоснежкины бутафорские ресницы начинают трепетать, все и происходит. Все смотрят только на нее. Она держит всю аудиторию. Я мельком гляжу на Отто — он всегда дает знак, когда происходит инициация.

Вот оно: Венди вздрогнула, как будто Бэтмен незаметно ткнул ее булавкой, и тотчас Отто удовлетворенно кивнул.

Аплодисменты, господа! Добро пожаловать в новый волшебный мир. Чтоб ему!

Аплодировали хорошо. Долго и стоя. Дети визжали. Убайдулло от возбуждения даже махал руками и приплясывал. Я бросил короткий взгляд на кемпер. Наша гостья прильнула к стеклу, на ее лице был написан настоящий восторг. Я вдруг понял, что здорово устал, и с удовольствием объявил антракт.

Второе отделение, целиком состоявшее из чисто «деревенских» номеров, прошло прекрасно. До самого конца больше никаких эксцессов не случилось.

Пока труппа третий раз на бис показывала «Пьяную корову» (правда, на сей раз доилась буренка пепси-колой — специально для детей), мы с Отто подсчитывали трофеи.

— Забавное дело, — сказал он, оглядев публику, — среди таджиков не проснулся только один старик. А у местных изменилась только молодежь… В целом ты разбудила больше трети, процентов сорок. Неплохо. И вот еще что интересно: дети Убайдулло все поголовно лекари. А сам он — сенсор, как я. Вообще среди приезжих и лекари есть, и сенсор, и один метаморф, а телекинетиков меньшинство. Необычно. Местные-то — за исключением Аси — все телекинетики.

— Наверное, это потому, что таджики почти все родственники, — предположила я.

— Может, и так.

— А ты не задумывался над тем, можно ли до инициации предсказать главную способность у мага? Не заметил какой-нибудь закономерности?

— Есть у меня… — он заколебался, подбирая нужное слово, — теория, что ли. Но она объясняет далеко не все. И, собственно говоря, это и не теория даже, так — наблюдения.

— Поделись.

— Ты наверняка заметила, что большинство магов — телекинетики.

— Трудно не заметить. Ребята уже давно называют телекинез «попсой».

Отто закивал — то ли мне, то ли собственным мыслям. Потом достал свою «Приму» и закурил.

— Очень может быть, что я ошибаюсь, но создается впечатление, что телекинетики в основном — люди недалекие. Даже не то чтобы недалекие, скорее, с недостатком фантазии. Приземленные такие, материалисты. От образования это никак не зависит, скорее от склада ума. Или от чего-то еще. — Отто опять покивал каким-то своим мыслям. — Возможно, доминирующая способность или, как любит выражаться наш Артемка, специализация как-то связана и с темпераментом. Вот пирокинетики, например, чаще всего люди неуравновешенные: холерики или меланхолики. Метаморфы, наоборот, сама выдержка. И заметим, — он выждал небольшую паузу, — чаще других пробуждаются без посторонней помощи. Про остальных пока ничего определенного сказать не могу. Ну а вы с Артемом, по-моему, вообще уникумы. Кроме вас, я больше не встречал ни трансмутаторов, ни инициаторов.

Это, конечно, он мне комплимент сделал. Потому что, по правде говоря, моя доминирующая, как он выразился, способность — управление животными. А все остальное к ней в довесок, в том числе и «попсовый» телекинез.

— Хорошо бы завести какую-нибудь базу данных, — предложила я. — Интересно же. Вычислить, от чего это зависит.

— Некому заводить, — отмахнулся Отто. — И некогда. Хочешь — займись сама. Я помогу.

— Может, и займусь… Я вот еще что хотела спросить: как ты думаешь, те люди, которых пробудить не получается, — они что, совсем безнадежны? Или просто я недостаточно стараюсь? Бывает же вроде бы и возраст самый подходящий, и реагирует человек на тебя как надо, а не получается.

— Брось ты это самокопание, а то станешь занудой как Артем. — Отто успокаивающе улыбнулся. — Незачем себя грызть. Твои результаты всех устраивают.

«Спасибо», хотела сказать я, но промолчала. Вместо этого продолжила:

— Ты сам сказал, что не знаешь ни одного мага с таким даром, как у меня. Но это не значит, что таких вообще нет. Наверняка должны быть и те, у которых дар выражен сильнее, которые могут пробуждать всех.

Тут я поняла, что мои слова прозвучали как-то жалко — словно я вновь напрашивалась на комплимент, надеясь услышать от Отто что-нибудь вроде «лучше тебя никого нет». Он опять улыбнулся — лукаво, одной половиной лица, — и я вдруг с дрожью подумала, что он, наверное, тоже немного телепат.

— Может, и есть, а может, и нет. Поживем — увидим, — философски изрек он. Некоторое время помолчал, словно сомневаясь, стоит ли продолжать разговор на эту тему. Но все же решил, что стоит: — А вот ты когда-нибудь задумывалась над тем, что некоторые могут сами подсознательно, а может, и сознательно сопротивляться пробуждению?

— То есть?

— Венди, Венди, ты все-таки блондинка. Ну, вот когда Влад тебя без разрешения сканит, что ты делаешь?

— Шторюсь, — угрюмо ответила я. До меня дошло. Могут быть люди, способные зашториться от импульса, вызывающего метаморфозу. Способные сопротивляться. Те, кому магию не навяжешь. Люди в квадрате.

— И давно ты это понял?

— Недавно. Повстречал человечка одного… Он меня и убедил. — Отто опять странно улыбнулся своим мыслям.

К его мимике надо было привыкнуть. Так, познакомившись с ним, я долго не могла победить в себе привычку смотреть в глаза собеседнику; а в случае с Отто это было все равно что смотреть человеку на подбородок или кончик носа. Просто часть лица. Даже нет; потому что нос или подбородок хоть и немы, но по-своему выразительны, а эти стекляшки… Мне очень не хватало на его лице живых глаз. И только со временем то, что у других читалось в глазах, я научилась видеть на лице Отто — в мельчайших движениях губ, бровей и крыльев носа, в почти незаметных взгляду кивках. Правда, иногда, наблюдая за ним во время разговора, я ловила себя на мысли, что многие его улыбки на самом деле не предназначаются собеседнику.

— А может, в том и есть их дар — сопротивляться магии? — предположила я.

— Нет, — покачал головой Отто. — Цветовуха не врет.

— Почему ты мне не сказал об этом раньше? — спросила я, осмыслив его слова.

— А разве тебе не интересно самой делать маленькие открытия? — Я ничего не ответила, и он продолжил: — Люди разные, тем они и интересны. Кто-то не болеет гриппом, кто-то — СПИДом, кто-то устойчив к гипнозу, кто-то — к магии. Природой равенство не предусмотрено. Никто и никогда, даже, наверное, Господь Бог не сможет сделать людей одинаковыми. И мы этим не занимаемся. Мы работаем не на равенство — мы работаем на прогресс.

— Отто, заметь себе на будущее: чем больше я знаю, тем больше от меня пользы.

— Это ты так думаешь, — сказал он со вздохом и похлопал меня по плечу. Ненавижу, когда он так демонстрирует свое отеческое ко мне отношение.

— Ладно, Венди, пошли уже к нашим. У меня к тебе просьба будет: у Пахома челюсть разболталась — починишь?

Я надулась, конечно, но больше для порядка. Само собой, починю.

На следующий день цирк двинулся дальше как ни в чем не бывало. Жарища стояла чудовищная, воздух едва колебался. В охваченной зноем степи оглушительно стрекотали кузнечики. Мы пару раз останавливались у озер, чтобы искупаться и освежиться. А потом показалась очередная деревушка, и мы свернули с дороги. Деревня называлась Полыньки…